И Фёдор вдруг смог ответить на этот взгляд. Что-то внутри него, возможно, то, из смутного видения, возможно, что-то другое заставило его губы произнести со спокойной решимостью:

– Потому что вы гид.

Уже через мгновение Фёдор и сам бы не смог ответить, почему он так сказал. Однако лицо Хардова застыло. Взгляд серо-голубых глаз теперь ощупывал юношу с какой-то новой задумчивостью. Словно Фёдор своими словами только что попытался заставить его изменить своё мнение. О чём? О нём? Нет. Явно нет. Что-то другое. О чём-то очень важном, но…

– Смышлёный парнишка, – наконец произнёс Хардов, однако без всякой приязни.

– Знаете, – тут же вставил Кальян, – я мог бы за него поручиться.

– Давай «знаешь», если уже перешли на «ты», – поправил его Хардов, так и не сводя взгляда с юноши.

– Да, давайте. Давай, – чуть спутался здоровяк. Наверное, перейти с этим человеком на «ты» не так легко, как виделось вначале. – Его отец – лучший из гребцов в городе, – он указал на Фёдора. – А лишняя пара рук в дороге не помешает. Мальчишка расторопный…

Но Хардов уже принял решение.

– Лодка отходит через час с четвертью, – сказал он Фёдору. – Не успеешь собраться – пеняй на себя. И ты не задаёшь лишних вопросов.

– Спасибо, – промямлил Фёдор и тут же просиял: – Я не подведу!

Гид еле заметно кивнул и обратился к своему новоиспечённому капитану:

– Уходим прямо сейчас, пока ярмарочные торжества в разгаре. Через час с четвертью лодка должна быть на волне. Я смотрю, ты уже собран.

– Всё своё ношу с собой. – Кальян чуть приподнял баул на плече. – Рулевого свистну, и… привет тебе, ночь.

– Выходите налегке. Я с грузом буду ждать вас у статуи Ленина. Мало ли что, а к пустой лодке претензий не будет. Может, дурням спьяну покататься захотелось.

– Это вряд ли, – холодно усмехнулся Кальян, бросив взгляд на тёмную воду реки.

Даже здесь, в городе, она не выглядела гостеприимной. О том, что будет на канале, даже думать не хотелось. Но Матвей ходил после заката, было дело, а с этим странным человеком в длинном плаще он был готов рискнуть ещё разок.

– А как же?..

– Первый шлюз? Вас поднимет мой человек. Посветите фонариком. Как будете подходить.

– Это самый безопасный шлюз на канале, – почему-то сказал Кальян. – Наш домашний, как говорится.

– Верно, – согласился Хардов. – Пойдём. Введу тебя в курс дела по дороге. Лодка на самом краю, дальний причал.

Потом гид обернулся к Фёдору:

– Ты ещё здесь?

– Я только… это не вопрос, – залепетал Фёдор. – Вы не местный и, может, не знаете – там охрана на шлюзе. И перед входом в канал, у памятника. Иногда её и на ночь не снимают.

– Сегодня ночью там не будет охраны, – спокойно сказал их новый работодатель, и что-то ледяное промелькнуло в его голосе. – Полагаю, сегодня на воде вообще никого не будет.

– Это точно, – согласился Матвей и зябко передёрнул плечами.

А гид бросил быстрый взгляд на чёткую половинку диска луны, вставшей над рекой. И тяжело вздохнул.

– Найдётся охрана и посерьёзней… – он чуть болезненно поморщился, – но людей там не будет.

– Почему? – упавшим голосом поинтересовался Фёдор. Затем он вспомнил о своём обещании не задавать вопросов и отчего-то виновато посмотрел на Кальяна.

Гид тоже посмотрел на Кальяна.

– Потому что… – Хардов кашлянул и произнёс ровным голосом: – Потому что сегодня появляется Второй.

Ти-ти-ти, та-а, та-а,

Ти-ти-ти, та-а, та-а…

Павел Прокофьевич Щедрин уже собирался отойти ко сну, когда услышал стук в окно. Сердце старого учёного моментально забилось сильней.

– Что же это? – прошептал он, вслушавшись в звук ночи. – Как же?..

Старик даже вылез из-под одеяла, впихивая ноги в мягкие домашние тапочки. Он так долго ждал и одновременно боялся этого момента, что могло и показаться, могло… Стук повторился. Лицо профессора застыло. Ошибки не было. Три коротких удара и два длинных: ти-ти-ти, та-а, та-а. Ти-ти-ти, та-а, та-а.

– Мунир, – сипло проговорил Щедрин.

Он сразу как-то суетливо вскочил с кровати, хватаясь за давно приготовленный баул с необходимыми вещами. Всё, как говорил ему Хардов, но Щедрин не сделал и нескольких шагов, а потом тяжело осел на стул, и плечи его поникли.

– Ну, вот и всё, – с болью выдохнул он. – Девочка моя…

Однако когда спустя пару минут он постучал в комнату дочери, на его лице читалась не вполне уместная попытка нарисовать радость и бодрую сосредоточенность.

– Да, пап, – послышалось из-за двери. – Заходи, я не сплю.

Щедрин осторожно отворил дверь. Дочь сидела к нему спиной и опять что-то писала. У профессора сжалось сердце, и как он ни пытался приглушить эту тёмную, глухую и отчаянную мысль, она всё же выскочила, как чёртик из табакерки: «А ведь такой вот я её больше никогда не увижу». Однако старый учёный постарался, чтобы его голос не выказывал волнения, а звучал по-деловому буднично.

– Ева, – сказал Щедрин, – он прислал ворона.

Плечи девушки вздрогнули. Она отложила перо в сторону и обернулась к отцу.

– Пора, – улыбнулся Павел Прокофьевич, но в последний момент не смог совладать с собой, и предательские горькие складки чуть искривили линию его рта.

– Когда? – тихо спросила дочь.

– Прямо сейчас.

Её глаза застыли и на побледневшем лице, казалось, сделались огромными. Она смотрела на отца. Потом быстро закивала, и короткий, почти неслышный полустон-полухрип сорвался с её губ. Однако произнесла она твёрдо:

– Я готова.

Звук тикающих настенных часов показался сейчас оглушительным.

– Девочка моя, – не выдержал Щедрин.

– Папа… – Её лицо всё ещё было бледным. – Мы же знали, что так будет. Нет другого выхода. И потом, это же не навсегда. Так ведь?!

Какой-то тёмный отсвет испуганного сомнения мелькнул в глазах старого учёного.

– Мы же расстаёмся не навсегда? Скажи, это очень важно – ведь не навсегда?!

– Не навсегда, – тихо отозвался Павел Прокофьевич. А затем всё-таки всхлипнул и раскрыл объятия, пытаясь справиться со слезами, что вот-вот прорвутся наружу. Этого ещё не хватало. И без того девочка на грани паники. Щедрин шагнул к дочери. – Ева…

Она коротко подалась к отцу с ответным объятием и тут же отстранилась:

– Папа. Всё будет хорошо.

Щедрин смотрел на неё с восхищением, любовью и страхом.

– Конечно, Ева. Как и всегда.

Две мысли, расталкивая друг дружку, пролезли в голову профессора почти одновременно.

«Я спасаю её».

«Собственными руками я обрекаю нас на гибель».

Не прошло и часа, а Фёдор уже бежал обратно вдоль опустевших и безлюдных ночью грузовых причалов, где на самом краю города должна была ждать лодка. Ночь и сила реки оказались лучшими сторожами купеческому добру, хоть считалось, что патрули водной полиции наблюдают за пристанью. Может, так оно и было.

Фёдор бесшумно спрыгнул на деревянный настил, остановился и прислушался. Тихо. Где-то за спиной юноши остались такие уютные огни и весёлая музыка – праздник в «Белом кролике» был в самом разгаре, а впереди его ждали лишь ночь и неизвестность. Он уже миновал последний фонарный столб, отмечавший границу города, и тьма, обступившая вокруг, сделалась плотнее.

Фёдор пытался подавить страхи, а заодно справиться с обрывками своих знаний о канале. Собственно, и знаний-то никаких не было: скупые рассказы отца, разговоры в «Белом кролике», слухи, россказни, байки. Все они настойчиво твердили, что после заката сюда лучше не соваться. Все они сходились в одном: в канале что-то есть, какая-то сила, не позволившая прийти тому, что пожрало землю. Тому, что таится на другой стороне, в тумане, который дальше обступает канал с обоих берегов. Собственно, поэтому связь между городами и поселениями людей возможна только по воде. Но что это за сила, какова её природа, и главное, дружественна она или враждебна, Фёдор не знал. Да и полагал, что мало кто в Дубне ведает про это. Ну, может, кто из учёных или… гидов? Ещё говорили о безумных отшельниках, которые живут там, где канал течёт вдоль пустых земель, и некоторые из них вроде бы в безумии своём узрели истину. А ещё про то, что кто-то что-то слышал с гиблых болот, вроде как кто поселился там, в этом жутком месте, но человек ли он или…