– Что ты несешь?

– Я переодевался, а ты смотрел, глаза на полвосьмого, язык высунут, а член тычется в портфель.

Я не знал, что сказать.

– Помнишь? – спросил он.

– Отвали.

– Ты же знаешь, что я это не придумал. Почему, думаешь, я тебя выбрал в друзья? Я с самого начала знал, что мы... похожи.

– Что ты мелешь? Это я тебя выбрал в друзья. Ладно, неважно... Что значит “похожи” – ты хочешь сказать, я гей?

– Нет – просто мы оба несколько запутались. Поэтому и привлекали друг друга.

– Привлекали?

– ДА!

– Я тебя привлекал? – спросил я.

– Не так, как я тебя, но ты был ничего. Признаться, я предпочитаю твоего брата.

– Я, блить, не могу поверить! Все сразу. Это слишком.

– Марк, – сказал Дэн, – сразу ничего не происходит. Это все исключительно медленно разворачивалось последние два года, но ты был слишком туп, чтобы что-нибудь заметить, пока тебя не ткнули в это мордой. Чем, блин, по-твоему, я занимался столько времени в Хэрроу? Любовался архитектурой?

– Невероятно! Это просто чересчур. Поверить не могу, что мой брат и мой лучший друг – оба геи. Невероятно!

– Вообще-то ничего удивительного, – сказал Барри. – Ты классическая чайка.

– Никакая я не чайка.

Опять наступило молчание, а они меня разглядывали.

– Что такое чайка?

– Чайка – это, строго говоря, женщина, – сказал Дэн, – но вообще это любой натурал, который тусуется с геями, пытаясь сбежать от сомнений в собственной сексуальности.

– Да идите вы все в жопу! Отвалите от меня все. Это же вы голубые, так с чего это вы вдруг разделываете меня? Со мной-то все в порядке.

– С нами тоже все в порядке, недоделок, – сказал Барри.

– В порядке, дальше некуда, – ты трахаешь моего дребаного братца.

Барри схватил меня за плечи и затряс, заорав мне в лицо:

– ПОВЗРОСЛЕЙ уже, а? Ты когда-нибудь ВЫРАСТЕШЬ ИЛИ НЕТ?

Потом оттолкнул меня и вылетел вон.

Я упал на диван. Через некоторое время я заметил, что дрожу и все лицо у меня мокрое.

Дэн попытался меня обнять, но я не дался.

Мы уехали из коттеджа на следующее утро. После того как Дэн вышел в Кембридже, мы за всю дорогу до Лондона не проронили ни слова.

Два дня я сидел дома, ничего не делал и пытался убедить себя, что всего этого не было. Как ни удивительно, благодаря валиумному воздействию дневного телевидения, мне это удалось.

К середине третьего дня, правда, у меня в глазах все стало расплываться и пошли чудные сексуальные галлюцинации про Скуби-Ду<Датский дог-сыщик, герой многочисленных мультипликационных и художественных фильмов.> и Энн Даймонд<Британская киноактриса (р. 1954), снималась в ряде телесериалов.>. Я успел выключить телик как раз вовремя, пока не наступила полная передоза. Не будь пульта, у меня бы это не получилось, и бог знает что бы случилось тогда.

Зрение вскоре вернулось, а за ним – и воспоминание о том, что по моей вине от меня отвернулись лучший друг, брат и девушка. Я пытался вспомнить хоть кого-нибудь на планете, кому бы я нравился, но в голову не приходило никаких кандидатов, кроме Скуби-Ду и Энн Даймонд. Я чуть снова не включил телик, но пульт, к счастью, завалился между диванными подушками, так что ничего у меня не вышло.

После пары батончиков “Марса” и нескольких чашек кофе я почувствовал, что вернулся к жизни, и решил позвонить Дэну в Кембридж и выяснить, нельзя ли все уладить. Я понимал, что единственный способ добиться прощения – сделать благородный жест, поэтому начал разговор с неотразимо униженного извинения, выложил всякие очевидные вещи про то, как я был потрясен и зол, и потому наговорил много такого, чего говорить не собирался.

– Я понимаю, – ответил он. – Наверное, мы просто тебе неправильно сказали. Я не думал, что ты будешь так ревновать.

Я чуть не начал спорить, но решил оставить как есть. Если он счастливее, думая, что я ревную, пусть думает и дальше. Кроме того, я никогда раньше не выказывал смирения и теперь порадовался, обнаружив, что оно, похоже, работает.

– Пожалуйста, прости меня, – сказал я.

– Ты не передо мной должен извиняться – я-то ладно. А вот Барри очень обижен.

– Почему?

– Ну... не считая Луизы, ты первый, кому он сказал.

– И тебе.

– Мне не пришлось говорить.

– Тогда как ты узнал?

– А ты как думаешь?

– Да не знаю я. Потому и спрашиваю.

– Я просто понял. Это было очевидно.

– Что, прямо сразу?

– Да.

– Ты что, хочешь сказать, что пришел на эту вечеринку, взглянул на Барри, который больше года мой лучший друг, и тут же понял, что он гей?

– Именно.

– Фигня.

– Это правда.

– Фигня.

– Честно. Это было очевидно. Думаю, мне понадобилась где-то минута, чтобы удостовериться. Но когда я с ним заговорил, тут-то все...

– Что все?

– Я понял.

– Врешь.

– Не вру, честное слово.

– Правда?

– Правда, честно.

– Поразительно. У вас, народ, секретные коды, что ли?

– Мы, народ? Есть ли у нас, народа, секретные коды? Если угодно, можешь именовать так. Это называется интуиция – концепция, гетеросексуальным мужчинам глубоко чуждая.

– Чепуха – у меня есть интуиция. Я просто предпочел применять ее к женщинам.

– Не смеши меня. Натуралы так мучаются, пытаясь понять самих себя, что понять других и не пытаются.

– Представь себе, ты ошибаешься. У меня мощнейшая интуиция.

– О, ну да. Вы с Луизой – просто телепаты.

– Может, и телепаты. Что ты об этом знаешь?

– Больше, чем ты думаешь.

– Что – опять интуиция?

– Нет, слухи. Еще надежнее.

– Что она тебе сказала? Что ты слышал?

– Слушай, ты вроде собирался прощения просить, а не выспрашивать у меня, какие унылые секретики твоего безнадежного романа мне известны. Ты, кажется, собирался спросить, расстроен ли Барри.

– Ах да.

– И – не хочешь спросить?

– Я спрашиваю, черт возьми. Въедливости этой не надо только.

– Он расстроен.

– Черт. Злится?

– Да, очень.

– Правда?

– Разумеется, правда. Какие тут шутки. Ты ухитрился в те две минуты до его ухода впихнуть все самое чудовищное, что только мог сказать.

– Правда?

– Может, хватит уже спрашивать? Я не вру.

– Извини.

– Ты его очень сильно обидел.

– Да.

– И ты должен извиниться.

– Да. Ты прав.

Я тут же позвонил Барри, но к телефону подошла Луиза, которая воспользовалась удобным случаем, чтобы поведать мне, как непростительно мое поведение, как я испорчен, и швырнула меня в трубке на рычаг.

После этого со мной не разговаривал никто, даже мать Барри, – услышав мой голос, они все бросали трубку.

Я позвонил Дэну и рассказал, что произошло, а он ответил, что мне следует подождать, пока Барри заговорит со мной сам, и тогдая перед ним извинюсь. Совет показался мне разумным.

В целом у меня была отличная неделя. Превосходная подготовка к экзаменам.

Больше всего меня нервировало то, что я больше расстраиваюсь из-за Барри, чем из-за Луизы. Я пытался заставить себя думать иначе, но ничего не вышло.