По сохранившимся документам можно теперь понять и проследить, как возникла у Ленина идея высылки ученых из страны, и в какой последовательности она реализовывалась. Впервые э идея публично засветилась в ленинском труде "О значении воинствующего материализма", тщательно проштудированном не одним поколением советских людей. Поводом к ее написанию послужил первый номер журнала "Экономист" за 1922 год, куда Ильич совершенно случайно бросил взгляд. Просмотрев публикации, он возмущенно отбросил журнал в сторону. И, взявшись за ручку, незамедлительно приступил в свойственной ему манере "раздавливать" этот "орган современных крепостников", прикрывающихся "мантией научности и демократизма".
Особенно сильный гнев у Владимира Ильича вызвала статья некого господина П.А. Сорокина "О влиянии войны", в которой автор по выражению Ленина, представил якобы обширные, но не имеющие под собой почвы, "социологические" исследования. Что же в статье профессора социологии Петербургского университета Питирима Сорокина было столь опасного и крамольного, что чуть ли не за каждой строкой "воинствующего материализма" до сих пор чувствуется нескрываемое раздражение Ленина и даже слышится его прерывистое от волнения дыхание?
Оказывается, Сорокин на основе собранных им данных решил проанализировать положение в стране с бракоразводными процессами после свежепринятых "пролетарских" законов о браке и семье, намного облегчивших механизм расторжения семейных уз. Эти законы якобы способствовали "раскрепощению женщин и ликвидации бесправного положения внебрачных детей". Резко возросшее число разводов и краткосрочность брачных союзов настолько ужаснули молодого социолога, что он рискнул под "занавес" выразить собственные взгляды на проблему любовных отношений, вокруг коей "до полной хрипоты" велись споры в двадцатых годах. "Эти цифры говорят, — подвел итог статистическим данным Сорокин, — что современный легальный брак — форма, по существу скрывающая внебрачные половые отношения и дающая возможность любителям "клубнички" вполне законно удовлетворять свои аппетиты".
Казалось бы, чем тут собственно возмущаться? Любой человек, тем более ученый-обществовед, вправе иметь личное мнение насчет природы и развития человеческих взаимоотношений. Но не тут-то было! "Нет сомнения, что и этот господин (Сорокин. — С.Б.), и то русское техническое общество, которое издает журнал и помещает в нем подобные рассуждения, — прорезю-мировал В.И. Ленин, — причисляют себя к сторонникам демократии и сочтут за величайшее оскорбление, когда их назовут тем, что они есть на самом деле, то есть крепостниками, "дипломированными лакеями поповщины".
Дальше — больше. В ленинской работе последовали уже чисто "адресные" оскорбительные упреки: "Вероятно, немалая их часть получает у нас государственные деньги и даже состоит на государственной службе для просвещения юношества (намек на профессорскую среду. — С.Б.), хотя для этой цели они годятся не больше, чем заведомые растлители годились бы для роли надзирателей в учебных заведениях для младшего возраста".
Ну, а затем глава "высокоморального" государства направляет узенькие мыслительные ручейки, касающиеся людей науки, в широкое русло определенной государственной политики. В заключительных строках своего поистине "воинствующего" печатного труда вождь напрямую подготавливает почву для осуществления "очередной задачи" пролетариата — сокрушения интеллекта:
"Рабочий класс в России сумел завоевать власть, но пользоваться ею еще не научился, ибо, в противном случае, он бы подобных преподавателей и членов ученых обществ давно бы вежливенько препроводил в страны буржуазной "демократии". Там подобным крепостникам самое настоящее место. Научатся, была бы охота учиться".
Согласно Священному писанию мысль есть уже сама по себе действие. И вот через два с небольшим месяца рабочий класс в экстренном порядке внимает советам "самого человечного человека" и начинает внедрять их в жизнь. Ленин же, не забывая о своих первоначальных эмоциях, возникших у него при прочтении журнала "Экономист", предпринимает попытку вернуться к поднятой проблеме, зайдя с другого бока. В письме к Ф.Э. Дзержинскому, датированном 19 мая, он дает недвусмысленное указание чекистам вплотную заняться неугодным изданием: "…это, по-моему, явный центр белогвардейцев. В № 3 (только третьем!!! это nota bene!) напечатан на обложке список сотрудников. Это, я думаю, почти все — законнейшие кандидаты на высылку за границу. Все это явные контрреволюционеры, пособники Антанты, организация ее слуг и шпионов и растлителей учащейся молодежи. Надо поставить дело так, чтобы этих "военных шпионов" изловить и излавливать постоянно и систематически, высылать их за границу" (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 54, с. 266).
Да уж, ничего не скажешь, сводить счеты с людьми, чьи взгляды расходились с его собственными, Владимир Ильич умел с потрясающей жестокостью. Не понравились ему суждения профессора Сорокина о семье и браке, стало быть не только этого профессора, но и всю буржуазную профессуру, а также "почти всю команду "охального" журнала, которая состояла из одних "военных шпионов", осмелилась подобные рассуждения напечатать, немедля следует предать анафеме. К рекомендациям Ленина, естественно, прислушались. Добрые три четверти состава редакции "Экономиста" — философы H.A. Бердяев, С.Н. Булгаков, В.М. Штейн, агроном В.Д. Бруцкус, публицисты A.C. Изгоев, Л.М. Пумпянский, Д.А. Лутохин и другие ровно через три месяца были соответствующими органами беспардонно выпровождены за пределы СССР. Это было их последнее лето на Родине.
Из "убиенной" Лениным и его сподвижниками редколлегии журнала особенно пострадали А.Н. Потресов и П.А. Сорокин. Первого Ильич хорошо знал по сотрудничеству в "Искре", пока РСДРП еще не раскололась на большевиков и меньшевиков. Тогда Потресов поспорил с будущим предсовнаркома на предмет подхода "искровцев" к выбору публикаций. А вот имя Сорокина застряло в памяти вождя, когда в феврале 1922 года ему доложили, что данный профессор в большой студенческой аудитории не слишком лестно отозвался о нем, представив слушателям как истового властолюбца, который отводит человеческой личности лишь роль второстепенного "винтика" в созданной им системе государственного управления. Причем властолюбца, способного "гулять по костям". Запомнились Ленину и другие сорокинские обличения. Он, в частности, утверждал, что в республике, опутанной диктатурой пролетариата, разрастается "вакханалия зверства, хищничества, мошенничества, взяточничества, обмана, лжи, спекуляции и бессовестности, словом тот "шакализм", в котором она "захлебывается и задыхается".
Так что безобидная по сути журнальная статья была лишь поводом расправиться с неугодным политиком, чтобы потом вообще начать "выкорчевывать из земли российской всяких вредных насекомых". Ох, как не любил Владимир Ильич "беспощадной" критики! А не любя ее, не мог и удержаться от того, чтобы к "дипломированным лакеям поповщины" не присовокупить имени Сорокина. Громить — так уж до конца. Характерно, что ленинские разгромы и погромы имели свою индивидуальную методику. "Когда Владимир Ильич кого-нибудь громит, то он находит в нем все болезни, которые числятся в известной старой медицинской книге, находящейся у него в большом почете", — делился своим опытом работы с вождем один из его сподвижников К.Б. Радек. Поэтому, если принять во внимание личную неприязнь Ленина к ученым-гуманитариям и его выдающиеся способности к составлению "компроматов", то можно считать, что свою задачу истребления лучших умов России путем их запугивания и "высылки за границу или в определенные местности РСФСР в административном порядке", он выполнил блестяще. И мстительные потуги Марата при его расправе с французскими академиками по сравнению с местью Ленина всего лишь детский лепет.
