«Кто они? Нет, ты стал слишком подозрительным, — мелькнула мысль. — Это обыкновенные криминальники: убийство, грабеж, разбой, мошенничество и нежелание томиться в душных, накуренных камерах, где спать приходилось по очереди. Да, собственно, и здоровье подводит. Это только внешне они мордовороты, а у каждого какой-нибудь гастрит, язва, нефрит… Уже в таком возрасте…»

Степаненко отвернулся к стене. Его стала угнетать мысль, что он уже, если верить доктору, туберкулезный… Интересно, сколько можно протянуть без соответствующего лечения? Ему почему-то пришло на ум, что где-то на свободе гуляла Ира со своим детьми, в перерывах между работой и пьянкой Олег Евстигнеев бездумно бродил по вечерней Москве, заходил в кафетерии, ел мороженое с лимонным сиропом. Степаненко почему-то нестерпимо захотелось с лимонным…

— Эй, кореш, — сосед потрогал его за плечо. — Ты чего все молчишь?

— Хочу и молчу, — отрезал Степаненко.

— Неприветливый ты какой, — пробормотал парень. — Я думал тебе «колес» предложить.

Степаненко обернулся. Лицо парня показалось ему знакомым. Вылитый Мирна, которого он еще недавно разыскивал в Арсеньевске?

— Ты это… Если что болит, так мигом снимет… — в руках у парня зашуршала упаковка каких-то таблеток.

— Глотай сам… — уже раздраженно проговорил Степаненко, опять отворачиваясь к стене.

— Да я ниче! — стал почему-то оправдываться сосед. — Я думал, как лучше. Че лежать, как бревну? Надо крутиться, приспосабливаться, думать, как лучше что провернуть — водчонки там, чифирька… А есть возможность на пяту ударить — ударить и на пяту.

«Вот послал Бог болвана!» — злясь, думал Степаненко.

— Потапов, на процедуры! — раздался звенящий, как сталь, голос Елены Анатольевны.

Степаненко с трудом поднялся и заковылял к двери, за которой находилась бокс, крошечная комнатка, в которой ему не раз делали перевязку.

Он сразу же обратил внимание, что врач позаботилась о том, чтобы дверь была плотно прикрыта.

— Вот так, герой, — сказала она, выразительно посмотрев Степаненко прямо в глаза. — Я не знаю, кто вы на самом деле. Но это не важно. Слушайте меня внимательно, вы хотите жить?

В серых красивых глазах светился затаенный огонь. Такой врачиху Степаненко видел впервые.

— Чего вы пялитесь? Одичали тут совсем… Я спрашиваю, вы хотите жить?

— Конечно, Елена Анатольевна, какие вопросы. Кто же не хочет жить…

— Тогда слушайте меня внимательно, — врач взглянула на дверь. — Сегодня после обеда придет автозак из соседнего района. Там в одной из колоний построили барак для туберкулезных больных. Вас под видом туберкулезного больного отправят туда.

Степаненко чуть не взвился от удивления.

— Как? Какой из меня туберкулезник?!

Врачиха протестующе взмахнула рукой.

— Тихо! Молчать…

Она опять взглянула на дверь, прислушалась, переходя на шепот, заявила:

— Так вот. По дороге один из туберкулезников должен умереть. И это будете вы…

— Я? — переспросил Степаненко.

— Да, вы. Более того, факт смерти уже засвидетельствован, — врач поднялась, причем в ее колене от этого едва слышно щелкнуло сухожилие. Она подошла к сейфу, который стоял у изголовья кушетки, сурово взглянула на Степаненко.

— По образованию я фельдшер. На должности тюремного врача числится Никита Аркадьевич Репьев, один из врачей горбольницы. Я его постоянно замещаю… Вот здесь, — девушка едва прикоснулась пальцами к сейфу, словно он был горячий, — хранятся кое-какие лекарства. Ну знаете, из числа тех, что трудно достать. И кое-что еще… Станьте возле дверей… — вдруг приказала она. В ее руке появился ключ.

Степаненко поднялся, встал там, где она указала. Девушка, орудуя ключом, скороговоркой продолжила:

— Репьев мне всегда доверял. А дня три азад вдруг зачастил сюда, в СИЗО, и ни с сего ни с того попросил отдать от сейфа ключ. Это сразу вызвало у Меня подозрение. К этому времени у меня уже был дубликат. Так, на всякий случай… Я однажды едва не потеряла ключи, но все обошлось… Так вот, когда я открыла дубликатом сейф, то обнаружила вот что.

Девушка достала из сейфа стопку папок с историями болезней, передала одну из них Максиму: — Читай, а я на стреме постою.

Девушка выглянула в коридор.

— Помогите разобраться, — прошептал Степаненко, разглядывая бумаги на Потапова Петра.

— Вот, — Елена указала нужные страницы. — Это протокол судебно-медицинского вскрытия. Видите, на имя Потапова. И подписи все есть.

— Почему я должен вам верить?

Девушка ядовито прошептала, аккуратно водворяя папки на прежнее место в сейф:

— Я тоже не верила вашему московскому другу Евстигнееву, который наседал на меня и днем, и ночью…

— Евстигнееву?! — поразился Степаненко.

— Тише ты! Кроме того, я видела тебя… Вас… Я имею в виду прежде…

— Может, в день рождения Эльвиры? — быстро спросил Степаненко.

— Вот именно. Но это не главное. Главное то, что ваш московский друг Олег Евстигнеев мне все объяснил. Давно все объяснил… То есть я уже была внутренне готова помочь вам, но все еще сомневалась. И вот после этого, — Елена Анатольевна опять прикоснулась к уже запертому сейфу, — я перестала сомневаться. Вы не представляете, каких только вариантов освобождения мы не придумывали. Вплоть до вооруженного нападения на СИЗО, — девушка улыбнулась. Улыбка получилась у нее живой, человеческой. Странно было видеть улыбку на ее всегда каменном, словно выточенном из розоватого мрамора лице.

— Значит, — спросил Степаненко, — я должен по дороге умереть? А потом ожить? В каком же это фамильном склепе?

— Какой вы тупой, — неожиданно сорвалось у девушки с языка. — А еще и майор. Вас убить хотят! А по документам вы будете умершим от туберкулеза…

Степаненко почувствовал: по коже поползли мурашки. Елена Анатольевна оглянулась на закрытую дверь, быстро сунула руку в сумочку и достала… пистолет. Она положила оружие Максиму на живот.

— Уберите эту штуку, — проговорил Степаненко. — Иногда она стреляет.

— Вот именно, — Елена Анатольевна накрыла пистолет марлевой салфеткой. — Вижу, вы мне не доверяете?

— А с какой стати я должен вам доверять?

— Хочу отомстить за подругу…

— За Эльвиру Тенгизовну?

— Какой вы недоверчивый. Согните ногу в колене, я сделаю вам перевязку.

Руки ее были без резиновых перчаток. Ни одну из прежних перевязок она без перчаток не делала.

Времени на обдумывание создавшейся ситуации не было.

«А вдруг это подвох? Откуда оружие? Каким образом Евстигнеев узнал, что я в СИЗО? Почему он вышел именно на эту фельдшерицу? — мельтешили в голове мысли. — Что делать?»

Все подозрения перевешивал документ, подтверждающий факт собственной смерти.

— Ладно, что я должен делать?

— Остаться в живых. Сначала мы думали вооружить вас ножом, но вы ослабли и вряд ли справитесь с двумя.

— С двумя? Эти новички в санчасти мои убийцы?

— Пистолет надежнее, — прошептала Елена Анатольевна. — Машина с туберкулезниками пойдет без охраны, будет только Никита Аркадьевич. С документами. Вероятно, в лесу машина остановится. Где точно, не знаю. Вас всех, кто ходит, выведут на прогулку… Те двое, вы их видели в палате, должны стать единственными «свидетелями» вашей кончины от свежего воздуха. Такое бывает. Называется гипервентиляционный пароксизм…

— Это Репьев придумал?

Девушка пожала плечами.

— Этот гад мне сразу не понравился…

— Он не гад. Просто затурканный. Что скажут, то и делает…

Степаненко сунул пистолет за пояс. Нет, не пойдет, торчит…

— Дайте мне пластырь, — попросил он.

— Я сама.

Пистолет Елена Анатольевна прибинтовала к здоровой ноге так же бережно, как бинтовала раненую.

— Что дальше? — спросил Степаненко. — После того, как я не смогу скончаться, как бы этого не хотелось им.

— Дальше? Ваш московский друг подберет вас.

— А как он найдет меня?

— Он уже с утра поджидает автозак. Потом поедет следом. Но так, чтобы не засветиться и не спугнуть ни водителя, ни Репьева, понимаете?