Совершенно очевидно, и незачем здесь что-то скрывать, что Пуанкаре раньше Эйнштейна сформулировал принцип относительности и рассматривал его в контексте других фундаментальных законов природы. Свои воззрения по поводу несостоятельности концепции ньютоновского абсолютного движения в пространстве Пуанкаре скрупулезно и последовательно изложил в вышедших друг за другом статьях "Наука и гипотеза'* и "Ценность науки" в 1903–1904 годах. Первая его статья в русском переводе (1904 год) появилась даже на целый год раньше эйнштейновской "К электродинамике движущихся сред", где обсуждались принцип относительности и вытекающие из него новые пространственно-временные представления об окружающем нас мире. В этих и последующих работах "О динамике электрона" и "Измерение времени" Пуанкаре фактически осветил все то, что на сегодня составляет основное содержание теории относительности.
Единственным его научным заблуждением, как считается в ученых кругах, было допущение в природе эскалации скоростей движения выше скорости света. Но разве последние совершенные исследования не показывают, что Пуанкаре и здесь, скорей всего, не ошибался? Во всяком случае выдающиеся теоретики все смелее оперируют со скоростями движения материи, превышающими световую скорость.
Кстати, сам Эйнштейн достаточно уважительно относился к пионерским работам Пуанкаре, после знакомства с которыми он разом разрешил все проблемы и противоречия в научном мире, связанные с выходом на принципиально новый фундаментальный закон физики.
После того, как теория относительности заявила о себе в полный голос, многие крупные специалисты того времени удивлялись, отчего вдруг судьба отдала все лавры молодому эксперту Бернского патентного бюро, чье образование явно уступало глубоким и всеохватывающим знаниям Пуанкаре? Как это вообще могло случиться? Хотя кое-кто из столпов науки, в том числе и Луи де Бройль, полагали, что Пуанкаре при всем его превосходстве над Эйнштейном, "так и не сделал решающего последнего шага" в создании цельной теории. Изначально такого мнения придерживался и В. Паули, хотя под конец жизни изменил его: "В совпадении результатов, полученных независимо друг от друга Эйнштейном и Пуанкаре, я усматриваю глубокий смысл гармонии математического метода и анализа…".
Так в связи со всем сказанным, нам все же стоит изменить традиционный взгляд на теорию относительности и связывать ее в будущем не только с именем Альберта Эйнштейна, но и Анри Пуанкаре? Ведь в разработке релятивистской теории гравитации Пуанкаре тоже на целых десять лет опередил Эйнштейна. И именно эта теория, исчерпывающе объясняющая с помощью сложного математического аппарата физическую сущность тяготения, составила ядро работы Эйнштейна "Основы общей теории относительности", увидевшей свет в 1916 году.
Неважно, что сам Пуанкаре не был в этом вопросе первопроходцем. Раньше его, в 1904 году, релятивистский закон изменения массы со скоростью гениально вывел Гендрик Антон Лоренц. Но именно Пуанкаре блестяще завершил его работу, доказав, что данный закон распространим на любую материю.
Мало того, Эйнштейн в своих работах прямо оперирует отдельными научными представлениями Анри Пуанкаре. В частности, из труда "Измерение времени", датированного 1898 годом, он заимствует у французского математика рассуждения об одновременности протекания разноместных событий. Гений Пуанкаре предвидел условность данного явления, а также условность понятия о неизменности скорости света, распространяющегося в диаметрально противоположных направлениях. "Мы не можем непосредственно на основе интуиции, — отмечал Пуанкаре, — определить ни одновременность, ни равенство двух промежутков времени". И это глубочайшее заключение он не оставил без серьезных математических доказательств.
Раскрывая, например, понятия "одновременности и времени", Эйнштейн объяснял их на примере синхронизации часов, пространственно разделенных световыми сигналами. Этим сравнением пестрят почти все его публичные выступления и лекции. "Часы" Эйнштейна сделались чуть ли не ходячей легендой. Но разве не о том же самом говорил Пуанкаре еще в 1900 году?!
Точно также известный "парадокс близнецов", приписанный фантазии Эйнштейна, на самом деле обнаружил и использовал в качестве иллюстрации своих трудов французский мыслитель Поль Ланжевен. А до него эффект отставания движущихся часов был замечен и изучен английским физиком Джозефом Лармором в 1900 году.
Ланжевен также независимо от Эйнштейна установил очень важную закономерность, объясняющую связь массы и энергии. Более того, Ланжевен был первым, кто на основе этой связи просчитал реальные отклонения масс атомов от целочисленных значений. Мы же знаменитую формулу E=mc2 продолжаем автоматически считать формулой Эйнштейна, игнорируя колоссальный вклад в разрешение этой проблемы П. Ланжевена, Ф.Газенёрля, А. Пуанкаре, О. Хевисайда и Дж. Дж. Томсона.
Кому-то, конечно, вышеприведенные доводы могут показаться кощунственными по отношению к памяти Эйнштейна. Но ведь все они — чистая правда. Многие из положений, высказанные молодым физиком-теоретиком, уже были выдвинуты его предшественниками. Да и что в том удивительного? Достаточно в качестве аналогии вспомнить одну литературную загадку, над которой в наше время ломало голову немало умов, интересующихся историей науки и психологии научного творчества. Вопрос ставился так: каким образом Александр Блок еще за год до теоретических интерпретаций Эйнштейна в стихотворении "Моей матери" сумел прозреть одно из следствий теории относительности — "Парадокс близнецов"? Воспроизведем этот текст:
Нам казалось: мы кратко блуждали.
Нет, мы прожили долгие жизни…
Возвратились — и нас не узнали,
И не встретили в милой отчизне.
Что можно к нему добавить? Произошла просто непостижимая вещь: поэт обскакал физика! Сколько версий на этот счет не выдавала шокированная прозорливостью Блока отечественная и зарубежная литература: от "высосанных из пальца" до самых "заземленных"! На самом же деле истоки блоковского "ведовства" объяснялись просто. Располагая уникальной библиотекой, Блок узнал о "парадоксе близнецов" еще до работ Эйнштейна из других, более ранних, источников и не "предвосхитил" его открытие, как это утверждают некоторые оригиналы, а отразил в поэтической форме мысли, скажем, того же Ланжевена.
И вот еще над чем в ключе нашего разговора стоит поразмышлять: почему Альберт Эйнштейн сразу же не имел чести быть удостоенным Нобелевской премии за перевернувшую мир теорию относительности и лишь через годы после потрясающего рывка вперед получил эту престижную премию за куда менее значимое открытие квантовых законов фотоэффекта? Неужели в Нобелевском комитете догадывались, на какой научной платформе эта грандиозная теория родилась и потому не спешили накалять страсти?
Конечно, никто здесь не собирается умалить вклад Альберта Эйнштейна в современное развитие физики. Такая цель не стоит. Но не отдать дань заслугам других талантливых людей было бы совсем нехорошо. Каждый ученый должен занимать свое место на иерархической лестнице корифеев науки не по усмотрению заинтересованных лиц или причудам фортуны, а соответственно лепте, действительно вложенной им в прогресс научной мысли. Уникальная теория относительности, как мы убедились, есть плод коллективного разума многих ученых, так почему именно Эйнштейну должна достаться единоличная слава? Было бы вернее разделить ее между всеми, кто проложил ему дорогу к знаменитой формуле, сделавшей "теорию века" красивой, целостной, стройной и безупречной. Но этого не случилось, и Альберт Эйнштейн, будучи просто незаурядным мыслителем, сделался благодаря разным подпевалам и не слишком добросовестным историкам науки не только символом нашей эпохи, ее идеалом и кумиром, но и в какой-то степени ее жертвой, невольно оказавшись причастным к очередной научной мистификации. Ореол "единственного и неповторимого" провидца в физической науке ему бездумно навязывала и вездесущая пресса, и малоосведомленные в ней историографы. В какой-то степени сооружению несоответствующего заслугам Эйнштейна пьедестала помогла и атмосфера самого общества, вконец растерявшегося от головокружительных успехов современной науки, способной, благодаря работам физиков-теоретиков, высвобождать колоссальные запасы внутриатомной энергии.