— А все же лихо мы погуляли! — не разделяя озабоченности друзей, сказал Чумелый.

— Осталась сотня долларов. Пора продавать статую Свободы, — Ворон достал из кармана листок бумаги. — Тем более мнительный Монечка начинает волноваться. Вот, передал через одного нашего земляка писульку.

Серега протянул послание Бристолю. Тот зачитал вслух для Чумелого:

— «Ворон, вы, конечно, талантливый юноша, но лове отшнуривать придется. Пари есть пари.

Насколько я осведомлен, барышня-исполинша с факелом и книжкой в руках почему-то еще является собственностью государства США. А ведь вы бились об заклад, что через три месяца продадите ее в частные руки.

Ждите меня в Нью-Йорке. Можно без цветов, оркестра и шампанского.

С нижайшим одесским поклоном, до гробовой доски ваш — Монечка».

Чумелый аж присвистнул:

— Грозит пальчиком старый шнеерзон!

— Дело шваховое, — кивнул Бристоль. — Вся Одесса станет на его сторону, если не выполним уговор.

— А кто сказал, что дело проигранное? — Ворон хитро взглянул на приятелей. — Монечка желает увидеть купчую на статую Свободы, так он ее получит и, как честный шнеерзон, заплатит проигрыш.

— Хотелось бы верить, — вздохнул Бристоль. Чумелый тоже вздохнул:

— Дай бог, чтобы получилось по-твоему, Серега.

«Серебряный мальчик»

Ворон любил удивлять приятелей. В свои планы посвящал лишь частично, чтобы потом преподнести сюрприз, вызвать у них изумление или растерянность.

Поиском покупателя статуи Свободы он занимался самостоятельно. Бристоль и Чумелый опять выполняли только разовые черновые поручения.

Наконец Ворон объявил:

— Нашелся потенциальный покупатель. Он совладелец нескольких серебряных рудников в Южной Америке. В деловом мире его называют Анжель — «серебряный мальчик».

— Он что, малолетка? — поинтересовался Бристоль.

— Да нет, — усмехнулся Ворон. — Ему уже под сорок, а ума — как у восьмилетнего.

— Как же он с таким умишком управляет своим серебряным хозяйством? — заинтересовался Чумелый.

— Родственники и всяческие советники помогают.

— Вот они-то и забьют ему памороки (укр. — сознание, рассудок. Прим. ред.), чтобы не связывался с нами, — проворчал Бристоль.

Ворон кивнул:

— Верно… Обязательно будут отговаривать покупать статую Свободы. Значит, надо их опередить. И я уже это сделал. Сегодня недоразвитый «серебряный мальчик» получил письмо, которое мне якобы удалось перехватить. А написал его сам президент Америки Вудро Вильсон своему другу — миллионеру из Оклахомы.

— Сам такое фуфло замастырил? — усмехнулся Бристоль.

— Помогли толковые люди, — скромно признался Ворон. — Так вот, в письме говорится, что из-за нехватки в стране финансов президент, при поддержке Конгресса, решил продать в частные руки статую Свободы. И хочет, чтобы его приятель опередил других претендентов на великое достояние государства. Вильсон также просит приятеля пока никому не говорить о предстоящей продаже. Она якобы держится в строжайшем секрете. А «серебряному мальчику», благодаря мне, уже нашептали с разных сторон, что дружка президента можно опередить с помощью продажных чиновников.

— Да не клюнет на твой понт этот Анжель! — разочарованно махнул рукой Бристоль.

— Из-за одного письма, конечно, — нет, — согласился Ворон. — Но в ход пущены и другие документы. Готов контракт, по которому Анжель первоначально должен уплатить всего лишь один процент от стоимости статуи Свободы. А остальное он может внести в течение трех лет после покупки. Согласитесь — выгодное приобретение…

— И сколько ты за нее хочешь поиметь? — поинтересовался Чумелый так, словно знаменитая статуя, гордость Нью-Йорка, принадлежит его другу.

Ворон довольно улыбнулся:

— «Серебряному мальчику» я представил счет на сто тысяч долларов.

— Значит, за все фуфловые бумажки, которые ты ему впарил, он должен отшнуровать одну тысячу?.. — подсчитал Бристоль. — Ну, на это еще можно крючкануть фраера.

— Ясное дело, — кивнул Ворон, — вряд ли во всей Америке найдется придурок, который выплатит сразу всю сумму. А нам и одного процента достаточно. Главное — заполучить копию контракта на продажу статуи Свободы. И тогда наш незабвенный Монечка проигрывает пари. И, как честный шнеерзон, он ведет нас ужинать на Пятую авеню в «Золотое ранчо» и расплачивается не только за ужин, но и за проигрыш.

Бристоль почесал затылок. Хотелось ему верить в удачу, но все же что-то настораживало его.

— А где будет происходить сделка?

— Есть два варианта: либо в отеле, где остановился «серебряный мальчик», либо в нашей конторе, — охотно пояснил Ворон.

— Значит, опять на один денек снимем помещение, — усмехнулся Чумелый.

— Нет, на сей раз — на три. Пацаны Анжеля перед самой сделкой будут вынюхивать, с кем предстоит иметь дело, и наверняка захотят наведаться в нашу контору, — ответил Ворон. — Так что три дня аренды — в самый раз.

Ранние визитеры

Не было еще семи утра, когда в номер приятелей настойчиво постучали. Чертыхаясь и позевывая, Ворон распахнул дверь.

На пороге стояли двое крепких ребят — явно выходцев из Южной Америки.

Они сообщили, что «серебряный мальчик» готов подписать контракт завтра, но требует немедленной встречи. У него возникли кое-какие вопросы.

— А чего в такую рань? — недовольно спросил Ворон. Гости лишь развели руками.

— Наш «серебряный мальчик» любит серьезные дела начинать с рассвета… — пояснил один.

— Какой трудяга ваш хозяин! Неужели вкалывает с рассвета до заката?

— Но, — поправил другой гость, — с полудня синьор Анжель предпочитает отдаваться удовольствиям и развлечениям.

Тем временем проснулись Бристоль и Чумелый.

— Серега, мы с тобой, — заявили оба.

— Сам справлюсь, — отрезал Ворон. — Думаю, разговор не долгим будет. Раз Анжель готов завтра подписать контракт.

Бристоль поморщился:

— Не нравятся мне такие ранние визиты…

Ворон махнул рукой, но ничего не ответил. Он быстро собрался, прихватил нужные документы и отбыл с парнями «серебряного мальчика».

Бристоль и Чумелый хотели снова завалиться спать. Но все нарастающее беспокойство прогнало сон.

Как нередко бывало в минуты напряженного ожидания, Бристоль взял гитару.

Обычно эту песню Чумелый мог слушать по нескольку раз в день. А здесь, в Нью-Йорке, вдали от родимой Одессы, когда ее затягивал под гитару Бристоль, даже пускал слезу.

Но в то утро ему было не до песен.

— Кончай трындычить, и так на душе муторно, — сказал Чумелый приятелю.

Но тот, прикрыв глаза, самозабвенно продолжал.

Чумелый принялся нервно вышагивать по номеру. А Бристоль повалился на кровать, не выпуская из рук гитару.