– Но как же…

– Их можно принудить делать какую-то работу, однако они сами выбирают, с кем иметь дело. Но уж если повезёт заслужить дружбу скремлина, то он будет верен тебе до последнего вздоха.

Ещё не закончив этой фразы, Хардов совершил нечто странное. Он обернулся и посмотрел на вершину холма. Именно на то место, где сидел Фёдор. Юноша тут же испуганно отстранился, укрываясь за выступом большого камня.

«Я попался, – подумал Фёдор. – Он меня заметил. Ещё решит, что подслушиваю, и теперь точно ссадит с лодки вместе с рулевым».

– Мне, например, Мунир очень дорог, – все так же продолжая разглядывать вершину холма, признался гид. – Однако по большей части для меня его пути неведомы. Правда, я могу призвать его в трудную минуту, – пояснил Хардов, склонив голову и чуть сощурив глаза, – и ворон откликнется. Но только если он мне по-настоящему нужен.

– А правда ли?.. Не отвечай, если не захочешь, я пойму.

Теперь Хардов повернулся к своему собеседнику и вопросительно посмотрел на него.

– Правда, что у вас со скремлинами, ну… как бы… – голос здоровяка упал, словно он наконец решился спросить нечто сокровенное, но в последнюю минуту забыл, как это сделать, – привязанность на всю жизнь? И если с кем-то из вас что-то произойдёт, ну… плохое, то вы это чувствуете? И что вас связывает что-то большее, чем родных людей?

Хардов какое-то время молча смотрел на собеседника, вот холодный отсвет в его глазах сменился весёлой искоркой, он прыснул и неожиданно расхохотался.

– Матвей Кальян, капитан моей лодки, – сквозь смех проговорил гид, – ходячий кладезь баек и легенд канала. Матвей, дружище, у всех по-разному!

Кальян смутился, а Хардов, казалось, развеселился ещё больше:

– Смотрю, пропитанное негой гостеприимство Сестры одарило нас всех чрезмерной мечтательностью.

Здоровяк потупил взор:

– Прости, братишка, я задал тебе слишком много вопросов.

– Да нет, нормально. Просто пора уходить. Пора готовить лодку. Идём, Сестра ждёт нас. Я не могу отправиться в путь без Мунира, но, может, мне удастся уговорить её оставить здесь рулевого.

Матвей попытался что-то возразить, но Хардов остановил его:

– Боюсь, что на канале для него хорошие новости закончены.

И увлекая за собой Кальяна, гид снова бросил взгляд на вершину холма. Фёдор сидел, боясь пошевелиться. Конечно, расстояние до них было очень приличным. Только Фёдору отчего-то показалось, будто Хардов знает, что он находится в полукружье валунов. И что смотрел гид именно на него.

Даже угроза того, что его высадят на берег вместе с рулевым или без оного, не омрачила последних дней пребывания Фёдора у Сестры. Это было бы очень обидно, юноша начал привязываться к команде, ко всем, даже к Хардову, но ведь есть и другие лодки! Возможно, тому виной была разлитая в воздухе благодать, возможно, что-то другое, но Фёдор вдруг понял, что ничего плохого с ним просто не может случиться. И единственным, что порой выбивало юношу из равновесия, оказались его неожиданно меняющиеся взаимоотношения с Евой.

Большую часть времени девушка проводила с дочерьми Сестры. И младшая, Адель, вызвалась обучить её искусству ткачества. Иногда к ним присоединялись остальные, за исключением средней, Алекто, которая была занята врачеванием рулевого. Девушки шушукались, хихикали и посмеивались Фёдору вслед. А иногда их с Евой взгляды случайно встречались. Именно в такие минуты к юноше возвращалась его привычная неуклюжесть, тогда он злился то ли на Еву, то ли на себя, что вызывало у девушек дополнительные приливы веселья.

«Ну и смейтесь себе на здоровье! – думал Фёдор. – Скоро всё это закончится. Мы уйдём по каналу чуть ли не до самой таинственной Москвы, где не бывал никто, кроме разве что Хардова, а потом я вернусь из рейса настоящим гребцом и женюсь на своей Веронике».

Но думая так и поднимаясь на вершину холма к полукружью валунов, Фёдор уже не мог с уверенностью сказать, по-прежнему ли ему этого так сильно хочется.

А потом он увидел в небе парящего Мунира. Ворон кричал, только это были крики не боли, а, скорее, восторга; порой он терял высоту, крылья его оказались ещё слабы, но птица отыскивала поток и вновь взлетала ввысь.

– Видишь, как он радуется, – произнёс Хардов, указывая на ворона, – он вспоминает. И к нему возвращается птичья природа. Он снова может летать.

Фёдор помедлил какое-то время, потом посмотрел на гида и вдруг признался:

– Я слышал ваш разговор. С капитаном. Про Мунира и про скремлинов. Я не специально.

– Я знаю, – ответил Хардов. – И надеюсь, ты его запомнил.

– Я?.. Да.

– Сегодня мы уходим. Для каждого из нас у Сестры найдётся несколько слов. Напутствие в дорогу. И возможно, какой-нибудь дар. Иди, она ждёт.

– Вы… Значит, вы не сердитесь?

Юноша взглянул гиду прямо в глаза. Но в них больше не было льдинок, лишь снова мелькнул этот непонятный отсвет нежности и какой-то давней боли. Но почему?! Что всё это значит? И если в первый раз могло показаться, то…

– Наверное, это было бы непозволительной роскошью для меня, – непонятно отозвался гид.

– Входи, Тео, я тебя жду, – снова голос Сестры показался Фёдору похожим на переливы ручейка. Она стояла в глубине шатра под пологом из живых веток. – Сегодня вы уходите, а мы так и не поговорили с тобой. Ты, наверное, хотел бы что-то спросить?

– Я не знаю, хозяйка, – признался Фёдор. – Здесь столько света… Я хотел бы задать тебе столько вопросов, что даже не знаю, с чего начать.

– Попробуй по порядку, – с улыбкой предложила Сестра.

Фёдор задумался. И ощущал он себя несколько неловко, но вот произнёс:

– Я сейчас только что на берегу… слышал, как наш рулевой, ну, бородатый… он в шутку гонялся за твоими дочерьми, они ухаживают за ним… – Фёдор почувствовал, что сбивается, но Сестра кивнула, подбадривая, и юноша продолжил: – А потом он закричал: «Я понял, кто они! Они речные нимфы! Речные нимфы!» Про твоих дочерей. Что это значит?

– Что ему нужна моя помощь, – рассмеялась Сестра. – И я окажу ему всю, что возможна. Хардов просил пока позаботиться о нём. А названия не важны, Тео. Ты сам ещё всё решишь, какие и чему стоит давать определения. Но ведь не это тебя волнует?

Фёдор согласно кивнул, посмотрел на свои ноги, поднял взгляд на Сестру и решился:

– Я хотел бы знать, что это за место, – выпалил Фёдор.

– Ты сам всё видишь, – мягко улыбнулась Сестра. – Таков мой дом.

– Но у меня столько «почему». – Фёдор вдруг вспомнил, как его звали на вершине холма, и о своих приобретённых навыках, и… о Еве… – Это похоже на сон, о котором знаешь, что проснёшься. Только это не сон. Объясни. А ещё этот сон кажется знакомым, как счастливые сны в детстве. Где же мы, хозяйка? Вся эта благодать…

– По-другому всё равно не поймёшь. – Сестра взглянула юноше прямо в глаза. – Вернее, поймёшь в конце пути. А может, ещё до окончания рейса. Причём в прямом смысле, никаких метафор! Но ты опять пытаешься давать определения, мой мальчик, а ведь не это для тебя главное? Что тебя беспокоит?

Фёдор подумал, затем нахмурился.

– Да, – признался он, – мне кажется, в этом весь ключ. Всё сходится, я чувствую, но… не знаю, как это объяснить.

– Вот как? А ты попробуй.

– Хардов. Кто он?

– Гид.

– Но… кто он на самом деле?

– Именно так – гид. Не смущайся, говори. Говори сейчас, другого времени может не быть.

Сестра взглянула на Фёдора с открытым и нежным пониманием, и юноша произнёс:

– Хардов… Он иногда так странно смотрит на меня. Кто он такой на самом деле, хозяйка? У него ворон. И он дружит с тобой. И как я понял, мог бы жить среди этой благодати. А он избрал путь скитальца.

– Хардов – великий воин, – произнесла Сестра, и теперь в её ясном и сильном взоре мелькнул то ли оттенок смущения, то ли печали.

– Конечно! Но я не пойму… Мне показалось что-то странное… То ли он что-то знает про меня, чего я и сам не знаю, то ли… Запутался я, хозяйка. – Фёдор с надеждой взглянул на Сестру. – Рассказала бы ты мне про Хардова.