— «Чайка» прекратила свои радиопередачи из Севастополя, — доложил начальник разведотдела. — Неожиданно. Даже не сказала, что переходит на прием.

— Нужен хороший, бывалый и стреляный разведчик, — вдруг сказал комдив.

— Навряд ли найду такого, — развел руками начальник разведки. — Трое погибли под Симферополем. Двое под Бахчисараем, а четверо — на этой горе...

— Замолчите, майор! — побледнел комдив и грохнул кулаком о стол.

— Слушаю, — проговорил майор и опустил голову.

— Мне нужен «язык». Немедленно. Слышите? — тоном приказа произнес комдив. — Иначе мы слепы как котята. Я не могу бросать остатки дивизии вслепую, в пропасть, не зная, что там меня ждет, в этих кустах... Ясно?

— Ясно, — повторил тихо майор.

— Так кто же пойдет за «языком»? — тоном, не терпящим возражений, спросил комдив.

Михаило Бойчак — офицер связи при штабе дивизии — зашевелился в углу возле телефона, встал по стойке «смирно».

— Разрешите мне пойти, товарищ комдив? — сказал он.

— Вам? — удивился комдив. — А вы кто такой, чем отличились в разведках?

— Я ничем особенным не отличился, но не раз бывал во вражеском тылу с разведчиками полковника Горпищенко, еще во время обороны. Да под Новороссийском и под Ростовом чуть не каждый день ходил с разведчиками в тыл. Орден за это получил... Я тут все стежки знаю, товарищ комдив...

Выпалил единым духом, словно боялся, что комдив оборвет его на полуслове и вышлет из блиндажа прогуляться. А сам думал: «Что сказал полковник Горпищенко перед смертью? «Люди хотят мира. Великий голод на него везде, на мир... И мы должны его завоевать для людей, этот желанный мир...» Вот что он сказал. И его куклу надо возвратить ребятишкам... Что же тут долго раздумывать, адъютант Бойчак? Надо действовать. Нечего травить якорь...»

Комдив пристальным взглядом смерил Мишка с ног до головы, спросил:

— А как вы пойдете?

— Очень просто, — задорно улыбнулся Бойчак.

— Как это «просто»? Не понимаю, — уже ласковее проговорил комдив. Ему начинал нравиться этот стройный и подвижный моряк.

— Разрешите объяснить? — попросил Мишко.

— Прошу, — показал на табурет комдив и сел рядом.

— Я сам артист, — начал Бойчак. — Вы только не смейтесь. Я играл на сцене в драмкружке. Еще в своем селе и потом на флоте. Я умею хорошо гримироваться. И немецкий язык немного знаю. Простые разговорные фразы у меня здорово получаются...

Комдив с майором вопросительно переглянулись, и майор вдруг заговорил с Мишком по-немецки. Мишко кашлянул и быстро без запинки ответил ему. Что-то там о том, как проще пройти на Севастополь, где именно находится походная кухня и куда сейчас ушел командир батальона. Комдив весело хлопнул Мишка по плечу, и это было высочайшей похвалой.

— Так вот, — продолжал Мишко, — надо найти убитого немецкого офицера, я переоденусь в его форму и загримируюсь соответственно. Пропуск и документы тоже будут убитого. Я постараюсь пробраться прямо в штаб батальона. Он там в пещере под скалой. Мне бы только через линию фронта.

— Прикроем, — заверил комдив и спросил майора: — Ну, как?

— Идея! Это просто блестяще! — майор обрадовался, что так легко нашелся выход из трудного положения. А то, чего доброго, самому пришлось бы идти за «языком». Он знал крутой характер нового комдива. Уж если прикажет, в доску расшибись, а выполни.

— Выполняйте. Только осторожно, чтоб живым вернуться. Слышишь? Чтоб живым быть.

— Есть, живым быть! — козырнул Мишко и выбежал вслед за майором.

Земля еще дрожала от разрывов снарядов и мин. Над горой стлался густой едкий дым, словно горел кудрявый зеленый лес. Горел без пламени и потрескивания и как-то тихо, исподволь, будто тлела прошлогодняя опавшая листва. Уже вечерело, и бой заметно утихал. Связисты ползали, разыскивая обрывы проводов, готовились к ночной работе минеры. Кашевары в долине разливали в большие термосы обед.

Похоронная команда убирала убитых, снося их в новую братскую могилу. А когда зарыли могилу, принялись и за трупы немцев, тоже густо застлавших эту каменистую землю. Майор разведки осмотрел с Бойчаком вражеские трупы и наконец нашел подходящего. Все документы были при нем в планшете, только кобура оказалась пустой.

— Ну-ка, кто взял парабеллум? Кладите на место! — крикнул майор.

Его сразу узнали, и старший похоронной команды устало проговорил:

— А кто его знает, кто проходил тут. Выбирайте вон из этих...

Он показал на брезентовый мешок, в котором лежали трофейные пистолеты, тесаки, несколько кортиков и электрические фонари. Винтовки, карабины и автоматы сбрасывались прямо в кучу под куст густого шиповника.

Мишко выбрал новый парабеллум, две запасные обоймы к нему и, присев над убитым, стал раздевать его.

— Помогите. Разве не видите? — приказал майор.

— Айн момент, — бросился один солдат из похоронной команды к немцу. Скоро его оттащили в сторону в одном белье.

Мишко взял под мышку одежду и побежал в штабную землянку. В санчасти, которая разместилась в подвале разбитой железнодорожной будки, у медсестер раздобыл пудру, губную помаду, крем, черный карандаш, а заодно прихватил и зеркальце. Закрылся изнутри, быстро надел немецкое обмундирование и аккуратно загримировался. Осмотрел себя в зеркало — вышло неплохо. Не очень резко и не очень черно, а именно в самый раз, как и бывает после боя: офицер запылился немножко, словно подгорел в пороховом дыму. Просмотрел еще раз пропуск и остальные немецкие документы. Повторил в уме: «Вагнер! Как композитор. Нет. Не забуду, если он как композитор Вагнер. Отто Вагнер. Старший офицер при штабе дивизии. Значит, офицер связи. Пакеты носит, приказы. На пропуске штамп номер один. Везде пропускать. Везде. Так. Лейтенант Вагнер. Отто Вагнер...»

Он отошел в темноту, то и дело прорезаемую огнем трассирующих пуль, брызгами и сиянием ракет.

Не успел Мишко и шага ступить, как его со всех сторон прижали часовые, приставив к груди и затылку холодные дула автоматов.

— Стой!

— Хенде хох!

— Фриц...

— Вяжи его! Вяжи...

Мишко встрепенулся, вдруг вспомнив, кто он теперь такой в этой форме, и чуть не засмеялся. Но автоматы щелкнули на боевом взводе, и в груди похолодело. Он стал как вкопанный, громко крикнув:

— Тю на вас! С ума сошли, что ли... Это же я...

Хорошо, что оказавшийся здесь майор защитил его от автоматчиков, а то была бы беда. А может, это майор и подстроил ему такую встречу для проверки? Не сказал. Сгреб под руку и втолкнул в землянку разведчиков.

Разведчики готовились к ночной операции, старательно подгоняли амуницию, чтобы не звякала, перетирали гранаты, выкладывали на железную бочку курево, спички. В дело они ходили без огня. Так было безопаснее. Мишко понял, что хочет от него майор, и с угрозой крикнул:

— Хальт!

Разведчики бросились на него, словно каждый сидел на стальной пружине. Один упал Мишку под ноги, второй прыгнул сзади на плечи, третий скрутил руки.

Майор еле остановил рассвирепевших разведчиков, расшвыряв их в стороны:

— Стойте! Не тронь его!

Они узнали своего начальника и, тяжело посапывая, стояли, зло посматривая на немецкого офицера. Майор объяснил, в чем дело, и они захохотали. Присматривались придирчиво, внимательно однако не нашли ни единого изъяна. Немец как немец. И не скажешь, что подставной.

— Это и нужно было доказать! — радостно крикнул майор. — Теперь ведите его через линию фронта и хорошо прикройте. И ждите в засаде, пока не вернется. Ясно?

— Ясно.

— Выполняйте!

— Есть, выполнять!..

И пропали в ночи, словно растаяли во тьме или их смыло волной. Они проводили Мишка к переднему краю, и старший шепнул:

— Да не забудь пароль, не то свои тебя пристукнут, когда будешь возвращаться обратно...

— Добро, — сказал Мишко.

Разведчики залегли на холме, а ему показали проход в чаще горного дубняка к долине. Мишко пополз, а разведчики ударили по немецким окопам и блиндажам из автоматов, сыпанули на них из ручного пулемета, зашвыряли гранатами. И там, у немцев, сразу все задвигалось, концентрируясь в месте предполагаемого матросского прорыва.