Он смутил ее взглядом.

— В одних ситуациях хорошо работают они, в других — мои мозги.

Не разжимая руки, она прижалась к нему, а голос перешел на хриплый шепот:

— А какая у нас сейчас ситуация?

Он был возбужден ею. Глаза метнулись в сторону двери, желая запереть ее.

Она перехватила взгляд.

— Нет. Перестань думать, дорогой. Покажи мне, что ты можешь действовать. — Она горячо шептала ему в ухо: — Покажи мне. Забудь о последствиях, забудь обо всем. Забудь о своем чертовом образе. Покажи мне. — Она расстегнула «молнию», стала поглаживать его.

Вызов вместе с обвинением, что он слишком робок в бизнесе, одновременно разозлил и возбудил его. Неожиданным грубым движением он схватил ее за ягодицы, задрал подол платья и рванул вниз трусики. Она рассмеялась, обхватив ногами его бедра, давая ему возможность войти в нее. Он прислонился к краю стола для поддержки.

— Да, мой храбрый, да. Покажи мне… покажи мне…

Когда он погрузился в ее теплую влагу, руки схватили ее за коротко подстриженные волосы, притянув ее губы к своим в страстном поцелуе.

Вися на нем, она двигалась вместе с ним все сильнее и быстрее.

— Я тебе тоже покажу, — прошипела она прерывисто. Она откинула голову назад, когда в ней начала нарастать сила. — Я… покажу… тебе… — шептала она, когда из ее глубин прорвалась энергия и разлилась, чтобы соединиться с его.

Когда они спустились с вершины блаженства, биение сердец стало успокаиваться, они посмотрели друг на друга и медленно улыбнулись. В быстром, яростном совокуплении они, казалось, оба поняли, что та первоначальная сила, которая соединила их, не потеряла ни капли своей мощи.

Андреа освободилась от него. Они приводили себя в порядок, не оставляя ни малейшего следа от недавнего общения.

Продолжая цепляться за свою гордость, Марсель спросил:

— Итак, что это доказывает? Когда надо трахнуть тебя, я могу действовать быстро. Что ты мне показала?

— Что никто другой никогда не сделает для тебя того, что могу сделать я, — сказала она вызывающе. — Ты не хочешь терять меня.

Марсель бросил на нее косой взгляд.

— В этом есть неприятный привкус угрозы.

— Неужели? — небрежно ответила она.

Он знал, что беспокоило ее — та же самая искра, что воспламенила их взрыв.

— В бизнесе я должен по-прежнему делать то, что считаю нужным. А не то, что говоришь мне ты.

Андреа демонстративно пожала плечами и направилась к двери. Взявшись за ручку двери, она сказала:

— Но разве рискнуть не более волнительно? В конце концов, я сказала тебе не запирать нас.

Она потянула на себя дверь и ушла, оставив ее широко распахнутой.

В сорок три минуты шестого Пит вошла в «Сант Регис Отель», в двух кварталах по Пятой авеню от магазина.

Она решила опоздать. Если кому-то суждено сидеть и ждать в этот раз, то пусть это будет Марсель. Если ему надоест и он уйдет, что ж, тем лучше. Она все еще не была уверена, не совершила ли она ошибку, согласившись встретиться вне магазина. Она, может быть, и отказалась, если б у нее было время подумать. Но ее вызвали к внутреннему телефону во время завершения продажи сапфирового комплекта пожилому магнату — подарок ко дню рождения его ненасытной жены.

Времени хватило лишь на один вопрос: «Почему мне просто не зайти в ваш кабинет?»

— Здесь слишком неспокойно, — ответил он. — Но не волнуйтесь, Пит. Это строго деловое свидание, как и прежде.

Как и прежде? Его способ попытаться смягчить оскорбленные чувства, подумала Пит, делая вид, что никакого романтического оттенка никогда не существовало. Но это было не более чем оправдание за свидание вне магазина. Пит была совершенно уверена, что ей не хочется, чтобы Андреа узнала об этом.

Она остановилась у двери бара в отеле, и тотчас к ней подошел метрдотель.

— У меня встреча с мистером Ивером.

Метрдотель кивнул и проводил ее к столику, где уже дожидался Марсель, уткнувшись в «Уолл-стрит джорнэл», пока движение вокруг не привлекло его внимание. Он встал, когда она садилась, потом сел сам. Официант ждал поблизости.

— Я бы не отказался от шампанского, — сказал Марсель и посмотрел на Пит, ожидая ее реакции.

— Мне нравится шампанское в особых случаях, — прохладно ответила она. — Насколько я понимаю, это обычное деловое свидание. — Она посмотрела на официанта. — Кампари и содовую, пожалуйста.

Марсель пожал плечами и неуверенно заказал себе простой «Гленливет»[17].

— Мне почему-то кажется, что это все-таки несколько особенное событие, — произнес он, когда официант ушел. — Первый раз мы сидим в неофициальной обстановке с…

Пит, опустив глаза, оборвала его:

— Марсель, если вы собираетесь продолжать разговор о том вечере, когда мы обедали вместе, я сразу же поднимаюсь и ухожу отсюда. — Она подняла голову, глаза ее метали молнии. — Я не шучу. Вы сказали мне, что встреча будет деловая, и я пришла только на этом условии, потому что у меня есть свой вопрос, который мне надо обсудить с вами. Вы поняли?

С трудом ей удалось сохранить спокойный голос. Видя через стол его тонкое, красивое лицо, сидя с ним в интимном полумраке бара, все это всколыхнуло мечты, которые, как она полагала, давно были мертвы и забыты.

— Понимаю, — тихо ответил он. — Простите меня за мою бесчувственность.

Она приняла извинение, быстро кивнув головой, когда официант ставил их напитки на стол. Оба сделали по маленькому глотку.

Потом Марсель спросил:

— Вам знакома работа Рене Лалика?

— Конечно, он, возможно, мой самый любимый дизайнер в «ар нуво». — Пит видела только несколько работ Лалика на предварительном показе драгоценностей, выставленных на аукцион в галерее «Парк-Бернет». Этих нескольких примеров, однако, хватило, чтобы иметь представление об особом видении этого ювелира, который творил на рубеже веков. Его оправы были не только из драгоценных металлов. Он также использовал стекло и сталь, горный хрусталь и был непревзойденным мастером в прозрачной эмали, через которую мог проходить свет.

— Почему он ваш любимый ювелир?

— Каждый крошечный фрагмент его произведения — это неотъемлемая часть целого. — Когда Пит отвечала, она представила несколько виденных ею украшений. — Слишком много ювелиров концентрируют свое внимание только на камнях, а все остальное считают просто рамой. Одну оправу можно смело заменить другой. Но только не у Лалика. Он умышленно противопоставляет мягкий свет, сочащийся сквозь нежно окрашенную прозрачную эмаль, яркому свету, проходящему через насыщенную окраску камня. Никто, кроме него, не сделал так, что камень и оправа дополняли друг друга.

Она заметила, что Марсель пристально смотрит на нее. Не был ли это остекленевший взгляд мужчины, переставшего слушать женскую болтовню? Она взяла свой бокал.

— Лалик тоже был любимым ювелиром моего отца. Он восхищался именно этим сочетанием различных видов света. Отец знал его лично. Он ведь жил до 1945 года, вы знаете. Он понимал, что игра светом выходит за рамки простого дизайна и приближается к философскому утверждению.

— Каким образом? — спросила Пит. Она поняла, что вовсе не наскучила ему.

— Противоречие света, — ответил Марсель, — твердое против мягкого — сверкающий блеск контрастирует с мягким полупрозрачным свечением — представляет главный парадокс красоты. — Он помедлил и наклонился над столом, поясняя: — Самое прекрасное обычно недолговечно, не более мгновенной вспышки.

Их глаза встретились. Трудно было не связать смысл его слов о красоте с лучшим воспоминанием, которое они разделили — краткой, мгновенной вспышкой.

Она выпрямилась в своем кресле, нарушая очарование.

— Какое отношение это имеет к бизнесу?

Он вернулся к деловому тону.

— Я только что приобрел десять настоящих украшений, созданных Лаликом.

— Замечательно! — воскликнула Пит.

— Они сейчас в Париже, но я думаю доставить их сюда. Когда они прибудут, я хочу отдать их в ваши руки.