— Значит, воевали под Сталинградом и награждены орденом? — переспросил начальник отдела кадров майор Аликин, маленький человечек с гладко причесанными, жирными, будто смазанными бриолином, волосами, листая лежащее перед ним личное дело Сикорского.

— Воевал.

— Так-так.

Аликин снова уткнулся в личное дело. Вероятно, он дошел до места, где описывалось, как Алексей стрелял в Лину и был за это осужден судом военного трибунала. Потому что Аликин пробормотал: «Интересно, интересно» и с любопытством посмотрел на Алексея.

— Многое успели в двадцать два года, товарищ лейтенант, — не удержался и сказал он. — И на войне побывали, и под судом. И даже Академию закончили.

Круглые глазки Аликина смотрели с явным доброжелательством.

— Судимость снята?

— Снята.

— Женатый?

— Холост.

— За что же вы тогда ее из пистолета? Из ревности?

— Возможно, — ответил Алексей. Вопросы кадровика начинали его раздражать. «Какое ему дело, из-за чего я стрелял? Это не относится к будущему назначению». Но Аликин, видимо, закончил расспросы.

— Так, — сказал он, захлопывая лежащее перед ним тощее личное дело и раздумывая. — Могу предложить вам неплохое место, товарищ лейтенант. Врачом подразделения тральщиков.

— Плавать буду? — первым делом поинтересовался Алексей.

— Обязательно. Корабли плавающие.

— Согласен.

Он не спросил даже, где базируются эти тральщики. Дальний Восток большой. Еще в поезде он услышал популярное здесь выражение «Сто рублей — не деньги, сто километров — не расстояние». Но оказалось, что тральцы, как их ласково именовал Аликин, базируются неподалеку от города.

— Разрешите идти? — спросил Алексей, вставая.

— Подождите. Я позвоню, чтобы за вами прислали транспорт. Вокруг бухты по берегу километров десять. С тяжелым багажом удовольствие небольшое.

«Угадал, что чемоданы тяжелые», — с благодарностью подумал Алексей. Оба были набиты книгами и весили каждый пуда по два.

— К какому вам часу? — спросил Аликин.

Очень хотелось есть. Чемоданы еще лежали в камере хранения.

— Хорошо бы часа через два.

Аликин снял трубку оперативного телефона, отдал распоряжение.

— К восемнадцати часам к Мальцевской переправе за вами подойдет шлюпка, — он встал, протянул маленькую, как у женщины, руку. — Желаю успеха, товарищ Сикорский.

Знаменитая бухта Золотой Рог, отросток Амурского залива, вдавалась в глубину суши километров на шесть и имела ширину около километра. Алексей знал, что есть еще одна бухта Золотой Рог в проливе Босфор, на берегах которой расположен Стамбул. Она вдвое длиннее. Но и этот Золотой Рог оставлял внушительное впечатление. Над бухтой, вздымаясь кверху, здание над зданием, раскинулся многоярусный причудливый город. Между водой и склонами прибрежных сопок пролегала узкая полоска суши. По ней проходила главная городская магистраль — улица Ленина.

Алексей спустился к Мальцевской переправе на полчаса раньше условленного времени и сейчас с любопытством рассматривал стоявшие справа и слева вдоль причалов военные корабли, китобойные и краболовные суда, рыбный флот, громады торговых и пассажирских судов, связывающих Владивосток со всеми портами Тихоокеанского побережья. То и дело от причала отходили тяжелые громоздкие лодки. На длинных скамьях вдоль обоих бортов помещалось по тридцати пассажиров. Хозяин давал лодке ход одним веслом, как это делают гондольеры. Такие лодки здесь назывались «юли-юли». Они делали свои рейсы и ночью и в ветреную погоду. Иногда «юли-юли» переворачивались. Были случаи, что пассажиры тонули.

Ровно к восемнадцати к причалу подвалила шестерка, и сидевший на корме мичман, увидев на берегу одинокую фигуру с двумя чемоданами, крикнул:

— Товарищ лейтенант! Вы Сикорский?

Двое матросов мигом схватили чемоданы, помогли Алексею прыгнуть в шлюпку, и она заскользила по воде под дружными взмахами весел. По-осеннему быстро стемнело. На кораблях зажглись огни. Они дрожали в темной, покрытой рябью, воде, создавая феерическое зрелище. Светящиеся ряды иллюминаторов на громадах пассажирских судов издалека напоминали гирлянды лампочек при праздничной иллюминации. Вспыхнули огни и на вершинах сопок. Местные жители называли этот район Голубинка. Со стороны бухты эти мерцающие высоко огни выглядели очень живописно, но Алексей подумал, что жить так высоко, наверное, неудобно.

— Левым загребай, правым табань! — скомандовал мичман и шлюпка мягко ткнулась бортом о сколоченный из толстых бревен невысокий причал.

— Вот наша плавбаза, — объяснил он Алексею, указывая на стоящий рядом большой корабль. — «Теодор Нетте». Вам прямо туда, товарищ лейтенант. Чемоданчики сейчас отнесут.

— Какой «Теодор Нетте»? — удивленно спросил Алексей.

— Тот самый, знаменитый, — объяснил мичман. — «Пароход и человек», о котором написал Маяковский.

Еще со школьной скамьи Алексей помнил эти великолепные строчки:

— Когда-то, рассказывают, принадлежал русскому добровольному флоту, был выкрашен в ослепительно-белый цвет, в салонах гремела музыка, разгуливали дамочки в туалетах… — при упоминании о дамочках мичман умолк и молчал до тех пор, пока сидевший напротив загребной не сказал что-то, чего Алексей не расслышал, после чего мичман и вся команда расхохотались. — А сейчас днище ржавое, обросло ракушкой, но оптимисты говорят, что ход еще может дать. — Мичман сделал паузу, закончил: — Узла два-три, ежели поднатужиться.

Гребцы снова рассмеялись.

С обеих сторон, как малые дети к матери, к плавбазе прижались борт к борту тральщики. Алексей не спеша поднялся на палубу плавбазы по широкому трапу, обратил внимание, что на швартовых концах надеты круглые, как велосипедные колеса, круги. На следующий день он узнал, что круги эти мешают крысам взбегать на борт.

В тот же вечер Алексея поместили на плавбазе в одну каюту со связистом Гришей Карпейкиным. Отныне койка у него будет верхняя со специально сделанным высоким бортом, чтобы спящий не сваливался во время качки на палубу. «Этакий мягкий удобный гробик», — подумал Алексей.

В облике Гриши ни одной заметной черты. Рост средний, глаза никакие, нос самый обыкновенный, рот тоже, только подбородок немного широковат. Если бы потребовалось нарисовать его портрет для милиции, следователь был бы в большом затруднении. С такой внешностью легко затеряться в любой толпе. Гриша старше Алексея на шесть лет, имеет звание капитан-лейтенанта, но держится просто, дружески. В первые же полчаса знакомства Алексей почувствовал, что в нем обретет себе товарища.

Тянуло на палубу посмотреть, как выглядит с противоположной стороны бухты вечерний Владивосток. Алексей поднялся наверх. Моросил мелкий дождь. Сквозь его пелену огни города просматривались расплывчато, туманно. Вскоре к нему подошел старшина с повязкой на рукаве, дежурный по низам.

— Товарищ лейтенант! Вас в каюте ждут.

«Все, — подумал Алексей, ощутив в груди внезапное беспокойство. — Первый больной. Узнали уже о моем прибытии». Он посмотрел на часы, чтобы запечатлеть в памяти этот знаменательный день и час, сбежал по трапу в офицерский коридор, отворил дверь.

Вместо больного в каюте восседали Гриша Карпейкин и два незнакомых офицера. Гриша представил их:

— Артиллерист, капитан третьего ранга Бережной, бунтарь, борец за справедливость, заступник обиженных. Робин Гуд местного значения.

Бережной, не поднимаясь, протянул Алексею руку.