* * *

Бабы тоже все о партизанах говорят. Что «в Колодистском лесе их тысячи». «Объявы до дверей чипляють». Поют да танцуют. Только гул идет. Ничего не боятся. Под Уманью в лесу шестьдесят машин видели...

Ксения Кит — маленькая сухая жена кузнеца, паникерша и сплетница — встретилась у колодца:

— Вы вперед идите. Я сзади... Буду вам рассказывать так, чтоб никто не видел.

Идем тропкой. Шепчет:

— Старичок (лесник) из лесу приехал. Говорит: там каждую ночь бывают. А те, что тут были, — за ними машины приехали. Они коней покинули. А вчера, говорят, три самолета возле Хощевитой село. Столько людей вышло! И машины... Чулы — гупало. То, говорят, Христиновку разбили. Партизаны окружили и разбили. Только вы никому не говорите...

Продолжаю.

Неделю назад навестили и Колодистое. Как передают, у нас «раскулачили старосту». Забрали сапоги, белье, продукты. Он спрятался. Взломали окно в лавке. Побили яйца, собранные на сдачу (на следующий день должны были везти) смешали с солью, с сушеными и свежими фруктами.

В тот вечер полицаи еще бегали — ловили по селу людей.

Чертова полиция вчера писать помешала. Явилась на трех подводах сюда. Зачем — так точно не знаю. Пришлось все попрятать, картошку копать — на улицу поглядывать. Передавали:

— Переводчик каменецкого коменданта сказал: «Все село виновато, что у вас так часто партизаны бывают. Это местные с ними связи имеют. Мы их потрусим».

Продолжаю тему «Партизаны».

Задолго перед рассветом пошел в лес — дубовой коры постругать для дубления кожи. С топором и мешком. Возле леса наскочил на две машины. Остановили вооруженные:

— Куда?

Объяснил.

— Не ходи в лес. Хорошо, что на нас напал. А если немцы? За партизана бы посчитали.

Четверо явились на ток. Там ночевал руководитель хозяйства. Выпил с вечера. Решил ловить, кто берет зерно. Уснул. Как раз потягивался, просыпаясь.

— Что, замерз?

Он испугался.

— Побегай немного, согреешься. Ну, как дела? Зерно караулишь? Ты своим скажи, чтоб в лес не ходили.

* * *

В селе Синица должны были арестовать двоих. Донос — работали в НКВД.

Один зять тетки Марии был в снабженческих организациях в военторге. Другой — бывший староста. Староста был арестован. Бежал. Семен (зять) скрылся сразу. У обоих конфисковали все имущество. Даже доски стола содрали. Жена Семена убивалась.

Потом арестовали ее и старостиху. Били, спрашивая, где мужья. Повезли на разных подводах. Немец-жандарм оттолкнул одну:

— Тебе здесь нечего делать.

Видела: издевались над другой. Хватали за нос, за уши, за груди. Замучили. Пристрелили.

Жену Семена пока выпустили.

Придя:

— Дура я о поросятах, о хустках жалела. Есть вот этот старенький жакетишко. Хватит. Лишь бы оттуда выйти. Если бы все содрали, голая пошла бы и то спасибо сказала.

Семен скрывается где-то в полях.

Ночью иногда заходит к родным поесть.

* * *

Десять дней назад в Умани пристрелили последних евреев. Будто их было человек тридцать мастеровых. Жили в одном доме. После люди видели — в распахнутые окна — все перевернуто. Битая посуда. Пристрелили в сухом яру. В черте города.

По слухам, три девушки убежали.

* * *

Партизаны стремятся не уничтожать хлеб, а задержать обмолот. На «Затишке» грозили: сожжем молотилку. В Черноводах сожгли. В Христиновском районе, по рассказам, пожгли много.

Теперь в Терновском районе, молотят так. В Терновке тринадцать молотилок. На ночь их свозят в одно место. Охраняет большой отряд полиции. Захотят молотить — гуртом переезжают в другое место.

Понятно, обмолот идет куда медленнее.

Опять стало глуше. А две-три недели слухи шли за слухами. Обгоняли, радовали, тревожили.

— Половину Италии американцы забрали.

Так и в газете: «Война в Италии».

Полтаву красные взяли. Беженцы в Умани из Полтавы. Прямо в садах сидят. Дети есть-пить просят.

— Откуда? — спрашиваю.

— А вам какое дело?

— На Днепре красные. Николаев, говорят, взяли уже. Всюду Днепр перешли.

* * *

Городницкий селянин на вопрос, как живет:

— Вдвоем с бабой бедуем. От сына уж год писем нет. Писал, что за Мюнхеном в Ингельштадте. На орудийном заводе. Последний раз писал: «Я все равно буду удирать. А то здесь зимой или с голоду помру или от холода замерзну. Нам с вами, тато, все равно не увидеться. Может, убьют — так сразу».

— И больше ничего не было?

— Ничего. Только другие писали — убежал.

* * *

Баба объясняет, почему не могут поймать партизан:

— У них одна дорога, а у тех, кто ищет, — много.

* * *

Девчонка на возу. Восьми лет. О школе:

— Сегодня у нас физкультура была.

— И больше ничего?

— Ничего. А завтра спиви.

Смеются: вот наука!

— А еще сегодня директор был.. Говорил, чтоб учились. Кто будет в школу ходить — тому тетрадь дадут.

Учительница Жовтобрюшка:

— Детей будут увозить в особые школы. Обязательно, как мобилизация. А кто из родителей сопротивляться будет, тех даже расстреливать станут.

Бабы:

— И как у нее язык повертывается.

* * *

Календарь:

Днем жарко. Ночью холодно. Вчера на рассвете было +4°, сегодня +3°. Аистов уже давно нет. Несколько дней уже курлычут журавли. «На севере, наверно, холодно уже», — объясняет старик. Заканчивают копать картофель на огородах.

Идем долиной. Со всех сторон стукотня: в ведра бросают. Повсюду видишь: по дворам мнут конопли — «типают». Сеют озимую пшеницу. У нас уже есть первые всходы. Земля будто покрыта зеленой кисеей. Все сжато. Последние дни молотьбы гречки, проса. Уже и ночью на полях Колодистого, а то и днем, копают свеклу. Кое-кто и гонит самогонку из нее. По вечерам идут на баштаны. Питаются арбузами, дынями, хлебом, борщом, свозят тыквы. Ходят воровать подсолнечники. Обрывают головки подальше от дороги.

В Колодистом — десятки или «гуртки». Там еще вяжут овес, приступают к просу. В Городнице «земля роздана в собственность крестьянам». Все поле — полосочки. Пара десятков метров ячменя, горох, свекла, высадки подсолнечника и т. д. Во дворах тесно от стожков. Где мужики, где бабы молотят перед дворами цепами. Бегают один к другому за конями.

Вчера большой вечер. Почти не верится — так все радостно и резко повернулось. Теперь наши должны быть скоро здесь. Италия сдалась{26}. Второй фронт в Европе есть. И более страшный — как гвоздь всажен с центра Европы. Теперь они должны отзывать резервы отсюда — значит, отступать.

Вечерело. Вышел на улицу. Кричат:

— Герман Леонидович!

Иван Гаврилович Игловой — националист, учитель из Колодистого.

Сели на «муре».

— Слышал, новости большие.

— Про что?

— Не слышали? Италии капут.

— Я думаю, это бабье радио...

— Точно. Бухгалтер приехал из Умани. Своими ушами слышал. Рассказывает обстоятельно. Последовательно. В газете за четверг сообщение: «Высадка англо-американцев в Калабрии». Радио передает о сдаче Италии. Первое сообщение.

Удивляет меня: он говорит почти восторженно о партизанах.

— Беженцы из-под Орла. Говорят, в прифронтовом районе партизан больше, чем немцев. Сделать с ними ничего не могут.