«По-моему, я видел что-то», – попытался юноша вспомнить сон. Помимо хитрой, играющей с ним фразы, было что-то ещё. Очень знакомое, всегда перед носом, но сейчас зачем-то ускользающее. Оно не желало открываться, хотя и пульсировало где-то внутри предостерегающим маячком. Это было странно. И это пугало.

– Укушенный, укушенный, пустым мешком придушенный, – услышал Фёдор детский голосок и даже не обратил на это внимания. Какая-то малышня играла у реки, в его детстве тоже была эта считалка, но…

Это было как вспышка.

«Я видел клетку с чучелом кролика, – подумал Фёдор. – С чучелом Дюрасела. В темноте. Вот в чём дело. Чучело, белый кролик, он тоже стоял на задних лапках, как обычно, а потом… с ним что-то случилось. Отчего я проснулся с испугу. Но прежде услышал те самые слова».

– Ну, и что всё это значит? – произнёс юноша.

Фёдор стоял перед входом в трактир «Белый кролик». Дверь была врезана между двух склоненных друг к другу стволов толщенных деревьев, аккуратно, чтобы не повредить древним дубам, и действительно напоминала лаз в кроличью нору. Клетка с чучелом находилась за этой дверью. Ну, не совсем так… за деревьями начиналась тенистая аллейка, и в глубине двора стоял симпатичный домик, собственно сам трактир, с террасой над Волгой. Во дворе тоже располагались деревянные столы и длинные скамьи, и всё это с фонариками для свечей по периметру, и ракушка эстрады для музыкантов.

Но с этой стороны было всё же шумно, поэтому считалось, что самые козырные столики находятся на террасе под навесом. Прекрасное место для романтики.

(а что случилось с чучелом? Почему ты испугался?)

Оттуда открывался великолепный вид на реку, с которой, в отличие от канала, всегда дул свежий ветерок. А устав от танцев, можно было отдохнуть на огромных подушках, раскиданных повсюду во множестве, или в гамаке. Сливень, конечно, был горазд на всякие выдумки. К нему ходили не только за вкусной едой и питьём, а за уютом и радушием, послушать свежие новости и старые байки, часто рассказанные по-другому, побыть среди людей да посудачить, что новенького выкинул хозяин с интерьером. Сливню было не лень постоянно что-то менять, разные мелочи, которые, однако, тут же замечали. Так трактирщик веселил своих гостей, и, возможно, по этой причине его заведение процветало.

Но самым известным элементом декора долгое время оставалась подвешенная к потолку на длинной цепи большая клетка с настоящим живым кроликом – талисманом заведения. Кролик, как помнил Фёдор, был абсолютно белым, в общем-то, чистеньким, с пушистой переливающейся шёрсткой и совершенно ненормальным именем Дюрасел. Всё было бы хорошо, только к концу вечера от клетки начинало изрядно попахивать. На аппетит и пищеварение кролик Дюрасел не жаловался, и за длинный день этот запах проходил все стадии своей остроты, зашкаливая где-то за отметкой «непереносимый». Вот тогда подвыпившие посетители не выдерживали, умоляя хозяина наконец сжалиться и пустить зверушку на рагу. Но вообще-то к забаве Сливня все относились с пониманием – талисманы на канале уважали.

А потом Дюрасел сдох. От старости, время пришло. Сливню даже в первое время приносили соболезнования, но трактирщик высказался в том духе, что да, помер мой Дюрасел, отлетел, как осенний листок, но он прожил счастливую жизнь, талисман как-никак, и сделаю-ка я из него чучело. Помещу обратно в клетку в полный рост на задних лапах и закачу по нему вечеринку, чтоб зверушка услышала её со своих кроличьих небес. Помянуть беднягу Дюрасела собрался полный трактир, но когда с соболезнованиями хозяину было закончено, кто-то заметил, что во всём есть свои плюсы: Дюрасел в новом виде выглядит столь же милым и гарантированно не столь же вонючим. Словом, вечеринка удалась, и с тех пор к видоизменённому талисману стали относиться даже с бо́льшим теплом, чем к Дюраселу времён безотказной работы пищеварительного тракта.

Фёдор прошёл «лаз» в кроличью нору – во дворе никого, – и двинулся к домику. Скинул с плеча баул с флягами, которые называли «четвертями», потому как вмещали по два с половиной литра каждая. Он решил оставить вещи во дворе и направился внутрь поискать хозяина – возможно, Сливень возился в подсобках.

(и о чём были странные слова?)

Фёдор осторожно толкнул дверь, где-то в глубине звякнул входной колокольчик, приглашая юношу в пустынный притихший полумрак – в трактире ни души. Лишь клетка с чучелом поскрипывает на цепи в своём привычном углу. Оно и понятно: народ затаился, хотя уже к вечеру появятся первые посетители, а завтра и все три ярмарочных дня здесь будет вообще не протолкнуться. Дмитровские капиталистые купчишки понавезут много чего в обмен на нашу рыбу, ещё, конечно, станут затариваться сидром многих сортов (и судя по цветению, к осени урожай обещает быть очень даже отменным), ну, и, разумеется, главный наш товар, так сказать, уникальный, не имеющий аналогов и конкуренции, – электричество. По мнению чужаков из глухих тёмных деревень, таинственная вещь, которую ворожат учёные. Собственно, ему, электричеству, Дубна и обязана покровительством Дмитрова. Ведь из-за него, как догадывался Фёдор, учёные и живут так вольготно в своих просторных коттеджах в древней тени реликтовых сосен. Местные любят посудачить о дмитровских благодетелях, хотя, на взгляд Фёдора, что-то здесь не так, и ещё далеко не ясно, кто в ком больше нуждается. Еда у нас почти вся своя. Крольчатинка и свинина. И лодки мастерить не перевелись умельцы. Ну, нет пахотных земель, с собственным хлебушком и любым зерном у нас плоховато, да и вообще земли мало – лишь узкие полоски вдоль рек и левого берега канала – всё учтено, нарезано под фермы и яблоневые сады. Зато есть что предложить взамен. У них ремесло, разнообразная гастрономия, промышленные и редкие товары, оставшиеся от великой прошедшей эпохи, у нас – электричество! Так что ещё далеко не ясно…

Фёдор теперь уже не без лёгкого оттенка гордости усмехнулся и подумал, что в ближайшие три дня весь канал покроется лодками, и назаключают людишки контрактов аж до следующей осенней ярмарки, и потекут в разные стороны звонкие рубли да полезные товары, следовательно, нужда в гребцах возрастёт. Может, и Фёдору улыбнётся удача? «Ведь, – юноша неожиданно вздрогнул, – о чём-то таком были неуловимые слова из странного сна».

Как только Фёдор подумал о сне, этот притихший было маячок тревоги вновь напомнил о себе. И что-то неуловимо переменилось в воздухе. Юноша непонимающе оглянулся, но в поле его зрения попала лишь знакомая клетка, пустые столы, длинные лавки… Фёдор сделал несколько шагов вперёд, к стойке, и остановился. Никого? Однако тут же пришло ощущение, что эта пустынность обманчива. Точнее, даже не так. Перемена была здесь с самого начала, она таилась, скрывалась от Фёдора, оттого руки и стянула гусиная кожа.

– Есть здесь кто? – позвал юноша тихо.

«Что-то я стал какой-то мнительный, – подумал он. – Это из-за странного сна?» И следом его мозг пронзила гораздо более чёткая, коварная и пугающая мысль: «А что в этом сне случилось с чучелом? Не намного ли это важнее сейчас для тебя? Со стоящим на задних лапах стариной Дюраселом? Ведь оно…»

– Дядя Сливень! – позвал Фёдор. – Меня тут батя прислал…

Ответом ему стала полная тишина. Только это неприятное ощущение не прошло. Напротив, оно сделалось острее. Скользкий холодок в спине, гнетущее ощущение чужого взгляда, что наблюдает за вами. Фёдор чуть повернул голову: «Так что случилось с чучелом во сне? Ведь перед самым пробуждением, там, в темноте, чучело белого кролика… Оно…»

– Оно ожило, – хрипло прошептал юноша. И тут же пришла уверенность, что за спиной творится что-то потаённое. Быстрое и скрытное движение, от чего по этой самой спине пробежали мурашки. Оно ожило. И сейчас Фёдор это увидит. Вот прямо сейчас воочию увидит тот самый кошмар, что уже обнаружило его периферийное зрение. Сон настиг его здесь…

Фёдор резко обернулся и… захлопал глазами.

– Фу ты господи! – облегчённо и слабо выдохнул он.