— Да, на заседании Тайного совета я поддержал план командующего Квантунской армией. Но теперь… Почему наши арийские братья до сих пор не взяли Москву?

— Нам Москва не нужна, Доихара-сан, нам хватит Дальнего Востока и Сибири — до Урала.

— Пока хватит. Но теперь уже конец осени, на носу зима. А ты знаешь, что такое сибирские морозы?

— Никак нет.

— А я знаю. Ты знаешь, что такое русские солдаты?.. А я и это знаю.

— Но история не простит, вы же сами говорили, — с опаской возразил Номура.

Шеф кемпэйтай не рассердился:

— Самое важное — выбрать удачный момент. — Он подошел к столу: — А тебе, кажется, петух снес яйцо? Покажи-ка своих "дружков".

Полковник достал из пакета и разложил на столе пять фотографий. Ткнул в одну пальцем:

— Этот — очень большой человек.

Доихара жестко усмехнулся:

— Для кемпэйтай все равны.

— А эти трое — европейцы.

Генерал молча разглядывал фотографии. Потом проговорил:

— Да… Такого в империи еще не бывало.

— Из-за их проклятого радиопередатчика я обойден уже в двух повышениях по службе, — не удержался Номура.

— Наверстаешь. Когда неудача оборачивается удачей, поражение становится заслугой. — Он взял одну из фотографий: — Думаю, руководитель этот. Он превосходно знает Японию, Китай и все азиатские проблемы. И помимо всего прочего он ближайший друг германского посла. Но на кого он работает?

— На гестапо? — подсказал полковник. — На абвер?

— От наших арийских братьев можно ожидать и этого. Но зачем тогда тайный передатчик? В посольстве есть радиостанция… — словно бы вслух подумал генерал. — Что дали последние наблюдения?

— Контакты между этими лицами продолжаются, но конкретных улик никаких.

Генерал молча разглядывал фотографии.

— Чисто работают. Такие разведчики очень дорого стоят. Ты можешь представить, что они знают? Непостижимо! Даже мне ни в одной стране ничего подобного не удавалось.

— Вы очень скромны, Доихара-сан.

— Не льсти. Я знаком с разведчиками всех частей света. Такого не удавалось никому, тем более в нашей империи. Признание у европейцев я вырву сам.

— Когда прикажете брать? — почтительно спросил Номура.

— Европейцев мы не можем арестовать без специального разрешения премьер-министра. Особенно — из наших арийских братьев.

— Нельзя медлить, Доихара-сан! — воскликнул полковник. — Последняя шифровка передана этой ночью. Может быть, сейчас радист снова вышел в эфир.

— Терпение — половина успеха, — охладил его пыл генерал. — Одной радиограммой больше, одной меньше, когда их было около тысячи, уже не имеет значения. Я сам добьюсь во дворце разрешения на арест всех троих европейцев. Пока не следует тревожить и этих двух.

Взяв со стола две фотографии и продолжая разглядывать их, Доихара прошелся из конца в конец кабинета:

— Да, это будет переломный момент и в отношениях с нашими арийскими братьями… Это дело — престиж и посла, и Риббентропа, и Гиммлера. И даже Гитлера.

— Конечно же вы, Доихара-сан, понимаете это… — то ли спросил, то ли подобострастно подтвердил Номура.

— А! Сколько с ними ни лижись, все равно когда-нибудь придется кусаться.

Низко кланяясь, в комнату вошел сотрудник отдела.

— Что у тебя?

— Станция контроля сообщила, что к этому объекту звонил секретарь германского посольства. Он попросил, чтобы объект явился к послу в двенадцать ноль-ноль.

— Хорошо. Иди.

Генерал снова холодно усмехнулся:

— На этот час я тоже приглашен в германское посольство. Посол не может без своего друга даже чихнуть. — Он направился к дверям. — Не торопись. Но не оставляй без наблюдения ни на секунду.

* * *

Рихард проснулся со странным, давно уже забытым чувством легкости и спокойствия. В раскрытых окнах теплый осенний ветер колыхал занавеси. Пахли цветы, расставленные в больших вазах. С вечера этих цветов еще не было.

"Ханако…". - с благодарностью подумал он. И вспомнил: сегодня 4 октября, день его рождения. 46 лет.

Он не изменил распорядка и в этот день. Начал его с просмотра газет. Исчертил полосы разноцветными пометками. Отложил газеты, включил радиоприемник. Сквозь разноголосицу эфира проступил голос диктора: "…Радиослушатели! Передаем "Последние известия". От Советского Информбюро. Вечернее сообщение третьего октября. В течение третьего октября наши войска вели упорные бои с противником на всем фронте. Особенно ожесточенные — на Западном направлении…".

Рихард встал, прихрамывая, подошел к карте.

"…В воздушных боях сбито шестнадцать самолетов противника. Наши потери — восемь самолетов…".

Из прихожей послышался звонок. Рихард переключил приемник на музыку, спустился на первый этаж, открыл дверь.

— Доброе утро! — На пороге стояли Анна и Макс. — Мы по дороге в контору.

— Заботы поднимают "капиталистов" чуть свет? — усмехнулся Зорге.

Макс ответил ему в тон:

— А всю ночь мучают кошмары: прибыль, убыль, дефицит. Нужен срочно профицит…

— Ну-ну, не прикидывайся! Небось сердце трепещет, когда глядишь на вывеску: "Фирма "Макс Клаузен и К°"!

И, пригласив в гостиную, предложил:

— Чаю или кофе?

— Мы уже завтракали, — сказала Анна. — А у тебя, как всегда, шаром покати? — Она подала пакет с едой.

Они поднялись в кабинет, а женщина осталась внизу у окна.

Макс сказал, что ночью он выходил на связь из машины на Йокагамском шоссе, передал донесение и получил шифровку из Центра.

Рихард взял листок, снял с полки книгу, стал наносить на листок буквы.

— Снова просят ответа: да или нет, — сказал он.

— Да или нет? Я передам в одну секунду.

Зорге прошелся по комнате. Остановился около радиста:

— Но в этой секунде итог всех лет нашей работы здесь… — Он помедлил: — Мы еще не можем дать ответ.

Анна снизу позвала: уже пора идти, служащие в конторе.

— Как она? — спросил Зорге.

— Тревожится, — ответил Клаузен. — Хочет домой.

— Остался последний рывок.

— Ты говоришь так каждый год, Рихард… Ну, я пойду.

— Ты-то сам как?

— Мне что? Я — солдат… Хоть и без погон.

Рихард проводил Клаузена до двери. Анна не удержалась:

— Ты плохо выглядишь.

— Ерунда, — махнул Рихард рукой. — Не вешай нос, Анна.

Когда они ушли, начал собираться и он. Первым на этот день у него был намечен визит в Дом прессы на Гиндзе, где он должен встретиться с Вукеличем.

В кабинете агентства Гавас стены увешаны рекламными плакатами и картами. Флажки на картах, как в каждом учреждении Токио, да и, пожалуй, во всем мире, обозначали положение на фронтах Второй мировой войны. Стрекотал телетайп. Вукелич кричал в телефонную трубку:

— Париж? Париж?.. Мадам, куда, к дьяволу, девался Париж? А, будь оно проклято, разъединили!

Он бросил трубку, подбежал к телетайпу, сорвал ленту и тут только увидел вошедшего Зорге, распростер для объятий руки и приказал находившейся в этой же комнате миловидной девушке:

— Теперь меня ни для кого нет. Я занят, умер, ушел завтракать.

— Понятно, мсье, — отозвалась она и прикрыла дверь.

Зорге проводил девушку взглядом:

— Откуда она у тебя?

— Беженка из Парижа. С рекомендательным письмом от моего патрона.

На всякий случай Рихард посоветовал:

— Будь осторожен, Бранко.

Вукелич улыбнулся. Потом стал серьезным:

— Что-нибудь есть оттуда?

Рихард кивнул:

— Только одно: да или нет? Какие новости?

Бранко протянул ему последние сообщения. Агентство Рейтер передало: в ночь на 4 октября английские самолеты бомбили доки в Дюнкерке, Роттердаме, Антверпене и Бресте. Из Нью-Йорка сообщали: в четырехстах пятидесяти милях от Ресифе танкер "Уайт" торпедирован немецкой субмариной. Аccoшиэйтeд Пресс информировало о гитлеровском терроре в Чехии и Моравии. Стычки с оккупантами в Норвегии… Рост недовольства в Италии…

Зорге отложил листки: