— Конечно, входите.

 Он ведет нас в свой кабинет на складе, затем поворачивается и заявляет:

 — Было бы лучше оставить ваших людей снаружи. Я не хотел бы, чтобы мои мулы были обескуражены, и думали, что что-то не так.

 Мулы. Так некоторые производители наркотиков называют людей, которые упаковывают товар, а также раздают его дилерам. В любом случае, мои люди здесь, так что я киваю Хэппи, который говорит им подождать нас снаружи.

 Майкл пытается остаться с мужчинами, но я кивком головы подзываю его, чтобы заходил со мной. Он торопливо заходит, понурив голову. Когда Хэппи присоединяется к нам, Хамид спрашивает:

 — Напитки?

 Я хмурюсь. Он, целую минуту наблюдает за мной, потом ухмыляется, и садится за свой стол:

 — Вся эта враждебность из-за ребенка?

 Мы, все трое, стоим перед столом, и Хэппи говорит:

 — Вся эта враждебность из-за войны.

 Хамид взмахивает рукой:

 — Это было до того, как я понял, что ты не отбираешь у меня людей.

 Я говорю:

 — Передай Патрику привет.

 Хамид бледнеет. Дело в том, что мне пришлось избавиться от одного их своих людей из-за этого мудака, и это раздражает меня. Он заикается:

 — Ч-что ты имеешь в виду?

 Игнорируя его попытку разыграть из себя идиота, я говорю ему:

 — Конечно, сейчас тебе трудно будет связаться с тем местом, где он находится прямо сейчас, — я наклоняю голову на бок, и щурюсь. — Очень трудно. Можно сказать, он ушел... под землю... на какое-то время.

 Хэппи добавляет:

 — Надолго. Он, возможно, никогда не вернется.

 Фальшивая бравада Хамида испаряется, и его лицо приобретает обеспокоенное выражение:

 — Я не ходил к нему. Он пришел ко мне! И он не сказал ничего, что я бы уже не знал. Теперь, мы поговорили, и я извинился, и нет никакой потребность в этом. Мы разойдемся, и забудем об этом.

 Хоть он и пытался, чтобы это звучало, как утверждение, это все равно было больше похоже на просьбу.

 Хэппи и я смотрим друг на друга, прежде чем Хэппи кивает в моем направлении. Я внутренне ухмыляюсь. Обходя стол, я говорю, подходя к Хамиду:

 — Знаешь, что? Я думаю, ты прав. Я не думаю, что Патрик сказал тебе что-то, чего бы ты не знал. Но я действительно думаю, что ты знал, почему Майкл ушел от тебя. И я не думаю, что тебе хотелось отдавать парня мне, не так ли?

 Хамид хмурит брови, я придвигаюсь ближе:

 — И?

 Он ехидно отвечает:

 — Это не важно, Твитч. Все кончено. Не будет войны. Я не буду извиняться еще раз. И я думаю, тебе и твоим людям пора уходить.

 Добравшись до спинки стула Хамида, наконец я наклоняюсь к его голове, и достаточно громко шепчу так, чтобы услышали все.

 — В любви и на войне все средства хороши.

 Так же быстро, как атакуют змеи, я рукой беру в захват его шею, и сжимаю достаточно сильно, чтобы приостановить поступление воздуха. Хэппи никак не реагирует, зато Майкл шепчет:

 — Ни хрена себе.

 Хамид начинает цепляться за мои руки. Это ничего ему не дает. И в этот момент, я смотрю на Хэппи и дергаю подбородком. Он подходит, а я в это время тяну Хамида за шею вверх с его стула, и ставлю на ноги. Хэппи обходит его, и занимает мое место, также захватывая его за шею. Тяжело дыша, я говорю Хамиду:

 — Знаешь, я мечтаю, чтобы люди перестали вынуждать меня делать подобные вещи.

Дотянувшись рукой до заднего кармана, я вытаскиваю свой складной нож из слоновой кости, и выдвигаю лезвие.

 — К сожалению, ты не оставил мне выбора своим откровенным неуважением. А я позволял этому продолжаться слишком долго. Поэтому сегодня я преподам тебе один единственный урок.

 Из-за отсутствия воздуха растет давление и его лицо становится темно-бордовым. Он задыхается, в его глазах появляется страх:

 — Что ты собираешься сделать?

 Смотрю сначала в его левый глаз, потом в правый, и автоматически заявляю:

 — Око за око.

 Хэппи сильнее сжимает его горло, запихивает ему в рот свернутый клубком носовой платок, и закрывает все это свободной рукой. Хамид пытается избавиться от захвата, но его громкие крики приглушены платком. Мужчина ошеломлен. Я мог бы отпустить его прямо сейчас. Это было бы ему уроком, но такой урок быстро забудется. Я хочу, чтобы этот ублюдок каждое утро просыпался, вспоминая обо мне.

 Я хочу, чтобы он запомнил меня на всю свою оставшуюся жалкую жизнь.

 Я говорю Хэппи:

 — Держи его крепче. Я не хочу оставить его без обоих.

 Глаза Хамида расширяются за секунду до того, как он начинает бороться сильнее, и закрывать глаза, а слезы катятся из уголков его глаз. Когда я замечаю, как что-то капает, я смотрю вниз, и вижу, что мужчина описался. Запах аммиака заполняет воздух, и я смотрю на него:

 — Сукин сын. Давай-ка сделаем это.

 И вырезаю его.

 Хамид кричит до тех пор, пока не начинает хрипеть, приглушенный импровизированным кляпом Хэппи. Часть есть.

 Он хнычет. Его тело неудержимо дрожит, и погружается в шоковое состояние. Он хватается руками за воздух.

 Выдавил все.

 Его дыхание тяжелеет, а тело успокаивается, это наводит меня на мысль, что он потерял сознание. Проклятье. Везучий сукин сын.

 Вероятно, должно быть печально, что я ничего не чувствую из-за того, что сделал это. Нет никаких угрызений совести, говорящих мне остановиться. Нет эмоций. Просто... ничего. Мой разум и я, абсолютно непринужденно делаем это кому-то, в ком мы уверены, что он виноват. Кому-то, кому надо преподать урок.

 После того, как я остаюсь удовлетворенным своей работой, я иду к двери около кабинета, и открываю ее. Ванная маленькая, ну да ладно. Мне не нравится, что на мне его кровь.

 Мою, и мою, и мою, пока не удостоверяюсь, что мои руки чистые. Я вхожу обратно в кабинет, и вижу Майкла, наклонившегося над мертвенно-бледным лицом Хамида, дергающим его тело, и рассматривающим его теперь зияющее углубление вместо глаза. Хэппи стоит сбоку, также осторожно наблюдая за тем, что делает Майкл.

 Майкл спрашивает в пустоту:

 — Он умрет?

 Я тихо отвечаю:

 — Нет. Но он будет жалеть, что не умер.

 Мальчик смотрит на меня:

 — Вы сделали это... — он выглядит смущенным, — ...за меня?

 — Отчасти — говорю ему. И это правда. Никто не смеет обижать моих сотрудников. Но Хамид сделал это. Если бы это был не я, это был бы кто-нибудь другой. Хамиду повезло, что это сделал я, потому что он и дальше продолжит проживать свою крысью жизнь.

 Майкл кивает, а я смотрю на Хэппи. Его глаза все еще наблюдают за мальчиком, а на лице — пораженное выражение. Да. Он вполне подходит.

 Вытаскиваю бумажник, беру из него визитку, и кладу ее на стол, чтобы написать записку Хамиду.

 «Объявить войну было ошибкой. И хочу заметить... я выиграл».

 Я всегда выигрываю.

 Подойдя к его обмякшему телу, отпускаю визитку, и она, кружась, падает на его грудь, потом иду к выходу, к своим людям. Когда мы приближаемся к внедорожнику, я приветствую одного из головорезов Хамида, и говорю ему:

 — Если ты хочешь, чтобы твой босс выжил, звони в скорую. Прямо сейчас.

 Его глаза расширяются, прежде чем он бежит к кабинету. Мои люди собрались, готовые уезжать, и мы выезжаем под звуки разверзнувшегося ада.

 Поворачиваюсь к Майклу, который сидит рядом, и наблюдает за мной широко раскрытыми глазами. Я ухмыляюсь, и взъерошиваю его волосы.

 Да.

 Мальчик справился прекрасно.

 Поворачивая ключ и открывая свой блок, я задаюсь вопросом, почему Твитч не ответил мне на смс-ку, в которой я спрашивала, все ли хорошо с Майклом.

 Нахмурившись, озадаченная, я снимаю пальто, ставлю сумку на стойку, и иду в комнату. Останавливаясь на полпути, я вслушиваюсь.

 Душ включен.

 — Твитч? — зову я.

 Знакомый голос отвечает:

 — Нет, крошка, это я.

 Дэйв. Моя улыбка просто умирает, когда он добавляет: