Один только пружинистый крепыш не снизошел до общего разговора. Деловито ходил вокруг стенда, прилипчиво глядел миниатюры, потом подозвал через переводчика Александра Матвеевича. Сначала попросил снять колпак, коснулся пинцетом шахматных пешек, коня, медвежонка, кубков, потом стал уточнять, из какого металла они сделаны, тыкал в них носом,точно принюхивался, и неожиданно бухнул:

— Покупаю!

«Толстяк, видимо, решил развлечься: не может он не знать, что ВДНХ не ярмарка», — подумал Александр Матвеевич и ответил шутливо:

— У вас долларов не хватит. Я дорого беру.

Американец глянул на уральца с гордой снисходительностью:

— Мой сосед по вилле приобрел в Шотландии церковь двенадцатого века. Ему понравились древние скульптуры, росписи стен, а мне — ваши миниатюры. Не поскуплюсь.

Переводчик подтвердил, что с Александром Матвеевичем разговаривает миллионер, владелец акций нескольких американских монополий. Да и поведение туристов подтверждало это. Как бесцеремонно ни мяли они бока друг другу, вокруг миллионера непременно оказывалась зона неприкасаемости.

— Сэр настаивает, чтобы вы назвали цену миниатюрам, — добавил переводчик.

— Я их не продаю.

— Но деньги, деньги! — повторял преуспевающий, должно быть, на Уолл-стрите бизнесмен.

Для него было нелепо, дико, непостижимо: человек отказывается от долларов! Репортер американской газеты тоже стал уговаривать Александра Матвеевича.

Когда же он наотрез отказался продолжать разговор о купле-продаже, репортер подковырнул уральца:

— Я понимаю, мистер Сысолятин. Вам не дано права распоряжаться своими миниатюрами. Они собственность государства.

— Ошибаетесь, сэр. Миниатюры принадлежат мне. Могу их подарить хотя бы вам, если захочу.

— И вы делали кому-нибудь подобные подарки?

— Делал.

Лукавинка блеснула в глазах репортера.

— Скажите, мистер Сысолятин, вы смогли бы создать миниатюрный морской корабль?

— Думаю, да.

— Известно ли вам, что наш уважаемый президент с детских лет коллекционирует модели кораблей морского флота?

— Любопытно.

Магнитофоны и киноаппараты опять настроились на Александра Матвеевича.

— Может быть, мистер Сысолятин захочет сделать миниатюрный корабль в дар нашему президенту? Подарок был бы принят с благодарностью.

То, что Александр Матвеевич помедлил с ответом, подбодрило репортера. Он уже предвкушал сенсацию, как вдруг услышал:

— Появятся на вашем берегу мирные ветры, я целый флот вам подарю...

Репортер, разочарованный, что задуманная сенсация не удалась, поморщился:

— Я думал, вы простой человек, а вы коммунист!

— И то и другое, сэр, — улыбался Сысолятин. — И то и другое.

Разговоры об уральских умельцах так или иначе завязывались на ВДНХ ежедневно, и Александр Матвеевич, естественно, вспоминал при этом своих друзей — новаторов лаборатории и горняков «Буланаша-3».

Все шахты поселка ему близки, но третья ближе и роднее.

Приходит ли он в просторный, светлый зал электроподстанции или забирается глубоко в штреки и забои — повсюду ощущает ритмичный пульс автоматических установок, песенное жужжание реле, тихую перекличку контактов и датчиков, сделанных коллективом лаборатории. В любое время года, суток глубоко, ровно дышат вентиляторы главного проветривания и участковые вентиляторы с дистанционным управлением, безотказно действуют водоотливы и аппараты заполнения бункеров углем. И ему приятно думать, что, все эти мыслеемкие машины и приборы сработаны его друзьями, приятно видеть, что шахтеры любят, лелеют, берегут автоматы, как самые драгоценные сокровища.

Дружба Александра Матвеевича с горняками «Буланаша-3» стала еще крепче после испытаний первой в Советском Союзе системы беспроводной магнитно-звуковой связи поверхности с шахтой.

Испытания проводились до поездки Александра Матвеевича на ВДНХ. Сколько воды утекло, а в памяти навсегда запечатлелись те тревожные минуты.

...Предельная глубина шахты. Высота забоя чуть больше метра. Возле остановленного на ремонт транспортера присел Александр Матвеевич. Проходческая бригада перешла на другой участок. На этой максимальной глубине он остался один. Со свода на каску срывались тяжелые капли, рвали тонкую паутину тишины. Луч шахтерской лампы осветил рыже-бурые стойки крепежного леса, ежистую краюху черной стенки, остановился на циферблате ручных часов. Приближались минуты испытаний. Наверно, товарищи уже обошли пятикилометровый круг петли, проверили, не оборван ли алюминиевый провод, в порядке ли усилитель... Какое будет счастье услышать голос через сотни метров породы и угля!

С малолетства Саша был знаком с шахтерскими радостями и бедами, восхищался мужеством горняков. Мальчишки рудничного поселка Елкино чаще всего играли в стахановские рекорды или в аварии. Сашу обычно выбирали командиром горноспасателей. С отрядом ребятишек проникал он в подземные выработки, откапывал «пострадавших», отхаживал их, как это делали взрослые.

Но были не только игры.

В дни похорон погибших при обвалах старой шахты, когда деревенский оркестр из трех труб и барабана глушил истошный вдовий плач, Сашина команда приходила к мальцам-сиротам, отдавала им свои богатства: перочинные ножики, удилища с самодельными крючками, книжки с картинками.

Горе взрослых, горе в семьях шахтеров становилось его горем. Оно вызывало саднящую боль и злость на человеческое бессилие: как, почему отчаянно смелые люди не смогли вырваться из-под породы, одолеть воду или огонь?..

Повзрослев, познав опасный горняцкий труд, Саша понял: одной физической силой или храбростью беду не одолеешь. Гостья-беда нередко оказывается роковой из-за того, что шахтер не может услышать товарищей, идущих к нему на помощь, не может подать им голоса.

Саша мечтал, видел во сне и наяву сказочную птицу. Она представлялась ему звездно-серебристой, как снег на солнце, заливисто-звонкой, как жаворонок, доброй, как мать. Она являлась к шахтерам в миг катастрофы, клювом пробивалась сквозь завалы, крылом тушила пожары, белой грудью прокладывала сквозь толщу земли широкую, как просека в лесу, дорогу на поверхность.

Шли годы. Многое изменилось на шахтах Урала, а птицы такой не было. Не потому ли вскоре после войны погиб на старой елкинской шахте «Ключи» его брат Николай, не потому ли горе все еще время от времени врывается в семьи шахтеров?

Может быть, радио?!

Уходили пехотинцы-разведчики в тыл врага, а радио связывало их с командиром, с товарищами, с жизнью... Улетал Александр Матвеевич на бомбардировщике далеко от переднего края, попадал в паутину огня зениток и «мессеров», но радиоголос аэродрома был с экипажем, бодрил, вселял веру, что не страшен дьявольский огонь, что самолет пробьет его стену. И пробивали, и снова громили врага... Так неужели в шахту нельзя? Можно. Но обычные радиоволны сквозь земную толщу не проникают. Требуются электромагнитные волны особой длины. И такие пригодные для беспроводной связи электромагнитные волны новаторы использовали.

Схему беспроводной связи опробовали в лаборатории. Расчеты показывали, что электромагнитная волна может дойти до глубины более шестисот метров. Здесь глубина меньше. Почему же он не слышит? Неужто не дойдут до него голоса с поверхности?

Александр Матвеевич выключил свет, чтобы не отвлекал, весь превратился в слух. Несколько шахтеров с приемниками в нагрудных карманах находились на горизонтах ближе к поверхности. Он один ушел на максимальную глубину. Достигнет его волна — успех полный.

Александр Матвеевич прикрепил крохотный, чуть больше спичечной коробки, приемник к каске, у самого уха, прислушивался к нему с трепетом и надеждой, как прислушивается мать к больному, с едва мерцающим дыханием ребенку.

Долго приемник молчал. Потом появился шум, похожий на далекий всплеск морской волны. Исчез и снова появился, чуть громче. Мерещился едва различимый стук. Звуков ясных не было. «А если мой конденсатор переменной емкости шалит, не так сделал его? Возможно, недоучел что-нибудь — это же шахта, глубина, не лаборатория...»