— Ну, ну, — сказал он, преграждая ей дорогу, как преградил когда-то Пит у гидранта. — Что мы здесь делаем? Хорошенькая маленькая богатая девочка явилась, чтобы облагодетельствовать нас, неотесанную чернь? — Он вертел в руках ее светлые волосы, а девочка еще больше бледнела. Глаза были похожи на два больших озера с серой водой на снежном поле.

— Извините, — еще раз проговорила она. — Мне надо… — но Лиам не давал ей пройти.

На лице девушки отразилась паника. Защитные инстинкты Пит, обострившиеся за время посещения больницы, выплеснулись наружу. Научившись уличной брани, Пит знала, как обращаться с Лиамом О’Ши.

— Отвали, Лиам, — воспользовалась она языком, который срабатывал на Сорок пятой улице. Взяла девочку за тонкую руку и повела прочь из толпы. — Тебе следовало оставаться в машине, — сказала она.

— Пожалуйста, — проговорила девочка, — сахар… Мне нужно немного сахара.

Посмотрев на бледное лицо девочки, Пит сразу же вспомнила Сюзи из сумасшедшего дома, страдающую диабетом. У девочки такая же дрожь, такой же отсутствующий взгляд. Она была на грани комы.

Быстро проведя ее в небольшой переполненный бакалейный магазин, Пит усадила девочку в деревянное кресло у кассира.

— Апельсинового сока! — крикнула она миссис Гэнгемми. — Побыстрее, или она умрет.

Тучная итальянка взглянула на маленькое дрожащее существо, сидящее в кресле, и бросилась к холодильнику, моментально вернувшись с бутылкой сока. Пит отвернула крышку и поднесла ко рту девочки.

— Пей, быстро. — И девочка начала жадно пить, проливая часть сока на красивую юбку.

Через минуту она перестала дрожать и выглядела не такой испуганной.

— Спасибо, — проговорила она, голос все еще был очень слабым.

Пит улыбнулась.

— То был конец. Знаешь, тебе надо лучше следить за сахаром в крови.

— Мне жаль. В машине обычно есть лекарство, но в этот раз… — голос угас.

— Эй, — сказала Пит, коснувшись ее руки. — Все о’кей. Тебе лучше?

Девочка вытянула руки на юбке и выпрямилась в кресле. Пит подумала, что она будто слышит голос, указывающий девочке следить за своими манерами, когда та протянула ей руку.

— Да, спасибо. Я — Джессика Уолш. Спасибо, что спасла меня.

Пит пожала руку.

— Не стоит благодарностей. — Прежде чем назвать себя, Пит помедлила. В этой девочке из другого мира было нечто такое, что навело Пит на мысль, что ей следует быть с ней более официальной, назвать полное имя, хотя для всех она была Пит. — Я Пьетра Д’Анджели, — представилась она.

На следующий день винно-красный лимузин вновь появился на Сорок пятой улице, на этот раз, чтобы доставить записку в квартиру Д’Анджели. На плотной бумаге кремового цвета мистер и миссис Джонатан Уолш благодарили мисс Д’Анджели за помощь их дочери и приглашали в воскресенье, семнадцатого числа, на чай в четыре часа пополудни.

Дом семьи Уолш был открытием для Пит — прекрасное здание на Парк-авеню у Семьдесят седьмой улицы. Вестибюль был выложен мрамором абрикосового цвета, стены гостиной обтянуты шелком, а мебель такая же красивая, как та, что она видела в антикварных магазинах на Мэдисон-авеню. Везде были цветы — свежие цветы в вазах, засушенные с приятным ароматом цветы в чашах, парчовые цветы на обивке кресел и вышитые цветы на полотняных салфетках. Пит никогда не была в столь красивой обстановке, излучающей такую стабильность… такую надежность. Ей захотелось остаться здесь навсегда.

Значит, вот как они живут, подумала Пит, откусывая кусочек бутерброда с лососиной (корочки у хлеба были отрезаны), те люди, которые носят драгоценности от Тиффани и «Дюфор и Ивер». Ей хотелось знать, но она никогда не представляла, чтобы кто-то жил среди такой красоты, утонченности и изящества. Первый взгляд на их мир убедил ее, что она тоже хочет жить в нем.

Она нащупала рукой свое украшение на шее — аметистовый кулон в серебре абстрактного рисунка, который она недавно сделала сама. Пит надеялась, что с ним ее хлопковое платье-рубашка будет выглядеть не так дешево и просто.

Пит изучала хозяина и хозяйку. Сэлли Уолш была сногсшибательная женщина, гладкая, как египетская кошка. Крашеная блондинка, идеально стройная, в каждом движении природная грация. Единственная нитка жемчуга украшала ее муслиновое в цветах платье, в ушах были маленькие жемчужные капли. Простые украшения, подходящие для дневного чая. Пит отложила информацию в голове.

Ее муж, председатель важного банка в деловой части города, выглядел более основательным, именно таким Пит и представляла себе банкира. Его темно-серый костюм был сшит на заказ, рубашка белоснежная, репсовый галстук искусно завязан. Пит заметила у него на левой руке кольцо с печаткой из оникса. Они оба носили свои деньги и положение так же легко, так же естественно, как кожу.

В отличие от их дочери, Джессика выглядела как маленький коричневый кролик в саду. Ей было семнадцать, хотя она казалась моложе. На ней также было хлопковое муслиновое платье, очень похожее на платье матери — очень дорогое, с массой оборок, совсем не подходящее ей. Оборки подавляли мелкие черты лица и не украшали ее.

— Слава Богу, что ты оказалась там, Пьетра, — сказала Сэлли Уолш, разливая чай. — На Джессику не похоже оказаться такой неподготовленной. Без твоей помощи она бы опять очутилась в больнице.

— Мама… — начала было Джессика, но осеклась, когда мать повернулась к ней.

— Откуда ты знаешь, что надо делать? — поинтересовался Джонатан Уолш. — Я имею в виду апельсиновый сок?

Пит поставила чашку, стараясь не разбить фарфор толщиной с бумагу.

— У меня есть подруга — диабетик. — Она не добавила, что подруга шизофреник и находится, как и ее мать, в клинике для умалишенных. С того самого момента, когда ее дразнили сумасшедшей кошкой, она никогда не упоминала о матери вне семьи. Не стыдно, сказала она себе. Просто легче не объяснять.

— Джессика, почему бы тебе не показать подруге сад, — сказала миссис Уолш, грациозно поднимаясь с дивана. — Уильямс отвезет тебя домой, когда ты захочешь, Пьетра. Спасибо за визит и еще раз спасибо за твою быструю реакцию. Мы очень благодарны. — Она протянула руку с большой жемчужиной на четвертом пальце. — Ты вздремнешь днем, не так ли, дорогая? — сказала она дочери. Не дожидаясь ответа, она вышла из комнаты.

Как только ее родители ушли, Джессика, казалось, расслабилась.

— Слава Богу, — сказала она вполголоса. — Давай уберемся отсюда. — В вестибюле она спросила: — Тебя ведь не волнует сад, верно? В нем нет ничего особенного.

— Нет, если тебе не хочется, я пошла, — ответила Пьетра.

— О нет! Я не это имела в виду. Просто я хочу выбраться отсюда. Пошли в парк, о'кей?

Пит заметила, что Джессика смотрит на нее почти с молящим выражением.

— Как скажешь.

Они пересекли Парк-авеню и вошли в Центральный парк, ярко-зеленый во всем своем летнем великолепии. Очутившись вдали от родителей — и не на грани потери сознания от низкого содержания сахара в крови — Джессика оказалась живой, забавной и готовой к озорству.

— Мама считает, что меня надо все время держать завернутой во фланель с грелкой у ног, — объяснила она, когда они шли вдоль дорожки для верховой езды.

— Зачем? Диабет — контролируемая болезнь.

— Я причиняю врачам дополнительное беспокойство. Я — то, что они называют нестабильным диабетом. Что бы я ни делала, я, похоже, готова упасть, когда сахар у меня вроде в норме. Это всегда со мной. — Ее глаза с вызовом посмотрели на Пит. — Тебя это пугает?

— Еще нет. А разве должно?

— Это пугает многих. Во-первых, напугало Эдди Мартиндейла Третьего. — Она весело рассмеялась. — Он танцевал со мной в прошлом году на балу, когда внезапно обнаружил в своих объятиях Рэггеди Эн. У меня подкосились ноги. Эдди Три раскапризничался. — Она остановилась, чтобы посмотреть на лошадь, проскакавшую мимо них легким галопом по тропе. — С тех пор я не была на танцах.

— Ну я в своей жизни никогда не была на танцах, — заметила Пит.