Мак-Аллистер помотал головой, прогоняя романтические иллюзии. Скорее всего, мальчик тоже наслушался тех баллад и решил стать героем. И сам дал соратникам знаменитые имена. А сейчас, как видно, последует ритуал, знакомый по песенкам. Его накормят свежим краденым мясом, а потом потребуют плату. Интересно, этот Роберт и в самом деле считает себя Робин Гудом?

Он с аппетитом съел поджаренный кусок, не задавая новых вопросов.

Оглянулся, чем бы запить. Но вина тут, конечно, не было, и пришлось вытащить собственную фляжку. По глотку, но досталось всем. Джон, простота, даже причмокнул от удовольствия:

— Хорошее у тебя вино, друг! А все же наша вода лучше!

— Вода? — Торин взглянул на ручей. Он обратил внимание, что вода в нем казалась абсолютно чистой, и сквозь нее весело проглядывали нежные травинки. В декабре! Когда даже кусты уже сбросили листву.

— Теплая вода?! — догадался он. — Тут есть источник!

— Вот именно! — похвалился Джон. — И еще какой! Сам лесной бог делится с нами своей кровью. Потому что эта земля — его дом, лес — его тело, а живая вода — кровь, что струится в его жилах.

— Лесной бог? Как же его зовут? — очарованный поэтичностью речи простого мужика, Торин даже заулыбался.

— Его зовут Керн, — произнес низким голосом Роберт. — И это — одна из его волшебных полян. Только нам дозволено посещать ее, ибо мы — его дети. Я — Фиц-Керн, а они — мои братья. Мы никому не позволяем увидеть священные поляны. Тебя привели сюда, потому что ты помог нам. Но все же ты должен поклясться рыцарским словом, что никогда сюда не вернешься и никому не расскажешь о нашей встрече. Иначе бог лесов Керн, да будет его жизнь вечной, покарает тебя лютой карой.

Торин встал. Он вытащил из ножен свой длинный меч, поднял перед собой его крестообразную рукоять и произнес:

— Этим святым крестом я клянусь, что не выдам тайну этой поляны и не вернусь сюда, чтобы найти ее. Призываю в свидетели моей клятвы Пресвятую Деву, мать рыцарей.

Потом он вернул в ножны меч и вынул кинжал. Необычайность этого вечера и сказочная реальность этого места требовали чего-то большего, чем даже клятва. Он решительно двинулся к корням дуба.

Там, в крохотной пещере, бил из земли источник. Вода поднималась не более чем на ладонь, но от нее вверх тянулся теплый парок, ласково прикасаясь к мощным старым корням.

Торин разрезал себе ладонь и приложил ее к водяной струе. На пару мгновений она окрасилась розовым, потом кровь иссякла, и рана сразу закрылась.

— Ты принял мою кровь, Керн, бог лесов, — сказал он. — Я, Торин Мак-Аллистер, скотт по рождению и рыцарь Пресвятой Девы Марии, дарю тебе эту кровь по доброй воле. Пусть она питает твои леса, землю и воды, что текут в твоих жилах. Да не иссякнут они во веки веков! Я вернулся издалека, чтобы жить на этой земле, служить людям и защищать их от зла. И я буду беречь эту землю, и буду сражаться на ней, и если моя кровь прольется еще не раз, прими ее, как сегодня.

Он отступил от источника и увидал, что на него все смотрят. Но не добавил ничего. В молчании он вывел свою кобылу наверх по узкой тропинке, вскочил на нее и вернулся на тракт. Четыре лесных стрелка смотрели ему вслед, но оставались на месте.

Уже темнело, когда он переезжал через мост. В крепости все было в порядке. Единственным отступлением от обычного распорядка можно было считать громкое пение, доносящееся из левой башни. Чей-то сильный и хорошо поставленный голос пел «Ave Maria» — очевидно, благочестивые гости решили усладить уши хозяев, в благодарность за теплый прием. Монах действительно умел петь, и Торин даже постоял, слушая. Когда же соло закончилось, хор одобрительных восклицаний доказал, что немало благодарных слушателей позволили себе посетить монахов в отведенном им помещении.

— Не беспокойся, — сказал ему подошедший Робер де Рош-Мор. — Там есть наши: Гвидо, Рено, и Коррадо там тоже. Болтать не будут, а песни почему не послушать. Это брат Пьер поет. Сам худой, как щепка, а голос что надо.

— Видно, в аббатстве не очень-то сытные хлеба... Их хоть накормили как следует?

— Более чем! — засмеялся Робер. — Их целый день, можно сказать, только кормили и поили. Сразу, как только появились, их пригласил сам граф и часа два угощал за своим столом. Я там тоже был. Милорд все выспросил: и кто сейчас лорд-аббат, и кто приор, и откуда они, и сколько есть в аббатстве монахов, и еще тысячу вещей. И все время за разговором их потчевал: мол, угощайтесь, дорогие братья, на здоровье! Эти-то трое, как видно, из простых — спорить не осмелились, ели, пили, что подано, а подано было много!

Так что к полудню пришлось им прилечь отдохнуть. А потом обед в кухне, и Герт не ударил лицом в грязь. Его ребята даже рыбу наловили где-то поблизости! Как бедным монахам удержаться? Снова наелись. Ужин им подали отдельно, но кое-кто решил составить компанию. Вот и сидят, поют, веселятся. Милорд доволен. Меньше будут выведывать.

— А графиня? Она с ними разговаривала?

— Нет, не сегодня. На это есть завтрашний день. Она же, как я понял, должна выглядеть еще надменнее, чем сам лорд.

— А барышня что?

— Ей, по-моему, эти монахи вовсе не интересны. Она не как Родерик, к христианству, в общем-то, равнодушна.

— Кстати, а Родерик тоже там? Возле певца Пьера?

— Нет его там. Кажется, ему граф даже запретил.

— А граф у себя в покоях? — поинтересовался Торин.

— Можно и так сказать, — ухмыльнулся де Рош-Мор, — он вообще-то в угловой комнате, где сейчас Эвальд дежурит.

— Ага. Слушай, Робер, будь другом, отведи эту красотку в конюшню.

— Откуда ты ее взял? — удивленно погладил тот чужую кобылку. — А она миленькая. Своему Закату, что ли, пару привел?

— Вот-вот, — подхватил Торин, — возле Заката ее и поставь. Глядишь, и спасибо кто-нибудь скажет. — Подмигнув товарищу, он направился прямо в дом.

Как он и предполагал, Эвальд Хольгерсон в комнате был один. Люк открылся без всякого шума, и начальних Арденской стражи спустился по лестнице в подземелье.

Ошибку покойного отца Роланда, так дорого ему стоившую, решили не повторять. За две первых недели после вселения по распоряжению сэра Конрада и под руководством всезнающего мастера Давида щели в каменной стене сильно расширили и вырубили более-менее прямые окна. Их затянули, по местному обычаю, промасленным полотном и сколотили плотные ставни, чтобы закрывать от холодного ветра.

Тайна подземелья была, можно сказать, выставлена на всеобщее обозрение. А поскольку новое подвальное помещение было хоть и на виду, но совершенно недостижимо для чужаков, оказалось совсем не трудным скрыть боковой спуск в Пещеру Горячего Фонтана. Только у бедного Давида из Кента было право иногда спускаться туда, и умный мастер сам понял, что такие секреты не раскрывают кому попало. Об этом и шла речь между ним и хозяином крепости, когда Мак-Аллистер появился в помещении.

— Ваша хитрость, милорд, достойна древних тиранов. Как можно так легко решать судьбы людей? Вы распорядились не только моей, но и жизнью этого невинного отрока, — указал он на Мозеса. Невинный сей отрок в этот момент с удовольствием перебирал неограненные топазы в глиняной миске. Их было ровно тридцать пять.

Профессия отца была по душе мальчику, он всегда охотно помогал Давиду в ответственной ювелирной работе. И пальцы у него были ловкие. А тут столько драгоценных камней сразу! Перспектива навеки остаться в крепости Арден Мозеса не пугала. Скорее наоборот.

— А моя бедная дочь? Вы обрекли ее на вечное одиночество, лишили мужа и детей! — патетически воздел руки к небу Давид, видя, что его страстные обвинения не вызывают у седобородого лорда ни капельки сожаления.

— Я абсолютно уверен в благополучии леди Эстер, — отвечал хозяин, в совершенном спокойствии развалившийся в удобном деревянном кресле, которое вместе с некоторой другой мебелью заменило прежнее содержимое графской алхимической лаборатории. Теперь тут стояли два дубовых стола, скамьи, несколько кресел и два подсвечника на пять свечей каждый, чтобы мастеру было удобно выполнять тонкие работы даже в темное время суток. Сюда же принесли две узкие койки с кучей овчин, чтобы вынужденное заточение не обидело ни Давида, ни его юного сына.