— Тю, — изумился монах, — нашёл великие ценности: золото и бриллианты! Снадобья, между прочим, гораздо ценнее любого золота-серебра и любых камней-самоцветов будут. Гораздо. Но если тебе ни то, ни другое не нужно, тогда… — отец Вуди запнулся, сторожко огляделся по сторонам. Словно их кто-то мог подслушивать.

— Тогда? — с интересом переспросил Семён. — Что — тогда?

— Понимаешь, — понизив голос, сказал монах, — я еду по вызову в один городок… он тут неподалёку, сначала селение будет, потом городок… а хозяин городка — граф Локир, вредный, между прочим, человек! Зануда, педант, да ещё и жмот: за работу платит не исполнителю, а напрямую в монастырскую казну. Я уже был у него несколько раз, — отец Вуди покривился, словно вспомнил что-то неприятное. — Представляешь, он вино не пьёт! То есть вообще ничего хмельного не пьёт! Даже пива. Трезвенник, мать его… И мне пить не разрешал, тьфу на него! А у меня работа нервная, без вина никак нельзя. И отказаться от поездок в замок Локира невозможно, он за мной пожизненно закреплён, замок тот. Эх-хо-о…

— Да ты кем работаешь-то? — Семён допил остатки шампанского и бросил пустую бутылку в сторону, далеко в степь.

— А я разве не сказал? — удивился отец Вуди. — Скорой помощью работаю. Скорой алхимической помощью. Я — разъездной лекарь-алхимик из Братства Единых. Лечу всё, что лечится. Вернее, что разрешено лечить, — поправил себя монах. — К особым секретам Братства не допущен, к специальным рецептам то есть. Пользуюсь лишь стандартными, дозволенными. Хотя кое-что знаю! — похвастался отец Вуди. — Сам дошёл. Например, как бесов из ног изгонять. Это когда человеку всё время бегать хочется, вот он и бегает, как дурак. Как проснётся, так сразу и начинает бежать. Куда-нибудь.

Значит так — берём кусочек очищенного корня мандрагоры и круто натираем его желчью подземного зверя по имени крот, а потом…

— Погоди ты со своей желчной мандрагорой, — отмахнулся Семён, — о деле давай, о графе. Про корешки потом.

— Да, точно, — спохватился отец Вуди. — Так вот, был я у него… э-э… два раза был: сперва порчу с самого графа снимал, по причине которой он с женой супружескими делами не мог заниматься, хе-хе… Потом, по срочному вызову, и саму супружницу оживлял: граф Локир после снятия порчи стал очень… как бы это сказать… очень активным стал, супружница не вынесла той его активности и отравилась. Ну, я её и оживил, согласно заказу.

Граф свою ожившую любовь немедленно опробовал в спальне, после чего приказал её, любовь, закопать. Заколотить в гроб крепко-накрепко и закопать. Сказал, мол, она и раньше в постели холодной была, а сейчас вообще ледяной стала. В буквальном смысле.

Но за работу всё же заплатил, а как же! Оживление, оно до-орого стоит!

Так вот: есть у графа в замке одна зачарованная комната, я случайно о ней узнал. — Монах предупреждающе поднял руку, заранее отметая возможные вопросы Семёна. — Никакой магии! Никакой! Дверь и стены комнаты попросту обработаны неким запирающим зельем неизвестного состава. Много лет тому назад обработаны, дедом графа. И с тех пор никому в ту комнату хода нет! А дед графа, говаривали, якшался с лунными колдунами. Оттого, видать, и помер в одночасье молодым… Вот и подумай, что может быть в той комнате, — отец Вуди предвкушающе потёр руки. — Ох как я бы туда заглянул! Ох и заглянул бы! Да вот не берут мои снадобья ту дверь… Я во второй раз специально одно мощное зелье с собой прихватил, по знакомству достал, как раз для таких случаев. Не взяло, представляешь! — монах в удивлении развёл руками. — Железный ящик с деньгами в кабаке отворило, а… — тут отец Вуди осёкся, словно язык прикусил. Семён сделал вид, что не расслышал оговорки; но Мар молчать не стал:

— Ай да монах! Ай да божий человек. Мда-а, похоже, и божьим людям ничто человеческое не чуждо. Семён, берёмся за дело! Может, ничего ценного в той комнате нет, один лишь ходячий труп дедовой тёщи. Которую графский дед раз двадцать оживлял и садистски убивал в воспитательных целях. Чтобы в семейные дела не лезла.

А, может, там действительно что-то весьма ценное найдётся! Такое, что и пистоль за наводку отдать не жалко. Соглашайся! В любом случае ничего не теряем, кроме времени. А время у нас пока что есть!

— Едем, — решил Семён. — Кстати, отец Вуди, а нынче ты по какому поводу к графу едешь? Тоже кого-то оживлять?

— А пёс его знает, — равнодушно ответил монах. — Гонец с глазу на глаз передал, чтобы я взял с собой все рецепты и снадобья, какие у меня есть. В смысле, не только официально дозволенные. Больше ничего не сообщил, сразу назад ускакал. Что-то спешное, поди… А я тут кукую! — закручинился отец Вуди. — Коня бы! Да где его сейчас возьмёшь, коня того. Давай, Симеон, спать. Утром что-нибудь придумаем.

— Верно, — согласился Семён: он встал, собрал с земли оставшиеся бутылки с шампанским и уложил их в повозку, чего добру зря пропадать! Остальное — недоеденных фазанов, соусы и закуски — оставил там, где они лежали. Руки пачкать не хотелось.

Пока Семён наводил порядок, монах залез в повозку и улёгся там, обхватив рукой свой сундучок-аптечку.

— На траве-то помягче будет, — с усмешкой сказал Семён. — Охота тебе, папаша всесвятейший, в повозке лежать! Никто твой сундук не украдёт, красть некому.

— Мало ли, — сонно ответил отец Вуди. — Вещь казённая, подотчётная… Я уж лучше так, чем без аптечки остаться, а то… — и захрапел, не окончив фразу.

— Мар, ты поглядывай за обстановкой, — зевнул Семён. — Лес хоть и далеко, но всё же… За таратайкой тоже пригляди, чтобы не угнали, — и улёгся в траву.

— Кровать не желаешь? — услужливо предложил Мар. — С балдахином, массажем и музыкальными пружинами. У меня есть!

— Нет, — Семён рассеянно смотрел на загадочную луну. — Не желаю. Ни массажа, ни музыки — ничего не хочу.

Было тихо, ночной ветерок унялся и больше не шелестел травой; в повозке негромко похрапывал лекарь-алхимик, специалист по знахарскому лечению и хлебному вину; где-то далеко-далеко, в лесу, ухала сова; заметно похолодало — близился рассвет.

Семён слипающимися глазами смотрел в чёрное небо: небо, как и луна, тоже было неправильным — на нём не было видно звёздной мелочи, той лёгкой небесной россыпи, которая обязательно присутствует в ночном небе. В любом из Миров.

Крупные редкие звёзды были абсолютно одинаковы и висели слишком упорядоченно… слишком. Как будто их туда нарочно повесили. Сделали на конвейере и повесили.

А ещё звёзды не моргали. Светили ровно, как лампочки.

— Странный Мир, — уже засыпая, подумал Семён. — Очень странный… — и уснул. Крепко. Безмятежно.

Утром по дороге двинулись крестьянские подводы.

Отец Вуди сторговался с одним из крестьян помочь доставить безлошадную повозку в селение: лёгкий возок прицепили к гружёной подводе и та тронулась в путь. Семён и монах шли рядом, хотя вполне могли бы и ехать — пара впряжённых в подводу волов даже не заметила дополнительного прицепа, — но уж больно хорошее стояло утро! И Семёну, и отцу Вуди захотелось поразмять ноги.

Пожилой крестьянин оказался человеком общительным и всё время, пока они ехали до посёлка, обстоятельно рассказывал своим случайным спутникам о виденных им сегодня на лесной дороге ужасах: о разбросанных там и тут руках, ногах, головах… Раза четыре рассказывал, причём с каждым разом подробностей становилось всё больше, и были они всё ужаснее. Появились в рассказе и стонущие деревья, и потеющая кровью земля, и громадная крыса с золотой короной, пляшущая на обглоданном черепе…

Ехавший с возницей мальчонка лет десяти, сын крестьянина, открыв рот смотрел на отца: мальчик таких подробностей не заметил. О чём теперь искренне жалел.

Наконец они въехали в посёлок и остановились у поселкового кабака. Заведение называлось «У дуба», что полностью соответствовало действительности — возле кабака рос дуб. Громадный, вековой.

— А мёртвые с косами вдоль дороги не стояли? — с испуганным видом спросил напоследок Семён у разговорчивого возницы, — гнилые такие, в саванах?