На стихи ушла минута,

а Денису — мало дня.

Жёны — женщины лучшей породы.

(Лев Кривошеенко. Высота 102)

У женатых один идеал,

Неподвластный влиянию моды.

Я на собственной шкуре узнал:

Жёны — женщины редкой породы.

На работу иду, как на бой.

Там нельзя без железной отваги:

Разведённые смотрят с мольбой,

Вдовы ластятся, словно дворняги.

Незамужние след мой берут,

Словно гончая или борзая.

Я из их обольстительных пут

Еле, сердце скрепя, ускользаю.

Эти женщины — ушлый народ.

Словно зайца, меня обложили.

Среди всех мне известных пород

Предпочтительней жёны. Чужие.

Ищу врага.

По душам рыщу.

Трублю, как лось: ищу врага!

Ещё я чувствую силищу

взметнуть любого на рога.

(Валентин Леднёв. Последний колосок)

Любой детали в организме

я применение найду.

Рога необходимы в жизни,

когда ты угодить в беду.

С врагами спорим мы помногу...

Противник мой трубит, как слон,

а я в ответ упёрся рогом

или двумя — и спор решён.

Рогами смело лезу в сечу

и управляюсь за двоих.

Не попадайтесь мне навстречу,

покуда я не сбросил их.

Пусть враг хитёр, умён, коварен,

мои рога остудят пыл.

От всей души я благодарен

тому, кто мне их подарил.

Поэзия — вот случаи убедиться,

Как далеко наш третий глаз глядел,

Поэта превращая в ясновидца,

Чтоб перешёл он всяческий предел.

(Юнна Мориц. Третий глаз)

Злословят, что стихи мои, как вата,

А иногда — в ладони ржавый гвоздь.

Пусть на два глаза я в стихах подслеповата,

Но третьим глазом вижу всех насквозь.

Мой третий глаз, сверкающий, подзорный,

Ты видишь, что читает молодёжь?! —

Цветаеву! Сапфо!... Сей факт позорный

Меня вгоняет то в огонь, то в дрожь.

Мне грезятся далёкие восходы,

Зрю третьим оком, как в рассветный час

Красивые и стройные народы

Читают хором сборник «Третий глаз».

Быть может, скажете, что это бред, однако

Дерзаниям моим предела нет:

Ведь между Моруа и Мориаком

Для Мориц в каталоге есть просвет.

Я верною собакой пятилапой

Вползу в ваш дом и лягу на порог.

За мной войдут стихи колонной пятой,

Шеренгами неумолимых строк.

Не хмурьте брови в чёрной укоризне.

Хоть смысл стихов туманно-невесом,

Хочу я стать в телеге вашей жизни

Незаменимым пятым колесом.

За изощрённость строго не судите.

За пазухою камня не храня,

В библиотеке вашей отведите

Почётный пятый угол для меня.

Я в одном обычном доме,

где души не чают в доме,

прочитал в её альбоме

зарифмованные строчки.

...Мне до классиков далёко.

Хорошо, что здесь, однако,

нет ни Пушкина, ни Блока,

ни меня, ни Пастернака.

(Александр Николаев. Параллели и меридианы)

...Тот альбом меня обидел.

В гневе я ушёл из дома.

Ведь никто из них не видел

настоящего альбома.

В том альбоме, как в копилке,

Гёте, Фет, Егор Исаев,

Николаев, Брюсов, Рильке,

Мандельштам и Николаев.

Есть ещё Васильев Павел,

Николаев и Сельвинский...

Тот альбом я сам составил

и показываю близким.

Поле за пряслами

Утром осенним

Волнует неясно,

Как ранний Асеев!

(Рудольф Панфёров. Золотые лады)

Речка под горкой

Не слышит укоров,

Журчит без умолку,

Как ранний Панфёров.

Леса необъятные

Кажут свой норов:

Бормочут невнятно,

Как зрелый Панфёров.

Тучки, как птички,

Спорхнули с угоров

И сеют водичкой,

Как поздний Панфёров.

Завтра снова накатится дело

И заботы — приливной волной.

Но потом — отрешусь от работы,

Постараюсь от всех утаить,

Что давно уже хочется что-то

Мне со звёздами поговорить.

(Михаил Асламов. Зимник)

В повседневных делах бесконечных

Не услышать мне музыку сфер.

Пообщаться бы с чем-нибудь вечным,

С поп-звездою хотя б, например.

Мне пора из простого азарта

Дать посильную пищу уму:

Вызвать дождь или дух Бонапарта,

Или просто повыть на луну.

Катят дни, словно волны, убого:

Сон, работа, работа и сон...

Всё хочу побеседовать с Богом,

Да не знаю, желает ли Он...

Перо небрежно рвёт бумагу,

бежит то ввысь, то поперёк,

и, словно сосны в снег,

с размаху

ложатся строчки на листок.

(Иван Ветлугин. Долг)

Наверно, я дошёл до точки.

Не вижу света впереди.

Собой написанные строчки

рву, как рубаху на груди.

Моя делянка оскудела

и опустел лесоповал.

Я не сидел ни дня без дела,

но громкой славы не стяжал.

Перо рассудку не подвластно:

бежит то вкось, то поперёк.

Строка то вздыбится опасно,

то вылетает за порог.

Не в силах укротить натуру,

хоть и предчувствуя беду,

врубаюсь я в литературу,

как будто просеку веду.

Строка легко бежит под горку,

ведь я пером махать здоров

и твёрдо верю в поговорку:

чем дальше в лес — тем больше дров!