М. Твэн в Ганнибале (1902 г.).

Жена опасно заболела. Врачи посоветовали перевезти ее в Италию. Но во Флоренции миссис Клеменс не стало лучше. Летом 1904 года она умерла.

Твэн и обе дочери теперь поселились в Нью-Йорке. Приближался 1905 год. Перед рождественским праздником 1904 года в газетах появилось сообщение о еврейском погроме, учиненном в России. Твэн написал коротенькую «праздничную» заметку, в которой сравнил императора российского с сатаной. Это подало мысль написать сатиру о варварском русском царе. «Монолог царя» был сильно сокращен и смягчен, прежде чем его опубликовали, но все. же Ой произвел сильное впечатление. Царь произносит свой монолог голый; без своего мундира царь и сам не понимает, почему он заслуживает поклонения.

За первым «монологом» последовал второй — бельгийского короля Леопольда, угнетателя чернокожих в Конго. «Монолог» был издан в виде брошюры. Твэн отказался от гонорара — пусть эти деньги употребят на то, чтобы избавиться от этого Леопольда, «пусть его повесят или посадят на электрический стул».

Окончилась русско-японская война. Твэн пришел к убеждению, что заключение мира с Японией, в котором активно участвовал президент Теодор Рузвельт, нанесло растущему революционному движению в России серьезный удар. В интервью с представителями печати Твэн заявил: «Россия была на пути к освобождению от дикого, невыносимого рабства. Я надеялся, что мира не будет, пока свобода России не будет обеспечена… Со всей искренностью я убежден в том, что этот мир является самым крупным бедствием в политической истории».

Это было смелое заявление большого человека, демократа и врага монархии. Но все же через несколько дней Гарви, руководитель издательства Гарпер, осмелился как ни в чем не бывало пригласить Твэна на обед в честь Витте, заключившего мирный договор с Японией.

Твэн составил резкий отказ — он не считает нужным принимать участие в торжестве в честь заключения мира, он не знает, чему здесь радоваться. Он сочинил и другое письмо, еще более злое. В конце концов, однако, Твэн передумал и отправил любезный ответ. Письмо Твэна так понравилось Витте, что он решил показать его царю.

Твэн ненавидел царизм. В специальном письме, зачитанном на большом собрании, он говорил: «Я, конечно, сочувствую русской революции, об этом говорить не приходится… Нужно надеяться, что проснувшаяся нация, ныне растущая в своей силе, покончит с существующей формой правления и установит республику».

В республиканской Америке, стране коннектикутского механика, борьба против царизма, казалось, должна была встретить всеобщее сочувствие. Но Америка уже была не та, что раньше, — почувствовал Твэн. В частной беседе он сказал: «Мы потеряли наше былое сочувствие к угнетенным народам, которые борются за жизнь и свободу; если мы не холодно безразличны, то просто посмеиваемся над всем этим».

Теперь Твэн живет в стране, где хозяйничают тресты, в стране монополистического капитала, империализма. Америка Роджерсов, Лэнгдонов и Гарви, людей, с которыми Твэну приходилось чаще всего встречаться, не собиралась ссориться с русским царем.

Существовала и другая Америка, другие американцы — трудящиеся, горячо сочувствовавшие русской революции. К этим американцам приехал из России революционный писатель Максим Горький. Твэн познакомился с Горьким и даже представил его группе культурных деятелей, собравшихся послушать русского писателя. Хоуэлс тоже считал себя сторонником Горького. В газетах уже появились карикатуры, изображавшие, как Твэн расшатывает трон русского царя. Американские литераторы решили устроить в честь Горького званый обед. Твэн и Хоуэлс должны были принять в нем видное участие.

Но внезапно выяснилось, что Горький не оформил по всем американским правилам свой брак с приехавшей с ним женой. Против Горького поднялась подлая травля — его выгоняли из гостиниц, газеты, не без содействия: царского посольства, начали свистопляску вокруг этого дела. Два старых американских писателя, сторонники’ свободы и прав человека, Хоуэлс и Твэн почувствовали, себя, выражаясь словами Хоуэлса, точно на вулкане. Теперь они получили великолепную возможность высмеять лицемеров, выступить едко, свирепо, так, как это умел делать Твэн. Но «обычаи — это обычаи, они делаются из твердой бронзы, котельного железа, гранита», записал Твэн. Против обычаев он не пошел и отступился от Горького — от обеда пришлось отказаться.

В речи, произнесенной на званом обеде в честь своего семидесятилетия, Твэн сказал, что теперь считает себя В' «запасе», свободным от обязательств, — теперь можно бы ло отдыхать, курить трубку и читать книгу в удобном, кресле. Теперь можно было — казалось — говорить и публиковать что угодно, не опасаясь последствий.

Твэн написал смешной и трогательный дневник Евы (продолжение дневника Адама) и приступил к повести «3 000 лет среди микробов».

Он начал также работать над своей автобиографией.; В ней Твэн собирался рассказать всю правду, и именно’; поэтому решил, что автобиография не будет опубликована при его жизни. «Я пишу из могилы. Только при этом условии человек может быть хоть сколько-нибудь откровенным. Он не может быть полностью и безоговорочно откровенным даже в могиле», сказал Твэн.

Американского писателя Твэна начали в шутку называть королем. У дверей его дома на Пятой Авеню № 21 постоянно толпились посетители. Многих он принимал, еще находясь в постели. Газеты сообщали миллионам читателей о каждом шаге Твэна.

Так он жил свои последние годы, в богатстве, окруженный ослепляющей славой, но с горечью на сердце. Несколько раз Твэн решался сказать правду об империализме, о религии, но большую часть времени он молчал; он говорил правду только для себя, для друзей.

Газеты сообщили, что Твэн начал строить новый большой дом.

Было известно, что он диктует автобиографию, делает прогулки, играет на биллиарде. Люди гораздо моложе Твэна уставали от игры быстрее этого бодрого старика.

Кроме автобиографии, Твэн теперь не писал почти ничего. Время от времени, однако, он брал из ящиков то одну, то другую неопубликованную рукопись, перечитывал, вносил дополнения и снова укладывал на место. Рукописи о путешествии капитана Стормфильда на небо было уже много десятков лет. Твэн перечел ее, ему понравилась эта книга, он не собирался исправлять в ней ни одного слова; «она не будет напечатана, пока я не умру».

В тишине своего кабинета Твэн продолжал заниматься вопросом о боге, с которым у него были явно «испорченные отношения». Он писал антирелигиозные статьи, которые. говорил Твэн. будут напечатаны не раньше, чем через сто лет, в 2006 году. В одной из своих лекций Бернард Шоу сказал: «Никакой здравомыслящий человек не согласится теперь принять какие-либо верования без оговорок». «Конечно, нет. — заметил Твэн своему душеприказчику Пэйну, — только оговорка заключается в том, что он будет круглым идиотом, если вовсе примет эти верования».

Уже прошло два года со смерти миссис Клеменс. Твэн решил издать анонимно и частным образом свое «евангелие» — книгу «Что такое человек?». Она была отпечатана в 250 экземплярах.

Газеты сообщили всей читающей Америке, как сенсацию, что «король» Твэн решил носить круглый год белые костюмы Внимание людей не смущало Твэна. Ор нарочно избирал для прогулок самые многолюдные улицы в самые шумные часы дня. Он любил жизнь, любил людей, любил движение, крепкие словечки, спорил до крику при игре на биллиарде, интересовался каждым новым изобретением, от всей души радовался почестям. Твэн специально поехал в Англию, чтобы получить звание доктора литературы и пышную мантию от Оксфордского университета. Он все еще без конца участвовал в званых обедах, рассказывал анекдоты, сыпал шутками,

И все же у великолепного Твэна иногда прорывалось чувство отчаяния, глубокого пессимизма. «Я так устал от вечного круговорота. Я так устал! — сказал он однажды Пэйну. — Если я проживу еще два года, я положу этому конец — я убью себя».