Временами Рихарду казалось, что мир висит на волоске. Однако последние свои планы японское правительство сохраняло в глубочайшей тайне. И как раскрыть ее? Принц Коноэ не делился своими планами даже с ближайшими советниками — и на сей раз Ходзуми был бессилен помочь Зорге. Разведчик провел не одну бессонную ночь, мысля, сопоставляя факты. Нет, Япония пока не готова к войне с Советским Союзом — несомненный вывод. Но все же Зорге предупредил Центр о том, что в ближайшее время со стороны Японии могут последовать попытки обострить обстановку на Дальнем Востоке, произведя разведку боем.

Доклад подготовил в четверг. А в пятницу, 13 мая, Клаузен сообщил о том, что ему удалось наконец найти для Рихарда "отличную игрушку". Этой игрушкой был новенький "Цундап", который, по словам Клаузена, только и "мечтал, чтобы его оседлал лихой наездник-мотоциклист".

"Фирма" Клаузена помимо выполнения фотопечатных работ занималась импортированием и продажей мотоциклов. Это было доходно (деньги шли на нужды разведработы группы "Рамзай") и служило объяснением частых встреч известного журналиста с коммерсантом. Рихард, естественно, оказался среди первых его покупателей. Но, видимо, ему достался плохой мотоцикл. Что ни день — он ломался. Зорге звонил в контору Клаузена и сердито требовал, чтобы его машину немедленно отремонтировали. Иногда происшествие случалось прямо на улице. По телефонному вызову Макс являлся на указанное место. Зорге насмешливо величал его "господином директором", а Клаузен, в свою очередь, почтительно называл журналиста "господином доктором". Завязавшиеся при таких обстоятельствах отношения никого насторожить не могли.

Но все равно каждую встречу для передачи донесений Зорге обставлял по всем правилам конспирации. К примеру, договаривался с Максом по телефону о свидании в ресторане "Лохмейер" в обед, и это означало: Клаузен должен прийти в бар "Дай ити" на пять часов позже указанного времени.

Однако на сей раз никакого тайного смысла в словах Макса не было: действительно, Рихард уже давно просил его подобрать хороший мотоцикл и с удовольствием предвкушал тот момент, когда после стольких дней адского напряжения сможет развеять себя быстрой ездой. Предельная скорость, точный расчет, выдержка, смелость — это соответствовало его натуре.

Стоял солнечный весенний день, когда он выкатил сверкавший "Цундап" на улицу и завел мотор. Машина была сильная. Рихард с наслаждением дал газ, рванулся вперед. "Цундап" быстро набрал скорость и понес его навстречу никак не предвиденному. На одном из поворотов, на улице Окасака Мицуке, перед Рихардом внезапно вырос велосипедист. Услышав шум приближающегося мотоцикла, велосипедист совсем растерялся. Все решали доли секунды. Рихард сделал рывок в сторону — заднее колесо попало в лужу, и машину, развернув, со всего маху бросило на глухой забор…

Когда Рихарда привезли в госпиталь Святого Луки, он был в полусознательном состоянии. Кровь залила его лицо. Большая рана на голове, сломанная челюсть, глубокие ссадины по всему телу.

— Незамедлительно на стол, — услышал он чей-то категорический приказ и внутренне ужаснулся: ведь это — катастрофа. При приготовлении к операции его обязательно разденут… Одежду унесут, а там, в кармане пиджака, агентурный материал. По правилам конспирации он не мог оставить его на квартире. Если этот материал попадет в руки японцев — все пропало. Погибнут товарищи.

Собрав последние силы, превозмогая боль, Рихард приподнялся на носилках.

— Срочные новости для агентства, — с трудом проговорил он; каждое слово давалось ему мучительно, вызывало острую боль. — Немедленно сообщите… вот по этому телефону…

Врач запротестовал:

— В вашем положении лучше всего ни о чем не думать, господин Зорге.

— Мой долг журналиста… — настаивал Рихард.

Врач, удивленный такой настойчивостью, согласился.

Клаузен появился через пятнадцать минут, а Рихарду показалось, что прошла вечность.

— Здесь телеграммы для агентства… — сказал Рихард, передавая Клаузену бумаги. — Немедленно отправить…

Больше он ничего не сказал и не помнил потом.

Из больницы Клаузен помчался на квартиру Рихарда, нельзя было терять ни минуты. Японцы не преминут воспользоваться случаем, чтобы при случае обшарить жилище Рихарда. Зорге жил один, и под предлогом "охраны имущества пострадавшего" они явятся в дом, составят подробную опись вещей и затем опечатают все входы и выходы: таков был в Токио порядок.

Рихард не держал у себя на квартире конспиративных документов. Копии всех его докладов и телеграмм уничтожались немедленно после того, как они передавались в Москву. Но у него могли оказаться некоторые секретные документы из германского посольства, а это — не для глаз японской тайной полиции. У нее мог возникнуть вопрос: почему корреспондент "Франкфуртер цайтунг" имеет доступ к сверхсекретной переписке этого посольства?

Клаузен успел: едва он закрыл за собой дверь и сделал несколько шагов по улице, как к дому Рихарда подкатил черный лимузин с темно-синей занавесью на окнах…

* * *

Женщина в косынке с красным крестом склонилась над Рихардом. Это была Исии Ханако, его давний добрый друг.

Они познакомились несколько лет назад и подружились. Она работала в баре, и Зорге там часто бывал. Рихард подробно, с юмором рассказывал ей, возвращаясь из своих дальних поездок, о дорожных приключениях. Время от времени приглашал ее на концерты, в театр "Кабуки". О своем прошлом говорил мало. Однажды он сказал Ханако, что его работа опасна.

"Конечно, — подумала она, — все время в разъездах, да еще по местам боев". Она и не могла понять истинного смысла его слов.

14 мая она получила телеграмму от одного их общего знакомого: "Скорей приходи в госпиталь Св. Луки. Зорге ранен", — и помчалась к другу.

* * *

Вынужденное безделье тяготило Рихарда. И как только его здоровье пошло на поправку, он снова попытался включиться в работу группы. Больничная палата — не самое лучшее место для разведчика. Но источники информации являлись к нему собственной персоной: иногда навещал Отт, чаще приходил новый военный атташе майор Фридрих Шолль, наведывался руководитель отделения агентства ДНБ Виссе. Они делились с Зорге последними политическими и дипломатическими новостями.

Особенно полезными считал Рихард встречи с Шоллем, бесцеремонным и шумным толстяком, питавшим, подобно своему предшественнику, а ныне послу, безграничное доверие к корреспонденту "Франкфуртер цайтунг" и рассчитывавшим повторить с помощью Рихарда карьеру своего шефа. Сам того не подозревая, Шолль приносил для Москвы важнейшую информацию о японском военно-промышленном потенциале. Совсем недавно Рихарду приходилось самому собирать сведения по этим вопросам. Он обзавелся широким кругом знакомых среди немецких дельцов и инженеров в Токио. Но все эти люди отличались очень узким кругозором. Каждый был специалистом в какой-либо отдельной отрасли и к тому же боялся, что сведения, сообщенные им Рихарду, могут попасть в руки конкурентов. Это очень осложняло работу. И тогда Рихарда осенила мысль. Он убедил Отта в том, чтобы само немецкое посольство готовило обстоятельные доклады для Берлина об экономическом положении Японии. Отту очень понравилась эта идея. Составление таких докладов было поручено майору Шоллю. Когда у военного атташе накапливалось достаточно материала, он приходил к Рихарду, и они вместе готовили очередное донесение в Берлин.

Для Шолля Рихард был высшим авторитетом в Токио. На рабочем столе он держал вырезки его статей. Вот одна из них.

ЯПОНСКИЕ НАСТРОЕНИЯ

ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ ЗАХВАЧЕНО ВРАСПЛОХ

Т о к и о

Когда в Японии оглядываются на события 7 июля 1937 года — дату, которая в книгах по истории будет охарактеризована как начало второй большой японо-китайской войны, то чувствуют себя захваченными врасплох и отнюдь не радуются последствиям, которые имела одна из частых мелких стычек между китайскими войсками и солдатами местного японского гарнизона близ Бейпина. Ибо, как бы ни оценивались основная причина и внешние обстоятельства, приведшие к началу конфликта, сегодня, пожалуй, уже твердо установлено, что в Японии н е п р е д в и д е л и начала такой национальной войны. Это касается не только хозяйственных и политических кругов страны, которые усматривали множество опасностей для Японии во всякой большой войне, но и руководства армии и флота.