Мне бы машиной времени

Резать тысячелетья.

Хочется ночью искристой

Мчать в первобытном танце.

Хочется честной, искренней

Дружбы неандертальца.

Пусть о челнок колотятся

Мрачные воды Стикса,

Мне, как орешки, хочется

Щёлкать загадки Сфинкса.

Разве швея — соперница

Смелым манерам барда?!

Я бы сумела, верится,

Очаровать Леонардо,

Чтоб от улыбки гения

Негой томилось тело...

Хочется Возрождения,

Страстного, как Отелло.

Сердце моё — в Венеции!

То, что я здесь — ошибка!

Хватит читать мне лекции!

Где золотая рыбка?!

Орбиты наши отдаляются,

Стыковку не произвести,

Судьба — Конструктор главный мается,

Пытаясь наш союз спасти.

(Роза Кожевникова. Гроздь рябины)

Под дивный гул небесной музыки

Прошли мы не один парсек.

Любила я антенны-усики

И твой стыковочный отсек.

Во всём пространстве нет ни кустика,

И телескопы целят в грудь...

О, спутник жизни, ты — искусственный,

А не естественный, отнюдь!

Ты приставал ко мне по-всякому,

Ты был нахален, дерзок, смел,

Но при стыковке полный вакуум

Ты обеспечить не сумел.

И не загладишь ты покель вину,

Дотоль пребудешь не у дел:

Ведь абсолютный нуль, по Кельвину,

Температура наших тел.

Осыплет небо вихрем каменным —

И это будет полный крах.

Гори же, милый, звёздным пламенем!

Запустят нового на днях.

Всё гадаем да толкуем,

А дознаться не смогли,

По каким приметам Буем

Предки город нарекли.

Буй речной тому причина,

Иль, спасаясь от господ,

В этот край на Костромщине

Шёл буянистый народ...

Может быть, ходили предки

За Амгунь и за Вилюй

И посад назвали редким

Удэхейским словом — Буй.

(Виктор Куликов. Зори вечерние)

Я догадливый мужчина.

По плечу любой кроссворд.

Но родная Костромщина

Мне загадки задаёт.

Скажем, городу досталось

Имя странное Шарья.

Есть в названье что-то малость

От бильярдного шара.

Может быть, в хмельном угаре

Шаромыжник в кушаке

По карманам бойко шарил

На таёжном большаке.

Иль какой-то предок резвый

Путь держал к мощам святым,

И шары на лоб полезли

От ветлужской красоты.

Может быть, купец фартовый

Произвёл лесоповал

И шарашкину контору

В этом месте основал.

Может быть, от града Буя

Мы названье обрели:

Лодкам кажут русло в бурю

Шаровидные буи.

А скорей — француз заезжий,

Продираясь сквозь урман,

Бросил взгляд на край безбрежный

И шепнул жене: — Шарма-а-ан!..

Я сад охраняю по просьбе

Соседского старика...

А сад-то ведь яснополянский,

Не просто какой-нибудь сад...

Наутро среди населенья

Под сводами малых небес

Ко мне вдруг возник интерес,

И слухи о непротивленье

Моём разлетелись окрест.

(Владимир Лазарев. Брат милосердия)

Я понял: творю, как в тумане.

Без классики трудно прожить.

И нанялся в Ясной Поляне

От ворогов сад сторожить.

Сперва я разулся, конечно,

Рубаху надел с пояском,

Прошел по именью неспешно,

Усы расчесал гребешком.

Селенье, гляжу, присмирело:

Мол, что за чудной человек?!

Мальчишки, лишь только стемнело,

На яблони вышли в набег.

Собака прижалась, не лает.

И я притаился, застыл.

Вдруг слышу: «Да Лев Николаич!

Он самый! Лишь бороду сбрил!»

И тут я как будто очнулся

И вышел на свет к пацанам.

Но с криками: «Барин вернулся!»

Умчались они по домам.

Народ моментально собрался.

Все руки с почтением жмут.

Я плакал, вздыхал, целовался,

Открыть обещал институт.

Мол, вижу, что помните, чтите,

Хоть люд вы, конечно, простой...

А школьники просят: «Прочтите

Нам что-нибудь, дядя Толстой!»

Насыпали соли на раны...

И, чтоб не накликать беду,

Ушёл я из Ясной Поляны.

Один. Как в десятом году.

Перевелись в деревне драки,

Не чешут парни кулаки.

Пропали смирные собаки,

Повисли смирные замки.

(Василии Макеев. Под казачьим солнышком)

«Нет нынче прежнего веселья», —

Ворчат станичники мои.

Не стало драк по воскресеньям,

Ушли кулачные бои.

В чулан заброшена нагайка.

А раньше знали в этом толк!

Спит под кроватью пустолайка,

Рот затворивши на замок.

Одним отдельно взятым фактом

Теперь село не удивишь.

К соседу в сени въехал трактор —

И снова гладь, и снова тишь.

Пижон на новом мотоцикле

Разгонит на дороге баб...

Но к этому давно привыкли.

Где дух казачий? Где масштаб?

Бывало, по стакану зелья,

И — ходуном весь белый свет!

Вот, говорят, в Нечерноземье

На этот счёт проблемы нет...

Да, с вещмешком и посошком,

презрев на год автомобили,

иду по Северу пешком,

как наши прадеды ходили.

Иду я мимо русских сёл,

делянок, пастбищ и покосов,

иду тропой, где, может, шёл

помор Михайло Ломоносов.

(Николай Малышев. Тёплые Ключи)