Тито переменил тему и стал расспрашивать меня о впечатлениях от Югославии. Из моих ответов он заключил, что кроме Белграда, в котором я тогда жил, я познакомился лишь немного с Хорватией и Словенией. Он был удивлен, почти смущен: «Вы непременно должны познакомиться с югом нашей страны, с Черногорией н Македонией». С привычной мне тогда дисциплинированностью я отказался: «Увы, это невозможно, ведь я на постоянной работе в Белградском радио». Тито засмеялся: «Ну, может быть это все‑таки можно устроить», — сказал он мне на прощанье.
Вскоре после этого радио Белград дало мне отпуск, и я посетил Черногорию и Македонию. Там 26 июня 1950 года я узнал о введении рабочих советов в Югославии. На эту тему велись повсюду горячие споры, и уже несколько недель спустя я посетил организации и предприятия, в которых тайным голосованием были избраны рабочие советы. На отпечатанных для этого избирательных бюллетенях я увидел вдвое больше кандидатов, чем нужно было избрать. В первый раз в жизни я наблюдал выборы не по предписанному сверху единому списку.
В передачах Белградского радио на немецком языке я старался описать это развитие и получал иногда одобрительные письма от слушателей. В первую очередь заявили о себе разочарованные работники и члены западногерманской компартии, которые, подобно мне, отвергали линию покорности КПСС и видели в Югославии новую привлекательную модель социализма. Очень скоро к нам стал просачиваться слух, что кое‑кто из исключенных собирается создать собственную организацию, независимую марксистскую партию. Это было для меня знаком, что новые целепостановки вышли далеко за пределы Югославии.
Полтора года, которые я провел в Югославии, — с марта 1949 по ноябрь 1950, — произвели на меня глубокое положительное впечатление. Как и прежде я был убежден, что югославские коммунисты имеют исторические заслуги: они не только освободили свою страну сначала от фашистской оккупации, а затем — от господства Москвы, но пошли новыми путями и представили миру полновесную альтернативу к сталинскому коммунизму. Они дали таким образом толчок другим компартиям, которые, — каждая на свой лад, — последовали их примеру и положили основание движению, которое сегодня, через три десятка лет, получило название «еврокоммунизма».
Все это не значит, что я отношусь некритически к развитию Югославии, особенно в последнем десятилетии. Без сомнения в ходе этого развития — как и следовало ожидать — было совершено немало ошибок; больше того, случались и серьезные провалы, отчасти даже и возвраты к бюрократическим формам мышления и деятельности. В моих глазах, однако, это не уменьшает значения югославской самостоятельности и произведенных преобразований.
И чтобы ответить попутно на часто задаваемый мне вопрос, скажу, что когда в начале ноября 1950 года я перебрался из Югославии в ФРГ, то это был не «отход», но вывод из сложившегося у меня убеждения, что как немецкоязычному публицисту мне надо работать в немецкоязычной стране.
Моя жизнь в Западной Германии поначалу была нелегкой. Многое было и не могло не быть мне чрезвычайно чуждым, не только, как это часто описывают, громадный выбор товаров, но, прежде всего, совершенно иные представления и формы мышления и, что меня довольно сильно пугало, широко распространенное незнание и непонимание того, что творится в социалистическом мире. В качестве беженца и безродного левого интеллигента, при постоянных нападках с Востока и недоверчивой критичности с Запада, жить было не просто. Об одиночестве и изолированности беженцев из другой части Германии написано уже немало; в начале 50–х годов им было без сомнения еще труднее, чем сегодня.
В этом отношении мне, во всяком случае, повезло: я очень скоро смог присоединиться к людям, прошедшим аналогичный путь развития, издававшим в 1950—51 годах в Дюссельдорфе независимую социалистическую газету «Фрейе Трибюне» и готовившимся создать новую, совершенно независимую от Москвы левую партию. В пасхальные дни 1951 года на привлекшем тогда большое внимание учредительном съезде в Вормсе была основана «Независимая Рабочая Партия Германии». К съезду прибыли грузовики с ребятами из восточногерманского Союза Свободной Немецкой Молодежи с задачей штурмовать съезд и воспрепятствовать таким образом учреждению партии. С другой стороны, на съезде присутствовали видные журналисты, обеспечившие новорожденной партии во всем мире известность, далеко превосходящую наличное влияние тогдашней карликовой организации. Хоть Независимая Рабочая Партия оказалась лишь эпизодом в истории ФРГ, — только в Вормсе она была представлена одно время в городском совете, — она была, тем не менее, не совсем уж незначительным камешком на мозаичном пути отречения от сталинизма и поиска альтернативных решений, а, следовательно, и шагом в направлении того течения, которое получило теперь название «еврокоммунизма». Перечитывая сегодня заявления НРПГ 1951—1952 годов, удивляешься, находя в них мысли, которые для современного «еврокоммунизма» кажутся сами собой разумеющимися.
После того, как весной 1952 года НРПГ перестала существовать, — искусственно отстроить новую партию было бы не только невозможно, но принципиально неверно, — я вскоре пришел к заключению, что мне следует сосредоточиться на наблюдении процессов в коммунистическом мире.
Эта задача показалась мне тем более неотложной, что в начале 50–х годов осведомленность в этой области, прежде всего среди деятелей массовой информации была зачастую крайне односторонней и ограниченной. Я с жадностью читал тогда книги бывших коммунистических партработников, порвавших со сталинщиной. С огорчением мне пришлось убедиться, что многие из них после разрыва стали глашатаями радикального антикоммунизма, Односторонняя, полная ненависти полемика была и осталась мне, однако, чуждой. Я уже тогда стоял за объективное изучение коммунизма с цепью анализа реальных процессов в коммунистическом мире, одинаково далекого как от примитивного антикоммунизма и чувства ненависти (широко распространенного в 50–х годах), так и от прикрас и иллюзии (все больше распространявшихся в конце 60–х).
С этих принципиальных позиций написана в 1953—55 годах моя книга «Революция отвергает своих детей». Мне хотелось описать затруднения, противоречия и перемены в коммунистических государствах на примере одной человеческой судьбы, показав при этом мой собственный жизненный опыт, мои переживания, надежды и сомнения не с каких‑либо позднейших позиций, а такими какими они были в то время.
Вышедшая в сентябре 1955 года моя книга «Революция отвергает своих детей» открыла новый отрезок моего жизненного пути. Уже через несколько недель после ее опубликования в моей кельнской квартире появился гость, известный английский профессор, занимавшийся историей коммунизма в Оксфордском университете. В ходе нашей подробной беседы он спросил, между прочим, не захотел ли бы я приехать в Оксфорд, «если у меня нет какого‑либо лучшего занятия».
Вскоре я получил приглашение прочесть несколько лекций в Оксфорде, за которым последовало, — безо всяких анкет и комиссий, — предложение заняться в течение двух лет исследовательской работой в колледже св. Антония Оксфордского университета. В это время Советский Союз вступил как раз в период «борьбы с культом личности тов. Сталина». Уяснение возможностей и пределов этой «борьбы» оказалось тогда в центре моих интересов. В прекрасных условиях работы в Оксфордском университете я смог осуществить замысел соответственного исследования и написать свою книгу «Кремль без Сталина».
Спокойная, деловитая и объективно–критическая атмосфера, царившая в Оксфорде, осторожная, вдумчивая оценка различных факторов, немного шутливый, порой скептический тон и вежливая внимательность к собеседнику в беседах и спорах произвели на меня глубокое впечатление. Иногда, хоть порой лишь на пару секунд, я вспоминал школу Коминтерна в Советском Союзе 1942 года: контраст не мог бы быть большим. Односторонне доктринерская высокомерная уверенность в непобедимости, претензия на знание законов истории и на способность справиться с любыми трудностями, лишь бы «правильно» подготовить и организовать дело… а теперь здесь, в Оксфорде, эта спокойная деловитая, объективно–критичная атмосфера. Проведенные в Оксфорде два года весьма помогли мне избавиться от остававшихся еще идеологических шор и предрассудков, не отбрасывая и не забывая в то же время опыт моего четырнадцатилетнего пребывания в социалистическом обществе.
