— Вас не примут, если будут тройки, — говорила она.
И мы старались изо всех сил. Только троек почему-то становилось много больше.
— Вас не примут, если будете носиться, как угорелые, — слышали мы от нее на переменах. И тихо замирали у стены. Однако через несколько минут не выдерживали, срывались. Носились ураганом.
— Вас не примут, если наш класс соберет меньше макулатуры, чем другие, — неслось вслед, когда мы после уроков уходили из школы домой.
До чего хотелось поскорей вступить в пионеры! Не мне одной. Всем в классе. Зимой трое из наших ребят уже вступили: Марина Кузина, Валера Чертов и Сережа Котяковский. Но они же лучшие! Круглые отличники. И, ну, совершенно правильные. А у меня две четверки: по пению и по поведению. Исправить их не было никакой возможности. А значит, до круглых отличников сроду не дотянуться. Так и Валентина Петровна говорила. Она меня сильно недолюбливала.
Я не могла понять, за что? Правда, мне тоже Валентина Петровна не очень нравилась. Она часто наказывала учеников за малейшую провинность, любила читать нотации по поводу и без повода, оставалась равнодушной к детским слезам. Еще она страшно гордилась своей объективностью. Никита объяснил мне, что это такое. Объективная она? Как же! Если кого-то невзлюбила, то хорошей оценки не дождешься. И к тому же сынок ее Петро… Это бесценное сокровище, — Петро, — являлся одним из самых противных мальчишек в школе. Он учился в восьмом классе и ни разу не остался на второй год только потому, что никто не хотел связываться с Валентиной Петровной. У него вечно случались неприятности и с учителями, и с ребятами. Учителям-то ничего, а вот ребят за плохое отношение к сыночку Валентина Петровна преследовала беспощадно. Почему же ее надо было любить? И все-таки. несмотря на мою нелюбовь к учительнице, мне ужасно хотелось нравиться ей, хотелось, чтобы она отличала меня. Уроки у нее были очень интересные. И рисовала она здорово. И на пианино играть умела. Я ничего не могла поделать со своей подлой натурой. Это мучило и угнетало. Как было бы здорово не зависеть от мнения Валентины Петровны! И не бояться ее! Тем более, что этой весной вся страна готовилась отпраздновать столетие со дня рождения Владимира Ильича Ленина, и в пионеры должны принять весь класс. Без исключения.
Два раза в неделю к нам приходила старшая пионервожатая Таня и готовила нас к приему. Ведь нельзя же опозориться. Такая дата!
Законы пионеров Советского Союза, гимн и несколько песен все выучили наизусть. Еще каждый подготовил рассказ о двух или трех пионерах-героях. Таня устроила конкурс рисунков «Твой красный галстук», заставляла зубрить историю пионерской организации и какие-то там маршруты.
А теперь еще и сбор макулатуры. Мы волновались, готовились. По вечерам обходили квартиры в ближайших домах, выклянчивая старые газеты и журналы. Было сказано сдать по пятнадцать килограммов каждому ученику. А где их взять, эти килограммы? И так всю округу обшарили. Уже и не знали, куда теперь податься за макулатурой. А Валентина Петровна и Таня сердились, постоянно приставали.
Наш класс не любил ни Валентину Петровну, ни Таню. Валентина Петровна все время дергала, теребила окружающих. Вечно грозила самыми страшными карами за любую мелочь. И действительно, жестоко наказывала, утверждая: «За все надо платить». А, между прочим, у Люды Памфиловой мама работала в парикмахерской дамским мастером. И Люда рассказывала, что Валентина Петровна раз в неделю приходит к ее маме на работу делать прическу. Бесплатно. Еще на все праздники родительский комитет приносил нашей учительнице подарки. Очень дорогие. И дарил прямо на уроке. То хрустальные бокалы, то золотые сережки. Когда я поделилась этим с бабушкой, та ахнула от возмущения и с негодованием заявила, мол, подобные дары называются не иначе, как взятки. Удивительно, но на сей раз папа полностью согласился с бабушкой и хотел идти к директору. Его мама отговорила. Вот. Испугалась, что потом Валентина Петровна ко мне придираться будет.
Ну а Таня… Наша пионервожатая только делала вид, что ей это все интересно. На самом деле мы ей были нужны как рыбке зонтик. Кроме членов Совета дружины редко кого она допускала в пионерскую комнату. Наверное, там, как в пещере Алладина, скопилось полным-полно различных сокровищ. И Таня их оберегала от посторонних глаз. Когда же она сама приходила к нам, то постоянно посматривала на часы, будто очень торопилась. Сердилась, если ее о чем-то спрашивали или что-то просили. И на переменах никогда ни с кем не здоровалась. Делала вид, что не замечает. А сама целовалась с десятиклассником на черной лестнице. Я своими глазами видела. Играла с девочками на перемене в прятки, пряталась на черной лестнице и нечаянно увидела. Конечно, это не моего ума дело. Да и стоит ли обращать внимание на некрасивые поступки взрослых? Можно подумать, Валентина Петровна и Таня одни такие, а все остальные — не придерешься. Главное — в пионеры вступить.
Шел прекрасный апрель. Нежный и солнечный. С каменного козырька над нашим подъездом маленьким водопадом бежала капель. Лучи солнца пронизывали ее насквозь, заставляя вспыхивать всеми цветами радуги. В ясном, чистом небе высоко-высоко носились стаи белых голубей. Идя из школы домой, я застывала на месте, задирала голову к небу и стояла так, любовалась. Замирала и у подъезда. Радужная капель очаровывала. Казалось, впереди целая жизнь из сплошной череды праздников — такое волнение и ожидание чего-то радостного теснило грудь. Действительно, все у меня шло отлично, все удавалось. Мои работы получили первое место на конкурсе детского рисунка. Бабуля подарила мне несколько замечательных книг. Дома на время затихли ссоры и недоразумения. Дядя Вася возил нас с Лидусей в Царицынский ТЮЗ на спектакль «Малыш и Карлсон». И погода такая замечательная! И солнце! Жаль только, что маленький водопадик из капели скоро иссяк. Сугробы осели, стали грязными. Асфальт высох. И лишь кое-где еще бежали худосочные ручейки грязной весенней воды.
Торжественный день приближался. Ходили слухи, что пионервожатой Тане не удалось пробить «прием» на Красной площади и в музее Ленина. Слишком поздно она спохватилась. Скорее всего принимать будут в школе, в актовом зале. Родители будущих пионеров ринулись к директору — возмущаться. И в результате получать галстуки нас повезли в музей Бородинской панорамы.
Саму церемонию я почти не запомнила. Она ничем не отличалась от репетиций в школе. На репетициях даже лучше было. Торжественней и волнительней. Кроме всего прочего, девочки-комсомолки неправильно повязали мне галстук. За их промашку через десять минут я получила от Тани первое строгое пионерское взыскание. Даже слезы на глаза навернулись. Я-то при чем? Так что особого праздника не получилось. Но потом… Потом была совершенно замечательная экскурсия по музею.
Я, конечно, знала о Войне 1812 года. И Никита рассказывал, и сама читала. Но так интересно мне еще никогда не было. Особенно, если учесть, что после экскурсии нам разрешили побродить по музею самим. Глаза разбегались от всего этого великолепия — оторваться невозможно. Потом Валентина Петровна больше часа нас собирала. Еще столько же она ждала, пока все желающие купят марки, открытки и прочие сокровища. Самое последнее и наиболее тяжелое испытание настигло ее на улице. Голодный класс обнаружил недалеко от здания панорамы киоск, в котором торговали пончиками.
— Остановитесь, дикари! — только и успела крикнуть Валентина Петровна.
Никто даже ухом не повел. Больше того, угроза отобрать пионерский галстук осталась незамеченной. Голод оказался куда сильнее. Многие купили пончиков по целому килограмму.
Вот такая, усталая, перемазанная сахарной пудрой, с пакетом пончиков в руке и в распахнутом настежь пальто, я шла домой. Еще на автобусной остановке пуговицы у пальто как-то сами собой расстегнулись. Должны же окружающие видеть мою белую рубашку и самый красный в мире галстук?!
Почти у самого подъезда меня строго окликнули:
— Катерина Алексеевна! Ну-ка, застегни пальто. И побыстрей.
