— Ты? При чем тут ты? — воскликнул Гринько, он был не в силах более слышать ее исполненный боли голос. — Это несчастный случай!

— Не знаю, может, и так. Но рвался-то он сюда ради меня. Надеялся, что я поддержу, выручу его. А я… Я предала его, и теперь жизнь предает меня. Последние дни ты сторонился меня как зачумленной. И правильно! И верно! Я низкая тварь, и нет мне прощения. Не бойся, я не буду тебе досаждать. Я скоро уеду…

Гринько обнял Раису, с силой притянул к себе, стал целовать. Она не сопротивлялась, но и не отвечала на ласку.

— Замолчи. Я больше не хочу этого слушать. Это я виноват. Я чувствовал, что с тобой происходит, и решил выждать. А чего ждать? Разве все не решено? Я люблю тебя, верю тебе. И если ты уедешь отсюда, то только со мной вместе. Слышишь? Я люблю тебя, и твое прошлое для меня не существует. Мы построим новую жизнь и будем счастливы.

— На чужих костях счастья не построишь, — проговорила Раиса и тихо заплакала. Слезы крупными каплями покатились по щекам.

Гринько все теснее и теснее прижимал ее к себе.

— Ты плачешь? Это хорошо. Тебе надо выплакаться. Теперь все плохое позади. Мы вместе, а это главное. Пойдем к тебе…

Она покачала головой:

— Ко мне нельзя. Напарница заболела. Она дома. Я поэтому и ушла. Хотелось побыть одной.

— Ну тогда ко мне, в гостиницу.

Она улыбнулась сквозь слезы:

— Нельзя, глупый. Запрещается правилами.

Он проводил ее до самых дверей, как советовал ему плечистый молодой человек. На обратном пути, прежде чем завернуть за угол, обернулся. Дом, в котором скрылась Раиса, белел в темноте. Гринько был уверен, что в эту минуту на Раисины окна устремлены не только его взоры.

Подполковник Хрустов вошел в кабинет и тотчас же вызвал капитана Немцова. Он вернулся из областного управления КГБ, где договорился о координации розыскных действий, и теперь ему не терпелось получить свежую информацию. И она поступила…

— Час назад в универмаге у Раисы Сметаниной кто-то снял с шеи ее знаменитые часики, — доложил Немцов.

— Что?! — Хрустов откинулся на спинку кресла и, переварив новость, язвительно произнес: — Поздравляю! Мы же лишились единственной улики! Как теперь докажешь, что Барыкин был не один, что агент действительно существует, а не является плодом нашего воображения?!

При этой тираде лицо капитана оставалось невозмутимым. Судя по всему, он не разделял беспокойства своего начальника. Когда подполковник замолк, он сказал:

— Конечно, то, что мы дали украсть эти часики, наш большой прокол. Тем более непростительный, что Сметанина находилась под непрерывным наблюдением…

— Кто прошляпил?

— Рогов.

— Как это произошло?

— Понимаете, в универмаг завезли партию женских финских сапог. Началось столпотворение. Сметанина в этот день была свободна от дежурства и, конечно, немедленно отправилась в универмаг. Рогов допустил ошибку. Он в толкучку не полез, а остался у входа. С этого места и наблюдал за Сметаниной. Когда она вышла с покупкой из магазина, часов на ней уже не было. Она обнаружила пропажу, вскрикнула, кинулась к директору магазина: мол, должно быть, уронила, он посоветовал ей обратиться в милицию.

— Значит, вы полагаете, что часы украли?

— Да. И сделал это не кто иной, как Зубов.

— Откуда вы это взяли? Существуют, по крайней мере, еще две возможности…

— Какие, товарищ подполковник?

— Сметанина сама могла инсценировать пропажу часов.

— Исключено. Для этого надо допустить, что женщина состояла в сговоре с Зубовым. Но в таком случае она не передала бы Грачеву записку Барыкина, ибо именно она, эта записка, и позволила нам подготовиться и сорвать замыслы агента.

— Так. Ну а если часы украл обыкновенный воришка? Ведь могло такое случиться?

— Нет. Цепочка снабжена потайным замочком, случайный человек его не откроет. Да еще в такой толчее…

— Я вижу, вас пропажа часов-передатчика не очень-то беспокоит?

— Как вам сказать… Часов нет, но есть акт. Ведь они побывали у нас в руках, мною лично разобраны, собраны. Все это зафиксировано в документе. Имеется фото.

— Можете оставить все это себе на память о нашем ротозействе.

Но даже этими обидными словами подполковнику не удалось пронять Немцова.

— Хорошо, — отреагировал он. — Только я к акту и снимкам, с вашего разрешения, добавлю еще два предмета, предположительно побывавшие в руках Зубова.

— Два предмета? Каких?

— Оброненный им электрический фонарик. Мы сегодня утром отыскали его в густой траве, неподалеку от объекта, на который напоролся Барыкин.

У подполковника заблестели глаза:

— Где именно лежал фонарик?

— По другую сторону объекта. Можно предположить, что сигналами, подаваемыми фонариком, Зубов заманил своего подручного на ограждение, находящееся под током.

— Выходит, здорово волновался, если потерял фонарик.

— Нервы есть у всех. Даже у убийц.

— Отпечатков пальцев на фонарике, конечно, нет.

— Чист. Но в данном случае это как раз и доказывает: он принадлежал человеку, который был озабочен тем, чтобы не оставлять следов. Но есть еще кое-что посущественнее фонарика…

— Не тяните, капитан! Что это?

Немцов выдержал небольшую паузу, чтобы еще более возбудить любопытство начальника, и только потом сообщил:

— Зубов приклеил к внешней стороне окна Сметаниной «жучка». То есть он заменил один вид передатчика другим.

— Получается, он догадался, что мы знаем о существовании часиков?

— Так точно.

— Вы говорите об этом столь уверенно?

— Посудите сами. Здесь, в городке, он обнаружил, что допустил непростительную ошибку. Зафиксирован запуск самой обычной серийной ракеты с метеорологическим спутником. Для него это провал. Зубов лихорадочно ищет причины… И находит. Он догадывается, что мы обнаружили передатчик в часах и использовали для его дезинформации. Он начинает следить за Сметаниной и обнаруживает, что она под наблюдением. Всякие сомнения у него отпадают. Он решает или сам, или с помощью другого неизвестного нам пока лица выкрасть передатчик и лишить нас ценной улики.

— Но тем самым он в какой-то степени обнаруживает свое присутствие в городке.

— Вы же сами сказали — украсть часы мог любой воришка. Мы только подозреваем, что это сделал Зубов, а уверенности у нас нет.

— Не было до тех пор, пока не обнаружили «жучок». Подумаем: зачем ему понадобилось уничтожать одну улику и тут же давать нам в руки другую?

— Если разрешите, товарищ подполковник, я попробую восстановить нить его рассуждений.

— Давайте.

— Он полагает, что пропажа часиков снимет обет молчания с Гринько и Раисы. Решив, что подслушивание прекратилось, они могут потерять осторожность и сболтнуть лишнее.

— А «жучок» передаст ему ценные сведения.

— Так точно. Конечно, он допускал, что мы обнаружим «жучка». Но не думал, что сделаем это так быстро. Ему во что бы то ни стало нужна информация о времени запуска нашего «изделия». Чтобы получить эту информацию, он и идет на риск. Играет на опережение… Думает: «Пока они обнаружат „жучок“, я буду уже далеко». Я с точностью до минуты определил момент, когда Зубов заметил наблюдение и, уйдя от него, установил свой «жучок» на окне Сметаниной. В последние дни между нею и Гринько пробежала черная кошка. Гринько тяжко переживает, что Сметанина стала источником разглашения важных сведений. И хотя мы его уверяли, что она тут ни при чем, он в это, видимо, до конца не поверил. Он сомневается и надеется. Оба ходят мрачные, подавленные. Вчера вечером в сквере напротив дома Сметаниной у них произошло объяснение… Раиса вышла из дома и села на лавочку. Гринько двигался к ее дому со стороны гостиницы. По-видимому, оба искали встречи, и она состоялась. Наш товарищ, заподозрив в приближающемся к Сметаниной мужчине Зубова, оставил свое место и быстро подошел. Убедившись в ошибке, он поздоровался с Гринько, назвав его по фамилии, чтобы тот, в свою очередь, не заподозрил в нем врага, и тут же удалился в сторону гостиницы…