— Я и так на твоей стороне. Всегда. Никогда не сомневайся в этом.

 Он выглядит пристыженным, но все еще немного раздраженным, затем он тихо спрашивает:

 — Почему?

 — Очень много волокиты и всяких процедур, связанных с выходом из тюрьмы, — откинувшись в кресле, объясняю я. — Предоставленное бывшим заключенным жилье, как правило, оставляет желать лучшего, оно до того примитивное, что ты даже представить себе не можешь. Затем поиск работы. Устроившись на которую, требуется серьезное к ней отношение. В случае с твоей мамой, она должна посещать курс терапии каждую неделю, и в течение какого-то времени ей ежемесячно будут проводить тест на наркотики. И честно говоря, милый... — он поднимает взгляд на меня, — она думает, что ты заслуживаешь лучшего. Я тоже так считаю. Ее главная забота состояла в том, чтобы вернуть тебя на несколько месяцев, потом тебе исполнится восемнадцать, и тогда ты сам сможешь распоряжаться собой. Ты будешь умным мальчиком и все сделаешь правильно, ведь правда?

 Выражение лица Майкла смягчается:

 — Да, мне просто нужны деньги.

 Я слегка улыбаюсь:

 — Хорошо, тогда мы найдем тебе работу.

 Он кивает, затем спрашивает:

 — Как прошло у Талии?

 Маленький засранец.

 Он знает, что я не могу распространяться об этом.

 — Понятия не имею, о чем ты говоришь, — говорю я с непроницаемым выражением лица.

 Он ухмыляется:

 — Все вы знаете. Ее судебная фигня была сегодня. И вы ее социальный работник.

 Я неопределенно пожимаю плечами:

 — Если ты хочешь узнать что-то о Талии, я советую тебе спросить об этом у нее самой.

 Майкл мечтательно прикрывает глаза:

 — Она красотка. Я постоянно вижу ее в школе, но у меня никогда не было возможности подойти и заговорить с ней. А я хотел бы.

 Это так мило. Мое непроницаемое выражение лица начинает смягчаться.

 — Ну, ты должен приложить все усилия и заговорить с ней. Пригласи ее в кино или куда-нибудь.

 Он с вызовом смотрит на меня:

 — Я приглашу девушку на свидание только тогда, когда смогу себе это позволить. В данный момент я не могу. Так что, свидание — не вариант.

 Боже, помоги нам. У нас тут властный, маленький собственник в процессе взросления.

 Я смягчаюсь:

 — Ты хороший парень, Мики. Мы найдем тебе работу. И как можно скорее.

 Вдруг он встает, хватает свою школьную сумку и направляется к двери:

 — Пока, мисс Баллентайн.

 — Пока, милый, — говорю я, поворачиваясь к двери.

 Как только Майкл выходит, заходит Чарли. Чарли — мой босс и потрясающий парень. Он – маори1 из Новой Зеландии. Так что он такой высокий, толстый мужчина с оливковой кожей, но его голос настолько приятный и высокий, что кажется, будто разговариваешь с ягненком в шкуре льва.

 — Лекс, есть время поговорить?

 Я приглашаю его войти:

 — Конечно. Чем могу тебе помочь?

 Я встаю и сажусь на свое место за столом, а он садится на стул напротив меня и передает мне информационный листок вместе с бумагами, которые необходимо заполнить. Кивая, я уже знаю, что это.

 Ежегодный тест на наркотики.

 Это обязательно в моей работе. Социальная служба в Австралии не допускает употребления наркотиков, даже самого минимума. Что замечательно. Я не употребляю наркотики в любом случае.

 Чарли наклоняется вперед и тихо говорит:

 — В этом году нам прислали уведомление немного раньше, чем обычно. Поступили сведения, что кто-то из наших ребят принимает наркотики.

 При мысли, что кто-то, с кем я работаю, принимает наркотики, мою кожу головы начинает покалывать, а волоски на шее шевелятся.

 — О! — выдыхаю я, широко распахнув глаза.

 Чарли понимающе кивает, замечая мою реакцию:

 — Вот-вот. Мы подумываем устраивать эти проверки два раза в год, вместо одного. На всякий случай, чтобы держать людей в напряжении.

 Я киваю, полностью соглашаясь:

 — Поскольку люди имеют склонность расслабляться, это будет отличной идеей. Особенно, если один из наших и правда принимает наркоту.

 Мысль, что за одного из моих подопечных берется социальный работник, который сидит на наркоте, приводит меня в бешенство.

 Многие из этих детей видели слишком много неправильного в этом мире, и в большинстве случаев, это было связано с наркотиками. Я хочу защитить их. Я хочу, чтобы у них было детство, которого не было у меня. Я хочу быть рядом, чтобы помочь им, когда они оступятся.

 Но мне надо быть осторожной.

 И я буду осторожной.

 Настолько, насколько это возможно для человека, у которого есть сталкер.

По дороге домой я слушаю радио и подпеваю.

 Зная, что у меня ничего нет в холодильнике, и я имею в виду абсолютно ничего, чтобы приготовить поесть, я останавливаюсь в авто-кафе и покупаю бургер и чипсы.

 Подъехав к своему дому, я паркуюсь на своем обычном месте и хмурю брови. Оба фонаря, освещающие стоянку, не работают. Обычно, если один поломан, то обязательно работает другой. Какое-то время я сижу в машине.

 Вчера вечером они оба работали.

 Незаметно блокируя двери в машине, я осматриваюсь вокруг. Все, кажется, в порядке.

 Тогда почему мое сердце так бешено стучит?

 Ты пугаешь сама себя.

 Тяжело выдохнув, я невесело смеюсь и провожу руками по лицу. Я, действительно, просто пугаю сама себя. Не исправны фонари, и я уже умираю от страха. Качая головой, я вздыхаю и снимаю блокировку с дверей. Прежде чем выйти из машины, я тянусь через кресло, чтобы забрать свою еду.

 — Дерьмо.

 Я роняю свой напиток, и он разливается по всему креслу.

 Рыча, я шарю в кармашке на спинке ближнего кресла, где всегда держу полотенца для тренажерного зала.

 Найдя его, я бросаю потное полотенце на кресло и пытаюсь впитать им столько влаги, сколько возможно.

 При выходе из машины, мой рот вдруг накрывает чья-то рука, а другая обвивается вокруг моей талии. Крепко.

 Я слышу сопение у своего уха.

 — Пискнешь, и я трахну тебя, не предохраняясь. У меня СПИД, сука. Ты хочешь заразиться СПИД-ом?

 Делая все возможное, чтобы сохранить спокойствие, я быстро мотаю головой, а он смеется прямо у меня над ухом.

 От него плохо пахнет. Невыносимо. Какой-то гнилью.

 — Ты пойдешь со мной, — говорит он. — И не будешь дергаться. Ты будешь хорошей девочкой, не так ли?

 Закрыв глаза, я киваю. Но, пока он тащит меня вдоль здания, я начинаю плакать. Слезы текут по моему лицу, в то время как все тело трясется и дрожит от страха. Я ничего не могу с собой поделать. Я помню, что сказала, что не буду сопротивляться, но все же упираюсь и царапаю ему руки. Я не хочу, чтобы он утащил меня куда-то в темноту, где мне никто не сможет помочь.

 Это большой мужчина. Мужик, с которым мне одной никогда не справиться. Осознав это, я плачу еще сильнее.

 Меня передергивает от отвращения, когда его теплый влажный язык очень медленно облизывает одну сторону моего лица:

 — О, утихомирься. Тебе понравится. Я обещаю.

 Мне не понравится твое дерьмо, ты, извращенный мудак!

 — Закрой глаза, — требует он.

 Я не слушаюсь. Не повинуюсь. Мои глаза остаются открытыми.

 Тогда он приставляет лезвие к моему боку. Широкое. Я чувствую, как кончик прокалывает мне кожу, и я начинаю хныкать в его грязную руку.

 — Закрой свои гребаные глаза, сука.

 Я дрожу, закрываю глаза и чувствую, как свободной рукой он пытается стащить с меня штаны. Ему мешает ремень, поэтому он рявкает:

 — Расстегни ремень и штаны. Сейчас же!

 Мои трясущиеся руки работают очень медленно, выигрывая время. Но мне удается тянуть его только до тех пор, пока он грубо не хватает меня за волосы. Я вскрикиваю от боли. Лезвие на секунду исчезает, прежде чем он обхватывает рукой мою шею. Крепко сжимая в руке нож, он проводит им по моей шее и останавливает острие у меня под ухом. Каким-то образом своими дрожащими, непослушными руками, я умудряюсь расстегнуть ремень и пуговицы. Он разворачивает меня, прижимая щекой к холодным кирпичам стены. Теперь лезвие направлено в сторону моего горла. Дергая мои брюки вниз, он прижимается ко мне сзади, и я инстинктивно сжимаю ноги. Его пальцы продвигаются к моему самому интимному месту между ног, и, достигнув его, он трет мой холмик через трусики, что заставляет меня плакать еще громче. Я чувствую его эрекцию на своей ягодице, и от этого испытываю такое отвращение, что мое тело начинает содрогаться.