Бурмистров улыбнулся.

— Ну, прощай, Андрей Матвеевич! — сказал он.

— Да куда же ты? Неужто не отобедаешь с нами?

— Нельзя, Андрей Матвеевич! Борисов меня дожидается. Вечером, я думаю, забегу к тебе на минуту.

Поклонясь Лаптеву и жене его, Бурмистров ушел..

— О чем вы это шептались? — спросила Варвара Ивановна.

— Не твое, жена, дело! — ответил Лаптев.

— Что за дело, такое? Уж и жене сказать нельзя! Господи Боже мой! Двадцать три года прожили вместе, всегда были у нас совет да любовь, а теперь, на старости лет, вздумал от меня таиться. Уж не шашни ли какие затеял?

— Полно вздор-то молоть! Шашни! С ума, что ли, я сошел!

— Почем знать. Бес и горами качает!

— Ах ты дура, дура! Да что с тобой толковать! Не скажу, да и только!

— Не скажешь? Да я тебе покою не дам! Коли ты стал от меня таиться, так ты мне не муж, а я тебе не жена. Сегодня же со двора съеду!

— Ничего, не съедешь!

В молчании подошли они к дому. Надо заметить, что Лаптев, будучи от природы робкого характера, всегда рано или поздно уступал своей жене.

На столе стояли уже миска со щами и блюдо с пирогом, когда. Лаптевы вошли в комнату.

— Дай-ка, жена, вишневки, да сядем за стол, — сказал Лаптев.

Варвара Ивановна не отвечала и, сидя на скамье у окна, смотрела на проходящих по улице.

— Аль ты оглохла? Давай, говорят тебе, вишневки!

Варвара Ивановна встала, обратясь к образам, помолилась и, сев в молчании за стол, разрезала пирог. Муж также, помолясь, сел к столу. Взяв ложку и кусок хлеба, Варвара Ивановна начала хлебать щи, не обращая никакого внимания на мужа.

— Что же, вишневка будет ли сегодня, аль нет? — спросил гневно Лаптев. — Давай ключ от погреба. Если тебе лень, так я сам схожу.

— Нет у меня ключа! Ты не сказываешь мне, про что вы шептались, а я не скажу, где ключ.

— Как, да разве я не хозяин в доме? Сейчас же принеси фляжку!

— Не принесу!

— Принеси, говорят! Худо будет! — закричал Лаптев, вскочив со скамьи.

Варвара Ивановна спокойно подвинула к себе блюдо с пирогом и, выбрав большой кусок, принялась есть. Лаптев прошел несколько раз по горнице и опять сел к столу.

— Варвара Ивановна, да принеси вишневки! Ты ведь знаешь, что я, не выпив чарки, обедать не могу.

— А мне что за дело! Не обедай!

Лаптев схватил в досаде кусок пирога и начал его есть. Можно было, глядя на него, подумать, что он каждым куском давится или принимает отвратительное лекарство.

— Ну, что тебе, жена, за охота знать, про что мы шептались? Плевое дело, да и до тебя совсем не касается.

— Коли плевое дело, так скажи, какое.

— Я боюсь, ты проболтаешься Наталье Петровне.

— Никому не скажу. Побожусь, если хочешь.

— Нет, не божись! Писание не велит божиться. Ну, так уж и быть. Давай вишневки! Расскажу тебе, только смотри не проговорись.

— Прежде скажи, а там и вишневки дам.

— Тьфу ты пропасть! Ну, все дело в том, что матушка Натальи Петровны попалась в лапы боярину Милославскому.

— Милославскому! Ах, батюшки!

— Василий Петрович хочет ее выручить!

— Помоги ему Господи! Ну а еще что?

— Больше ничего!

— Да о чем же вы так долго шептались?

— «Экая неотвязная!

Лаптев рассказал жене все подробности разговора с Бурмистровым и заключил требованием, чтобы она не говорила ни пол слова Наталье. Варвара Ивановна обещала крепка хранить тайну и пошла за вишневкой..

Лаптев, которому забота не дала уснуть после обеда, немедленно пошел к дьяку Земского приказа. Вскоре после его ухода, возвратились домой Наталья с братом.

— Садитесь-ка обедать, мои голубчики. Чай, проголодались? — обрадовалась Варвара Ивановна.

Брат Натальи тотчас после обеда ушел. Он каждое воскресенье бродил по Москве вдоль и поперек, в надежде случайно узнать что-нибудь о судьбе матери. Варвара Ивановна и Наталья сели у окна. Наталья была печальна.

Варвара Ивановна все думала, чем бы ей утешить Наталью. Не сказать ли ей, что матушка ее жива и здорова? Что за беда? Хоть муж и запретил говорить, да мало ли что он без толку приказывает.

Эти размышления мучили ее до самого вечера. Она не могла даже уснуть после обеда по обыкновению и все сидела у окна с Натальей, которая принялась вышивать на пяльцах.

— Эх, ладно, скажу я тебе добрую весточку, — сказала наконец Лаптева. — Я давно бы тебя порадовала, да муж не велел.

— Что такое, Варвара Ивановна? Уж не узнали ли что-нибудь о матушке?

— Матушка твоя жива и здорова.

— Боже мой! Не обманываешь ли ты меня, Варвара Ивановна? Где же она? Скажи, ради Бога!

Наталья, вскочив со своего места, бросилась целовать руки Лаптевой.

— Где она, нельзя еще тебе сказать, моя ласточка. Потерпи маленько. Ты скоро увидишься с родительницей. Не сегодня, так завтра.

— Почему же ты не хочешь сказать, где она? — сказала печальным голосом Наталья. — Может быть, она в руках недобрых людей? Скажи, ради Бога!

— Нет, нет, что ты! Она в руках у доброго человека.

— Отчего же ты не хочешь назвать его? Ах, нет! Я поняла: она в руках Милославского!

— Милославского? Что ты! Да кто это тебе сказал?

— Знаю, знаю! Она у него! Наверно, он ее до тех пор держать будет, пока меня не сыщут. Братец узнал от своего товарища, которого встретил в саду, что меня по приказанию Милославского искали по всему городу. Прощай, Варвара Ивановна!

— Куда, куда ты это? Господь с тобой, — закричала испуганная Лаптева, бросаясь за Натальей в погоню. Выбежав за ворота, Варвара Ивановна посмотрела во все стороны и, не видя Натальи, пустилась бегом к ближнему переулку, думая, что увидит ее там. Но Натальи там не было. Не имея сил бежать дальше, она, едва переводя дух, побрела к дому. Недоумение, раскаяние, сожаление, страх — вот что она теперь испытывала. «Что я скажу, — думала она, — мужу, когда он возвратится домой и спросит: где Наталья? Дернул же лукавый меня за язык!»

Едва она зашла в дом и присела на скамью, как раздался стук у калитки. «Муж!» — подумала Варвара Ивановна, вскочив со скамьи в испуге.

Дверь отворилась, и вошел Бурмистров.

— Дома Андрей Матвеевич? — спросил он.

— Нет еще.

— Что с тобой, Варвара Ивановна? Ты побледнела и вся дрожишь.

— Ничего, Василий Петрович. Так, что-то зябну!

— А где Наталья Петровна?

— Она все еще гуляет с братцем.

— До сих пор гуляет? Да как же это, Варвара Ивановна? Я братца ее встретил одного на улице, вскоре после обеда. Он сказал мне, что Наталья Петровна осталась с тобою.

— Ох, Василий Петрович! Если бы ты знал, как мне тяжко и горько! Ума не приложу, что мне делать окаянной. Лукавый меня попутал!

— Да что такое?

— Эх, батюшка. Пристала я давеча к мужу: о чем вы с ним шептались, когда мы шли с обедни? Он крепился, крепился да наконец мне, все и рассказал, не велел только говорить Наталье Петровне.

— А ты, верно, не утерпела, Варвара Ивановна? Так?

— Согрешила, грешная! Хотела было ее утешить и сказала только, что матушка ее жива и здорова, а она и привязалась ко мне. Я ей больше ничего не открыла. Пусть провалюсь сквозь землю, если лгу! Она сама догадалась. Побледнела, задрожала, да и кинулась вон из горницы. Я за ней. Куда там! И след простыл! Выручи меня из беды, Василий Петрович, помоги как-нибудь, отец родной!

— Она, верно, пошла к Милославскому! Дай Бог, чтоб я успел остановить ее.

Бурмистров сбежал с лестницы и, вскочив на свою лошадь, пустился во весь опор по берегу Яузы к мосту. Он вскоре скрылся из глаз Варвары Ивановны, смотревшей из окна ему вслед.

Опять раздался стук у калитки, и в горницу вошел брат Натальи. Бедная Лаптева вынуждена была и ему покаяться в своем грехе! И тот бросился опрометью в погоню за сестрою.

А тут еще стучат в ворота. «Ну, это муж, сердце чувствует!» — шепнула Варвара Ивановна, вскочив со скамьи и отирая платком пот с лица.

— Куда ушел хозяин? — спросил решеточный приказчик, войдя в горницу. — У ворот сказали мне, что его дома нет.