Пит снова повернулась к владелице колье.

— Миссис Крознер, это единственное звено, которое есть у нас с отцом, чтобы отыскать пропавшую коллекцию драгоценностей, которая когда-то принадлежала моей бабушке…

— Послушайте, я приобрела его на законных основаниях, — оборвала ее миссис Крознер.

— Я этого не оспариваю. Но, может быть, вы что-нибудь знаете о колье, все, что сможете припомнить…

— Извините, мисс Д’Анджели. Все, что мне известно, это то, что оно принадлежало Дороти Фиск Хейнс и было куплено у Марселя Ивера, могу добавить, за очень внушительную цену. Это одно из моих самых любимых украшений. Меня за эти годы несколько человек спрашивали, не хочу ли я продать его.

Пит перевела дух.

— Тогда позвольте спросить вас о том же. Не сочтете ли вы возможным продать колье мне?

Стив быстро повернулся и посмотрел на дочь, не веря своим ушам.

Как только слова сорвались с языка, Пит пришлось задуматься, что овладело ею. Несомненно, Марсель продал колье с внушительной для себя прибылью и за прошедшие годы рынок высокохудожественных ювелирных украшений достиг новых высот. Теперешняя цена колье может подняться до восьмисот тысяч долларов.

Однако Пит заложила бы все, чтобы вернуть единственное связующее звено с ее похищенным прошлым. Она создала бы дюжину рисунков для Каролин Крознер и отдала бы их ей бесплатно взамен колье.

Когда дама медленно покачала головой, Пит почувствовала одновременно облегчение и сожаление.

— Это подарок моего покойного мужа. Я с ним никогда не расстанусь.

Прежде чем уйти, Пит удалось уговорить миссис Крознер позволить ей сфотографировать колье. Она прихватила с собой компактную камеру, снабженную специальными линзами, и сделала несколько снимков с очень близкого расстояния, показывающих мастерство, с которым были закреплены камни, лицевую и заднюю стороны колье, а также застежку. Хотя маловероятно, но нельзя полностью исключить возможность того, что однажды она покажет фотографию человеку, который сможет указать еще одно связующее звено.

Выйдя из дома и перейдя улицу, Пит и Стив вошли в Центральный парк. Хоть визит оказался почти безрезультатным, Пит была на удивление оптимистична. Возможно, это просто влияние весны, едва начинающих распускаться первых листьев на голых деревьях.

— У меня душа ушла в пятки, когда ты предложила купить его, — сказал Стив, когда они гуляли по парку. — Бог мой, а что, если бы она согласилась?

— Я бы нашла выход.

Стив посмотрел на нее.

— Полагаю, ты смогла бы. Но именно это меня и тревожит, Пит, что мечта может завести тебя слишком далеко, за пределы разумного.

Пит улыбнулась.

— У меня был долгий путь, папа, прежде чем я оказалась здесь.

— Все обернулось так, что, кажется, следующего шага не будет. Колье принадлежало моей матери, это несомненно. Но след оборвался…

— Только в одном направлении, — заметила Пит.

— Что ты имеешь в виду?

— Я пыталась смотреть вперед, и это не сработало. — Она подняла голову и посмотрела на верхушки деревьев, на их очертания на фоне голубого апрельского неба. — Теперь я собираюсь оглянуться назад.

В последующие недели Пит посвящала каждый свободный от работы момент поискам нити, которая могла бы как-то связать колье с человеком, который, должно быть, пустил колье в оборот — Витторио Д’Анджели. Если б отец сказал ей сразу, увидев его в каталоге, возможно, это облегчило бы работу. Душеприказчики Дороти Фиск Хейнс, которые отправили ее драгоценности на аукцион «Кристи», могли бы дать некоторую информацию о происхождении ее коллекции. Но Дороти умерла, не оставив наследников, и вся ее недвижимость была полностью распродана. В этом направлении след обрывался.

Тем не менее Пит сделала копии фотографий колье и отправила комплект в Лондон в «Кристи» в отдел высокохудожественных ювелирных украшений. К фотографиям прилагалось письмо, в котором она объясняла свой интерес к колье и просила сообщить ей имена и адреса лиц, которые отвечали за передачу коллекции Хейнс на аукцион. Пит сделала еще комплекты копий и отослала их солидным клиентам старшего возраста из своего личного списка, мужчинам и женщинам, которые проявляли к драгоценностям неизменный интерес и могли вспомнить, что им когда-то в прошлом предлагалось это колье, до того как оно было приобретено Дороти Хейнс. Подобные запросы она разослала дилерам по всему свету. Вспомнив, что Антонио Скаппа проявил особый интерес к колье и что благодаря своему все разрастающемуся делу он сталкивается с широким кругом мастеров-ювелиров, дилеров и коллекционеров, Пит отправила и ему те же фотографии и лично просила показывать их везде, особенно старшему поколению, на случай, если вдруг обнаружится какая-нибудь связь.

Сначала все ее усилия не принесли результатов. Приходили вежливые ответы от людей, которые сообщали, что рады бы помочь, но они ничего не знают. Многие в ее списке, казалось, понимали, что ее мольба — это безнадежный удар вслепую и не удосужились даже прислать свои сожаления. От Скаппы она получила приятный, но бесполезный ответ.

Моя дорогая синьорина Д’Анджели,

Пока не пришли ваши фотографии, я совершенно забыл о колье Хейнс. Из вашего рассказа я не представляю, как вам удастся отыскать его владельца до миссис Хейнс, так как прошло столько лет со дня аукциона. Однако я понимаю ваш сентиментальный интерес и при случае буду задавать вопросы от вашего имени.

Пит показалось любопытным, что он сделал вид, что не помнит колье. Разве мог он забыть его, ведь за право обладания им так ожесточенно боролся с собственной дочерью. Или, может, именно поэтому он выбросил это из головы?

Пит поняла, что по этой самой причине Скаппа ничем не поможет ей. Каким бы мягким ни был тон его письма, Пит почувствовала скрываемую в глубине сухость. Возможно, потому, что она когда-то работала на Марселя, которого Скаппа ненавидит за то, что тот объединился с его дочерью, в которой он также видит врага. Что ж, хорошего в этом ничего нет, но ее это, безусловно, не остановит.

В середине мая в ее личном расследовании произошел первый прорыв. Утром в офис пришло письмо из «Кристи», в котором сообщалось, что в результате поисков в их документах всплыло имя Роджера Перкинс Энсфилда, эсквайра, который в качестве адвоката был основным душеприказчиком недвижимости Хейнс.

Пит передала письмо Лотти и попросила сразу же связаться по телефону с мистером Энсфилдом.

— Пит, сейчас там на пять часов позже. Мистера Энсфилда, эсквайра, возможно, нет на месте, у него ланч…

— Тогда выясни, где он ест, и позвони туда. Лотти, я не хочу терять время. Я и так уже задержалась на пять лет.

Когда спустя несколько минут интерком на ее столе зазвонил, указывая, что секретарша справилась с заданием, Пит с нетерпением схватила трубку. Получив указание разыскать адвоката за ланчем, надежная Лотти, вероятно, так и поступила.

Но голос, который она услышала, не имел английского акцента и был ей хорошо знаком. Она сразу же узнала доктора Хаффнера.

— Здравствуй, Пит, — произнес он. Потом помедлил, и она почувствовала, как озноб прошел по всему телу еще до того, как он произнес следующие слова. — Ты сидишь?

Пит моментально догадалась. Однажды ей приснилось, что это может кончиться для мамы совсем иначе, однако сейчас этот конец казался неизбежным.

Она отрешенно слушала объяснения Хаффнера, что Беттина покончила с собой сразу после восхода солнца. Он подождал до этого момента, потому что не хотел будить ее такой страшной вестью и чтобы сообщить в полицию.

— Как это произошло? — спросила наконец Пит.

— Она оделась и пошла на пляж. В этот час нет дежурного. Забор всегда был достаточно надежной защитой. Но твоя мать перелезла через него… и вошла в океан. Прости, Пит. Нам надо было лучше приглядывать за ней.

— Не беспокойтесь, доктор, — тихо проговорила Пит. — Она сейчас в безопасности. — После короткого обсуждения похорон Пит повесила трубку.