Дело в том, что в результате переговоров о вывозе из Эфиопии ископаемых остатков, найденных на участке 333, я получил разрешение держать их у себя только в течение года. За это короткое время их, во всяком случае, нужно было очистить (а это трудоемкая и сложная работа) и затем сделать с них слепки. Чтобы решить последнюю задачу, требовалось устроить в новой лаборатории муляжную мастерскую. Я уже нашел опытного специалиста в этой области — Билла Мак-Интоша. Ввиду срочности дела он начал свою работу задолго до того, как остальная часть лаборатории была окончательно переоборудована.

В течение года я написал несколько научных статей и популярный очерк для журнала National Geographic. Первая статья содержала предварительную схему стратиграфической колонки, которую составил Тайеб, поместив базальтовый слой не в том месте, где ему следовало быть. Однако ошибка была не очень серьезной. В примечании было сказано, что геологические выводы носят предварительный характер и, возможно, потребуют изменений.

Одновременно с поступлением новых окаменелостей нас захлестнул поток сведений о результатах геологических исследований и о возрасте находок недавно закончившегося полевого сезона. Это требовало публикации еще одной статьи, уточняющей первую и существенно дополняющей ее. Во второй статье в соответствии с данными Аронсона базальтовый слой был переставлен в другое место; здесь указывалось, что его возраст — три миллиона лет, но эту цифру «следует считать минимальной». Работа была замечательной, ее украшало уникальное созвездие имен соавторов. Среди них: Джеймс Аронсон (специалист по калий-аргоновой датировке), Т. Дж. Шмитт (американский геолог, который собрал 400 образцов пород), Боб Уолтер (специалист по датировке с помощью следов распада), Морис Тайеб (геолог), Ж.-Ж.Тьерселен (французский геолог, работавший с Тайебом), У. Нэзер (американский специалист по датировке с помощью следов распада), А. Нэрн (английский специалист по палеомагнетизму) и я сам. Тайеб и я имели теперь активную поддержку выдающихся специалистов и постарались использовать ее наилучшим образом.

Еще одна моя работа 1976 года, опубликованная под давлением обстоятельств, была посвящена оценке сделанных находок. Мир антропологов был уже наслышан о коленном суставе, о челюстях и о Люси. Можно ли как-то свести эти материалы воедино? Читатели хотели узнать обо всем подробнее.

Беда в том, что они хотели узнать об этом прежде, чем я готов был им рассказать. За короткий период я нашел так много окаменелостей и был настолько занят их описанием и классификацией, что даже не имел времени подумать об их месте в общей схеме эволюции. Кроме того, мне надо было показать находки другим ученым. Я не собирался прятать их — напротив, считал своей обязанностью предоставить новый материал коллегам для осмотра. Однако я сознавал, какой вред могут принести ошибочные описания и неверные заключения других специалистов, если они попадут в научную литературу. Я вышел из положения, согласившись предоставить находки для анализа экспертам при условии, что никто не будет о них писать, пока я сам не смогу опубликовать эти материалы. Это, конечно, заставляло меня спешить с публикациями. Я напечатал одну совместную работу с Тайебом и Коппансом по-французски, а другую с Тайебом на английском языке в журнале Nature, который в свое время возвестил о находках «бэби из Таунга» и Homo habilis. В обеих статьях я поддерживал вывод, к которому мы пришли с Мэри и Ричардом Лики в Хадаре в 1974 году, а затем в Найроби в 1976 году: крупные особи, представленные «челюстями Алемайеху», и вновь найденное «первое семейство» относились к роду Homo. Люси, по-видимому, к нему не принадлежала.

В то время как первая, не совсем верная с точки зрения геологии работа была вскоре исправлена и не доставила особых хлопот, статья в Nature принесла немало осложнений. Чтобы внести в нее коррективы, мне предстояло пересмотреть свои собственные представления, а затем перейти к фундаментальным выводам относительно эволюции гоминид. Если эти выводы будут приняты, они должны будут повлиять на взгляды всех палеоантропологов о происхождении человека.

Когда я подписывал статью и отправлял ее в печать, я еще не осознавал всех этих далеко идущих последствий.

В 1976 году я снова встретил Тимоти Уайта, в этот раз на конференции в Ницце. У него были с собой муляжи костей, найденных Мэри Лики в Летоли, над которыми он тогда работал. Мы начали сравнивать их с находками из Хадара. Тим уже как-то высказывал в Найроби мысль, что обе серии находок представляют гоминид одного и того же типа. Когда он вновь повторил ее, я тотчас переспросил: «Гоминиды? Одного типа?».

— Да, одного типа.

— Но в Хадаре найдены два типа. Маленькая Люси и большие гоминиды.

— Быть может, это вовсе не так. Мы еще посмотрим.

После этого интригующего замечания мы расстались. Тим поехал в Мичиган, чтобы заканчивать свою диссертацию, а я вернулся к накопившимся текущим делам, прежде всего к описанию находок с участка 333 и изготовлению их муляжей. Я решил, что не смогу поехать этой осенью в Хадар — слишком много дел оставалось дома. Руководителем американской группы я назначил Тома Грея, затем вызвал к себе в кабинет аспиранта Билла Кимбела и сказал: «Вы хорошо поработали, успешно справились со всеми обязанностями. Хотели бы вы поехать в Хадар в качестве помощника Тома Грея?».

От неожиданности Кимбел потерял дар речи. К тому времени Хадар стал самым притягательным местом для специалистов по плио-плейстоцену. Я думаю, в стране не было ни одного аспиранта-антрополога, который в тот момент не позавидовал бы Кимбелу.

Я уведомил Тайеба о перестановках в нашей группе и с огорчением узнал из ответного письма, что политическая ситуация в Эфиопии изменилась. Тайеб уговаривал меня, несмотря на всю мою занятость, бросить все дела и помочь ему организовать новый полевой сезон-иначе экспедиция вовсе не состоится.

— Вполне возможно, что нам и так не удастся ее организовать, — заявил Тайеб, — и у нас, конечно, ничего не выйдет, если мы не будем вместе сражаться за нее.

Мы встретились в Аддис-Абебе в сентябре 1976 года. Я очень скоро понял, что Тайеб был прав. Мы посетили французское и американское посольства, и в обоих нам настоятельно советовали воздержаться от любых экспедиций. По мнению сотрудников американского посольства, «важные события» ожидались со дня на день. Правда, я не нашел никого, кто толком объяснил бы мне, что это значит, но мне говорили: «Если вас где-нибудь задержат, вы окажетесь в затруднительном положении».

— Вы что, вправе запретить нам экспедицию? — спросил я.

— Нет. Но мы хотим, чтобы вы ясно поняли, что нам не нравится ваша затея. Вы будете для нас еще одной обузой, нам придется заботиться о вас, следить за вами и в конце концов спасать.

Даже Уилдинг, этот невозмутимый британец, советовал отменить экспедицию — ведь племена афаров, которые были нашей защитой, сейчас находятся в состоянии брожения и могут оказаться ненадежными.

Тайеб и я решили все проверить сами. Штаб-квартира вождя афаров располагалась на хлопковой плантации в 50 милях к северу от Хадара. Мы договорились о встрече с ним и вылетели туда на маленьком самолете, взятом напрокат. На посадочной площадке нас встретили вооруженные люди и привезли в дом, у входа в который стояла стража. Все это напоминало военный лагерь. Внутри дома за столом сидел маленький человек с лицом, как будто высеченным из гранита, по имени Хабиб; за его спиной стояли еще несколько охранников. Хабиб был сыном прежнего правителя этой местности, который несколько лет назад был изгнан другим султаном, али-Мира.

Али-Мира властвовал на территории афаров в течение всех предыдущих наших полевых сезонов. Он собирал свои собственные налоги, правил свой собственный суд и не имел никаких контактов с центральным правительством, полагаясь на негласную договоренность, разрешавшую ему делать все, что он захочет, в стране афаров, но нигде больше. Политические перемены, происходившие в столице, достигли и этих отдаленных мест. Али-Мира был изгнан своими врагами, сторонниками прежнего султана.