Но Роланд Арден уже вошел в раж проповеди:

— Миледи, я понимаю, что в чужих странах вы не могли усвоить истинно христианские обычаи, но уверяю вас, в Англии только святая церковь имеет право заключать и освящать браки. Отец Клемент, что осудил старосту за пренебрежение к божьему закону, был совершенно прав! Если бы бедная вдова, чей дом сожжен разбойниками, не желала стать его законной супругой, она не имела бы никакого права жить в его доме. И ваш слуга Джарвис также поступил согласно вере и закону. Если его избранница — достойная женщина и христианка, то поступить иначе было бы тяжким грехом и для нее, и для него. Разве вас не учили, что мужчина и женщина, познав друг друга только тогда не грешны, если делают это в освященном браке?

Глаза юноши сверкали праведным возбуждением. Речь его, страстная и уверенная, совершенно не походила на обычные робкие манеры.

Леди Хайд была искренне потрясена. С ней никто еще не говорил в таком тоне и с такой страстью. Воспитание ее ограничивалось всегда ласковой похвалой или снисходительным упреком. Нареченный ее жених Торин Мак-Аллистер вообще ни разу в жизни не указал юной леди на какую-либо ошибку в поведении, чем и объяснялась ее полная свобода в обращении с ним. И родители пеклись о своей любимице в полной уверенности, что их заботами она до самой старости проживет в счастье и довольстве. А этот юноша считает, что она не знает чего-то ужасно важного!

— Значит, по-вашему, познать друг друга мы можем только после церковного венчания? — простодушно уточнила юная леди. Она и сама не заметила, как произнесла «мы». Имела ли она в виду своего жениха?

— Ах, миледи! — по-настоящему огорчился Роланд и замолчал.

Хайди стало его жалко.

— Пожалуйста, сэр, растолкуйте мне суть этого обычая, — попросила она самым послушным голоском. И он, конечно, не устоял.

— Венчание, — заявил он убежденно, — это самый важный обряд для мужа и жены. Во время венчания они клянутся друг другу в вечной верности и свидетелем этой клятвы должен быть рукоположенный священник, служитель Господа. Клятва супругов друг другу так же ненарушима, как рыцарская присяга.

— А кто же вассал, а кто — сеньор? — не удержалась от шпильки юная леди.

Роланд на мгновение затруднился с ответом.

— Ну... Если жених — благородный рыцарь, то он клянется в служении даме своего сердца. Становится ее вассалом, если хотите... Но и леди торжественно обещает любить его верно и преданно, в горе и радости, даже если он будет ранен в бою и получит увечье... Так же, как рыцарь верен своему королю. Значит, она — тоже вассал. Каждый из супругов одновременно — и тот, и другой! Это и есть верность в любви, миледи.

Объяснение это Хайди понравилось. И вообще, сидеть рядом с ним и свободно разговаривать о серьезном было приятнее, чем по-детски прижиматься к боку Торина на казарменных посиделках. Она невольно сравнила их обоих. Торин, конечно, старше, он признанный герой, но с ним всегда чувствуешь себя маленькой девочкой. Сколько бы лет ни прошло, он всегда будет намного старше. А для восемнадцатилетнего Роланда леди Хайд — это настоящая благородная дама. Он называет ее «миледи», учит христианским обычаям, обращается почтительно, как к взрослой.

Ей захотелось поделиться своими переживаниями именно с ним.

— Вы понимаете, — заговорила Хайди с глубоким вздохом. — Я ведь не совсем христианка... Но поклянитесь, что никому не расскажете! — она требовательно взглянула ему в глаза.

— Клянусь спасением своей души! — горячо пообещал он.

— Мой отец был раньше царем Египта. Мы жили в Александрии, там и сейчас стоит наш дворец, и там живет мой сводный брат султан. Его зовут Сиявуш... Вернее, звали. Сейчас его называют Зия-уль-Дин. Но это неважно.

— Когда отец решил оставить брату корону, он отказался от веры Магомета и вернулся к Христу. И нас с Родериком тогда крестили. Нам преподали Священное Писание и все такое, но я не очень запомнила. Это Родерик у нас любит книги и разные истории... Так что если я чего не знаю, то не от глупости, просто меня не учили так, как в Англии. И обычаи у нас во дворце были другие. Если двое любили друг друга и отец им разрешал, они просто жили друг с другом, без всяких обрядов и разных клятв. Потому что все одинаково принадлежали султану и он один мог решать, кому с кем спать... Если ему было не все равно.

Рассказ произвел на Роланда впечатление удара по голове.

Он и раньше догадывался, что прошлое графа Ардена отличается от историй многих бывших воителей из Святой Земли, но такое!.. Он был сарацином, этот загадочный человек! То есть, он, наверное, родился в христианской семье, потом изменил вере, а через много лет раскаялся, покинул страну неверных, где был царем (!!!) и возвратился на родину со всей семьей. Или не со всей, лишь с теми, кто принял христианство.

Бедная девушка! Она же почти не знает истинного Бога!..

И Роланд Арден ревностно принялся за христианское просвещение юной графини. Он начал с тех общеизвестных канонов Нового Завета, которые затвердил еще в раннем детстве под руководством матушки. Потом разыскал в обширной библиотеке, что размещалась против его спальни, драгоценную Библию на латыни и каждый день они с Хайди вместе читали одну страницу. Кроме того, он пересказал ей баллады и песни о рыцарях и дамах, которые помнил. Почти в каждой шла речь о доблестном служении и верной любви, а также о непорочных девицах и защите их чести. И каждая баллада, за исключением самых грустных, заканчивалась великолепным венчанием влюбленного рыцаря с дамой его сердца, чистой и невинной, как сама Дева Мария...

В Арден-холле происходили тем временем самые разные события: приглашенные самим лордом отец Клемент с братом Томасом честь по чести обвенчали дворецкого с его рослой вдовой, им выделили особый покой в донжоне; на крепостном дворе появились штабели бревен и выросли строительные леса; в подвальном этаже с утра до ночи стучал молот, отбивая куски лишней породы.

Выздоровевший Зак Дейни, теперь уже сэр Захариус, переселился из отцовского дома в крепость. Он теперь занимался не с деревенскими парнями, а с рыцарями Ардена, хотя и отставал от них в подготовке. Тем не менее, с помощью своих друзей Роланда и Гарета, он быстро улучшал свои навыки, и Торин не предъявлял ему никаких претензий.

И вот наступил май, дороги высохли, и опоясанному рыцарю Гарету Стронгу пришла пора уезжать домой.

— Как его зовут, этого твоего сеньора? — полюбопытствовала Эстер, сдвинув брови. Гарет был хорошим товарищем, лишаться его было жаль, но мать и сестра его жили на милости какого-то там сэра... Так как его имя?

— Сэр Джон Эсмот, — почти сплюнул Гарет сквозь стиснутые зубы. — Он когда-то командовал нефом в войске короля Ричарда. А мой отец был у него старшим матросом. Он, говорят, покинул королевский флот еще до конца войны и увел свой корабль со всей командой. Вернулся в свой замок, а отца назначил капитаном. И велел нападать на торговые корабли и прибрежные деревни, чтобы привозить побольше добычи...

— Вот сволочь! — не удержалась сидевшая рядом леди Эльфрида. — Сам сидит дома, а другие для него грабят. И, случись что, помирать тоже не ему!

— Уже случилось, — зло буркнул Гарет. — Никого не осталось, кроме меня. А он держит у себя матушку и мою сестру, и матросские семьи тоже. И еще неизвестно, отпустит ли он их даже за выкуп... Может и в рабство продать. Оброк-то ему не заплатили. С мертвых не получить теперь...

— Еще выкуп ему, мерзавцу! — возмутилась воительница. — Знаешь что, Гарет, я бы на твоем месте не платила ему, а лучше выбила его из этого чертова замка!

— Одному мне не справиться, — тяжело вздохнул молодой рыцарь, совершенно согласный с мнением Фриды. Сэр Джон Эсмот, виновный в гибели двух дюжин моряков и неведомого количества их жертв, был безусловно достоин сурового наказания.

— А почему одному? — послышался голос Зака, и неугомонный задира, которого и рыцарское звание не изменило, спрыгнул с лестницы. — Я с тобой пойду.