Резюмируя теперь вклад шумеров в науку, можно сказать, что своим верным непосредственным чутьем они стимулировали развитие точных наук, медицины, педагогики и хронологии в Древней Месопотамии, но сами при этом были весьма далеки от научной теории. Шумеров интересовало все внешнее, оказывающее непосредственное воздействие на телесную форму, все гармоничное и согласующееся, все подобное и пригодное для практической работы. Можно поэтому сказать, что шумерской научной интуиции присущ магико-прагматический функционализм — стремление узнать имя и свойства вещи с целью интенсивного воздействия на эту вещь, с последующим овладением ее формой и внешними параметрами («судьбой»).

Мы уже знаем, что в ранней шумерской древности мир понимался как неисчислимое множество несогласованных между собой предметов. Он был полон богов и духов, постоянно враждовавших друг с другом и действиями своими мешавших спокойной жизни человеческого коллектива. Он состоял из неизвестных существ и вещей, свойства которых были недоступны памяти и разуму. Тогда человек стал учитывать вещи — сперва собственные, затем близкие к нему, потом все более отдаленные и находящиеся на границе его опыта. Учет появился именно как способ фиксации пространственных и имущественных связей человека. Учтенное и присвоенное сперва можно было изображать рисунком, но по мере развития общества количество предметов, попавших в поле зрения человека, стало столь огромным, а пространственные связи между народами столь многочисленными, что память вновь перестала справляться со всей поступающей информацией. Мир стал не просто объектно сложен — он стал сложен грамматически, то есть в отношении возникающих и непрерывно разрастающихся связей между людьми и людьми, между людьми и вещами. Выразить логическую сложность этих связей, их типологию и правила их согласования была призвана письменность. Обладая теми же функциями, что и искусство, письменность имеет еще и четвертую, познавательную функцию, за счет которой значительно усиливаются и культовый, и прагматический, и мемориальный ее аспекты.

Предпосылки для возникновения письменности создаются уже к VII–V тысячелетиям, когда появляется так называемое «предметное письмо». На территории Месопотамии, Сирии и Ирана археологи часто находили мелкие поделки из глины и камня, обычно геометрической формы (шарики, цилиндры, диски, конусы). В результате длительных и кропотливых исследований Д. Шмандт-Бессера пришла к выводу, что эти фигурки представляют собой счетные фишки: цилиндрик мог означать «одна овца», конус — «один кувшин масла» и т. д. В IV тысячелетии такие фишки стали помещать в глиняные конвертики, на некоторых из них есть оттиски печатей. Однако узнать, сколько в конвертике фишек, можно было только после того как конвертик разбивали. Это было неудобно, поэтому на каждом конвертике со временем начали оттискивать форму и число фишек, а еще через какое-то время стали довольствоваться только оттисками. По мнению ряда ученых, именно таким образом произошел переход от «предметного письма» к первым рисуночным знакам на глине.

Письменность возникает в конце IV тысячелетия в Двуречье, Египте и Эламе. Общественно-экономические отношения в этих местах достигли необходимого уровня сложности и начали качественно перерастать в отношения, характерные для раннего государства. Возникло имущественное неравенство, социальное расслоение и иерархия, появились общенародные представления о силах, управляющих миром, и о способах диалога с этими силами, расширились военные и торговые отношения с соседними территориями. При храмах стали появляться первые учетные документы хозяйственного и административного значения: списки храмового персонала, перечни храмового имущества, записи о выдаче продуктов к различным праздникам.

В Древнем Двуречье письменность изобрели шумеры, и первые хозяйственные документы были составлены в храме города Урука. Они представляли собой выполненные на глине пиктограммы — знаки рисуночного письма. Поначалу предметы изображались абсолютно точно, и глиняные документы по характеру письма напоминали египетскую иероглифику. Но затем под воздействием особенностей глины как писчего материала (на глине трудно точно изобразить предмет, особенно круглый) и в связи с необходимостью ускорить темп записи реалистичное пиктографическое письмо шумеров, во-первых, трансформируется в абстрактную клинопись, а во-вторых, поворачивается на 90 градусов против часовой стрелки. Параллельно с процессом трансформации идет процесс раздвоения письменного знака на знак, обозначающий образ понятия, и знак, обозначающий его звучание. Так возникает словесно-слоговое письмо, в котором один и тот же знак может быть слогом или словом. Каким же образом это произошло?

Все рисунки шумеров неизбежно ассоциировались со словами, которыми они читались. Слово «гора» произносилось кур, и соответственно знак горы тоже читался кур. Знак воды читался а, прилагательное «большой» произносилось галь. Звуки стали тесно ассоциироваться с образами. Если было необходимо обозначить нечто, что нельзя нарисовать, группировали два или три знака, при произнесении которых подряд получалось бы нужное слово или имя собственное. Таким образом, если писцу было необходимо записать на глине имя лагашского правителя Акургаль, он последовательно выписывал знаки «вода», «гора» и «большой». Кроме основных знаков существовали также указатели чтения, предостерегающие от неверной интерпретации знака. Такие указатели называются детерминативами, они означают, что далее идет название реки, деревянного или кожаного изделия, камня, растения, имя бога или человека. Древние писцы быстро сообразили, что если изображать вместо понятий звуки, то можно передавать сообщения с большей точностью, нежели при рисуночном письме. Фонетическое письмо позволило ввести в сообщения грамматические показатели, практически полностью передающие адресату структуру предложения. Однако письменность шумеров, конечно, была весьма далека от совершенства.

Каждый знак клинописи представляет собой комбинацию из нескольких типов клинообразных черточек — вертикальных, горизонтальных и наклонных. Эти черточки оттискивались трехгранной палочкой на табличке из сырой глиняной массы, которая затем для сохранности высушивалась или, реже, подвергалась обжигу подобно керамике. Изредка надписи делались и на других предметах из глины, а также на металле и камне. В последних двух случаях они всегда имитировали надписи на глине.

Клинопись состоит из более чем 600 знаков, каждый из которых может иметь до пяти понятийных и до десяти слоговых значений. До ассирийского времени клинопись не знала словоразделов и никогда не знала знаков препинания, то есть при письме выделялись только строки. В настоящее время известно около полумиллиона клинописных текстов различной величины — от нескольких знаков до тысяч строк, и число этих текстов растет с каждой новой археологической экспедицией в Двуречье. Большую часть клинописных архивов составляют хозяйственные, административные и правовые документы, хранившиеся во дворцах запечатанными в глиняных сосудах или наваленными в корзины. Тексты религиозно-идеологического содержания обнаружены, в основном, в школьных помещениях. К ним прилагался каталог, в котором каждое произведение обозначалось по первой строчке. Строительные и посвятительные царские надписи закладывались в сакрально отмеченных и зачастую недоступных частях храмов, где и ждали прихода археологов.

Письменные памятники шумерской культуры можно разделить на две большие группы: 1) синхронно-шумерские; 2) шумероязычные постшумерские. К первой группе относятся преимущественно документы хозяйственной отчетности, царские надписи, храмовые и царские гимны. Ко второй — практически все тексты литературного и ритуального канона, а также двуязычные шумеро-аккадские словари. Тексты первой группы фиксируют необходимое в повседневной экономической и идеологической жизни: хозяйственные отношения, отчеты царей богам о проделанной работе, восхваление храмов и обожествленных царей как основы мироздания. Остальное при жизни шумерской цивилизации живет в устном каноне, являясь достоянием ушей, а не глаз. Во многих шумерских текстах истинно мудрый человек называется «внимающим», «внимательным», а в языке шумеров «разум» и «ухо» — одно слово. Следовательно, самые сокровенные истории из жизни богов, самые основные обряды должны оставаться в устах и в памяти до тех пор, пока не появится опасение больше не услышать и не воспроизвести их. Именно поэтому тексты второй группы создавались уже не самими шумерами, а их ассимилированными потомками и нешумерскими народами, желавшими узаконить свое преемство трона и верность традиции. Шумерский язык в это время становится языком храма и школы и грамматически уже не вполне понятен.