— Что я здесь делаю, Брюс?

Я чувствовал себя глупо, разговаривая с тем, кого было видно лишь сквозь маленькое стальное колечко, хотя здесь были лишь лошадь и мул.

Фекслер развел руками. Он оставался в том же белом одеянии, что и в замке Морроу, без единого пятнышка или пылинки.

— К чему все эти тайны? Просто скажи в открытую и…

Он развернулся и пошел прочь по долине.

— Черт.

Я побрел за ним, волоча за собой Упрямца.

Пятью годами ранее

Призрак Фекслера Брюса вел меня по холмам Иберико. Мы шли с утра до вечера, я устал, и порезы у меня на спине, как раз над бедром, начали болеть и гореть, что явно говорило об инфекции.

Холмы были самых разных цветов — от белых, как кость, до серых и охряных. Запекшаяся грязь, сыпучая земля, голые скалы. И время от времени какая-нибудь ржавая руина, вполне в духе Зодчих столетиями сопротивляющаяся коррозии. По большей части это были просто металлические блоки непонятного назначения, все изрытые, некоторые большие, как дома, некоторые — покосившиеся, словно их пытались завалить гиганты, и все в пятнах коррозии, в зеленых и белых потеках. Мы прошли один, жужжащий на такой высокой ноте, что у меня зубы разболелись, и Фекслер исчез, покуда блок не остался далеко позади. В другом месте покосившаяся металлическая колонна, наполовину, а может, и на девять десятых ушедшая в землю, пела невыразимо прекрасным голосом на незнакомом языке. Я встал, солнце било прямо в меня, волосы на загривке поднялись дыбом, а я просто купался в звуках.

Я видел Фекслера только сквозь кольцо, и, возможно, кольцо просто притягивало его ко мне, заслоняя местность, словно картина на стекле. В любом случае, он вел меня по сухим пыльным ущельям обетованной земли, молча, останавливаясь лишь тогда, когда останавливался я.

Мы прошли мимо одной машины, металлический корпус которой был поврежден и вращающиеся цилиндры и колеса оказались открытыми, все это двигалось беззвучно и блестело, напоминая мне о внутренностях часов в тюке. Фекслер не говорил об этом.

Тени стали длиннее, когда мы дошли по оврагу до тупика, окруженного осыпающимися земляными стенами. Фекслер остановился, глядя на меня.

— В чем дело? — спросил я.

Не то чтобы меня не радовала остановка, просто причина была неясна.

Фекслер исчез.

Я ударил кольцом о рукоять меча, но это не помогло. Я медленно повернулся, простирая руки. Жеребец Лейши созерцал меня со сдержанным интересом. Упрямец просто смотрел с отсутствующим видом.

Я шагнул туда, где только что был Фекслер, и уколол себе большой палец ноги. Днем ранее меня пытал настоящий специалист, хотя и недолго. Оказалось, что уколоть палец — куда хуже. Я погрузился до самых плеч в море ругательств и извлек оттуда несколько весьма впечатляющих примеров. Наконец, напрыгавшись и наругавшись, я заковылял смотреть, что же меня поранило.

Стоя на четвереньках, я порылся в песке и нашел крышку из камня Зодчих, круглую, около метра в диаметре. Ржавые пятна указывали, что когда-то ее удерживало на месте что-то помимо собственного веса. Запасной меч, который я вез на лошади, помог приподнять крышку на несколько сантиметров и постепенно завалить набок. Пота с меня при этом сошло столько, что для возмещения его понадобилось полбурдюка воды. Солнце в этих холмах безжалостно.

Под крышкой оказалась шахта, ведущая вниз, насколько я мог разглядеть, гладкая, и оттуда не воняло. Я взял камешек и уронил его в темноту. Не могу сопротивляться этому побуждению, даже когда нет особых причин. Время, прошедшее до того, как донесся стук, подсказало: не хотел бы я упасть вслед за камешком.

— Ты мог бы сказать мне, чтобы я захватил гребаную веревку!

Веревка у меня, в принципе, была, но я сомневался, что ее хватит.

В такой узкой шахте можно упереться спиной в одну стенку, ногами — в другую и так потихоньку спуститься. Однако, если шахта расширится или откроется в помещение, а то и окажется более гладкой, чем можно было предположить, выбраться обратно наверх будет… затруднительно. Я пришел в Иберико готовым к встрече с невидимыми огнями. Впрочем, застрять в этой дыре и умереть от жажды казалось слишком жалким концом, не стоящим риска.

Я достал коробочку с трутом и снял повязку с раны на предплечье. Пришлось отдирать ее там, где тряпка присохла и издавала противный сладковатый запах. Сухие концы легко воспламенились и горели, пока повязка летела вслед за камнем. Кажется, стены шли параллельно до самого конца. Я решил, что глубины там метров пятнадцать. Наверняка внизу находился уходящий в сторону тоннель, но сверху было трудно разглядеть.

Я сжал открытую рану, пытаясь выдавить гной. «Христос на велике!» Это было одно из ругательств Макина. Не знаю, что такое велик, но болело. Края плоти приобрели нездоровый розовый цвет и покрылись черной коркой. Я отказывался верить, что это все могло снова срастись.

В лагере Плохих Псов веревки было предостаточно, и я взял с собой довольно много. Никогда не ходите на поиски без веревки — по крайней мере, во всех историях так говорится. Связал три куска, и их хватило на две трети пути вниз. Я завязал на одном конце большой узел и придавил его каменной крышкой, не полагаясь на своих четвероногих компаньонов. К поясу я прикрепил фонарь, который взял в лагере, и запасную флягу масла. В карман засунул кремень, огниво и трут. Лучше не спускаться с зажженным огнем, а то можно не только упасть и переломать ноги, но и загореться при этом.

Я устал, все болело, и каждое движение было неловким. Я проглотил еще одну горькую пилюлю из соли источников Каррод и ухватился за веревку обеими руками. Еще один взгляд на пыльные холмы, на тускло-голубое небо — и я принялся спускаться.

Теперь, когда солнце не палило, мне стало холодно до дрожи, хотя дело, наверное, было больше в лихорадке, чем в падении температуры. Я полз вниз, переставляя руки, обхватывая веревку коленями. Когда колени мои обнаружили, что хвататься больше не за что, не прикрытый крышкой участок наверху показался ярким небесным полумесяцем. Меня сотрясала дрожь, в том числе от мысли, что кто-то может задвинуть крышку и оставить меня без света.

Постанывая от усилия, я поднял обе ноги и уперся в стенку шахты, затем стал отталкиваться, покуда не приложил плечи и верхнюю часть спины к противоположной стенке. Я был совсем не уверен, что не свалюсь, когда отпущу веревку, но еще менее уверен, что смогу подняться обратно.

И отпустил.

Мучительно, сантиметр за сантиметром, я полз вниз по шахте. Ноги тряслись от напряжения, и я был уверен, что оставляю след из крови и кожи на камнях Зодчих: рубашка не выдержала трения.

Вниз просачивалось достаточно света, чтобы понять, где кончается стенка шахты, и скоро я обнаружил, что в то время как подошвы сапог все еще упираются в камень, каблуки поставить уже не на что. Когда решение неизбежно, можно принять его очень быстро, и вот у вас есть силы управиться с любыми возможными последствиями. Я упал, всеми силами пытаясь сделать так, чтобы ноги были все-таки внизу. Усилие частично увенчалось успехом, хотя я отбил пятки, ушиб колени, врезался локтями в землю и, в довершение всего, приложился головой об каменный пол. Слой пыли толщиной в пять сантиметров смягчил удар, а то бы я точно расколотил себе череп. Я был в полном сознании, кашлял, из носа рекой текла кровь. Я выпрямился и сел, баюкая ушибленные колени и привалившись спиной к ближайшей стене.

— Ой.

Жалоба прозвучала как-то гнусаво.

Боль подвела мои пальцы к куску стекла от фонаря, впившемуся в бедро. Я вытащил его и подержал рану закрытой, пока кровь не перестала течь по пальцам. Со временем я нашел фитиль от лампы, сунул его во флягу с маслом и с помощью кремня, огнива и большей возни, чем нужно, поджег его. Тоннель вел вперед и назад, был круглым в разрезе и подозрительно напоминал канализацию. Конец моей веревки болтался в трех метрах над моей вытянутой рукой, и попытка выбраться назад потребовала бы гимнастических упражнений, превосходящих мои возможности, даже если не учитывать раны и лихорадку.