Я молчал, и Чилл, решив, что он убедил меня, улыбнулся мягко и ласково. Но я молчал не потому, что согласился. Я понял одну простую вещь: споры полезны, когда нужно выяснить истину, но с вооруженным убийцей не спорят — его бьют, чем попало. Если человек падает в обморок, порезав палец, но не смущается уничтожить население целого города, если человек обирает 120 тысяч рабочих с семьями, если за их счет он сколотил миллионы и себя же считает благодетелем, с таким — спорить бесполезно. Он все равно не поймет.

— Не надо быть наивным, Джонеон, — сказал мне шеф на прощание. — Жизнь — борьба. За победу иногда приходится перегрызать горло. Наступают великие дни. Мы используем вашу мысль на практике — это будет новая Хиросима. Я думаю, мы заработаем на этом деле славно. Ваша доля может дойти до трех миллионов лет через пять. Три миллиона — всегда деньги. Вы сможете прожить всю жизнь, ничего не делая, поехать на яхте вокруг света или купить усадьбу с речкой и построить для собственного удовольствия ледяную плотину, чтобы освещать свой гараж. С тремя миллионами можно быть сумасбродом и даже филантропом. Ведь вам не снилась такая сумма, Аллэн, а?

Джо очень удивился, когда я попросил его познакомить меня с «подрывными элементами».

— А стоит ли? — спросил он, и в его голосе я услышал глубокое недоверие к преуспевающему инженеру. И когда я объяснил, что речь идет об оружии, Джо все еще пытался успокоить меня, говоря, что они сами предупредят рабочих, в любом порту, куда бы ни пошла «Уиллела».

Но мне все-таки удалось уломать Джо. Он попросил меня подождать на нижней палубе и вскоре привел туда молодого худощавого кочегара, смуглого от угольной пыли, въевшейся в поры.

— Вилкинс, — представился «подрывной элемент». Я спросил его, не коммунист ли он, и был разочарован, получив отрицательный ответ. Совершенно неожиданно для самого себя я понял, что в душе у меня произошел переворот. В наших кругах принято было говорить о коммунистах с некоторой опаской, но сейчас, когда я сам свернул с дозволенного пути, мне казалось, что только коммунист мог указать мне надежную дорогу.

— И зачем только вы, инженеры, выдумываете такие пакости. А еще ученые люди! — с упреком сказал Джо, когда я закончил рассказ о намерениях Чилла.

Я покраснел, как будто в самом деле был виноват. И мне было приятно, что кочегар Вилкинс нашел нужным прийти ко мне на помощь.

— Ерунду городишь, Джо, — сказал он. — Вещи сами по себе не бывают злыми и добрыми. Ружье — штука хорошая, она выдумана для охоты. И пароходы очень полезны — тебе не надо это объяснять. А когда нашему брату дают в руки ружье и сажают на пароход, чтобы мы убивали корейских крестьян, — это очень скверно. Но изобретатели здесь не при чем.

— Так вы считаете, что это дело неотложное? — продолжал он, обращаясь ко мне.

Я подтвердил. «Уиллела» должна была завтра к вечеру прийти в Пальматаун. Послезавтра летчики Чилла возьмут аппараты на борт, и в тот же день они будут сброшены на деревни восставших партизан. Не думаю, чтобы Вилкинс мог переубедить наемников доллара.

Между тем к нам присоединились еще трое: долговязый швед, малиновый от загара, худощавый итальянец и негр. Каждый из них крепко пожал мне руку, кроме негра, разумеется. Негр не рисковал протянуть руку белому мистеру.

Когда я закончил рассказ, второй раз передавая им все с самого начала, сразу вспыхнул спор. Никто не сомневался — аппараты надо уничтожить, но как?

Итальянец предлагал проделать все в полной тайне. «Нас пятеро решительных, — твердил он. — У нас есть ножи. Зачем нам лишние разговоры, захватить каюту шефа, нож к горлу и пусть дает приказ капитану: «Все оружие за борт!» Вилкинс с возмущением возражал:

— Мы матросы, а не ракетиры. Мы открыто стоим за дело мира. И это все должны знать.

— Я так и предлагаю. Мы схватим шефа за горло и объясним ему. А что ты хочешь? Рыться в трюме? Разве мы найдем эти бомбы?

— В самом деле, мистер, вы знаете, где лежат ваши бомбы?

К счастью, эта трудность быстро разрешилась. Конечно, матросы сами должны были знать, где что уложено. Когда я подробно описал, как выглядят аппараты, Джо радостно вскрикнул:

— Я знаю, где они. Они не в трюме, а в холодильнике, возле камбуза. Правда, мы отдали ключ капитану, но я, пожалуй, подберу другой. Кок не знает, конечно, что у нас — кухонной братии — есть второй ключ от кладовки.

При этом известии все заговорщики оживились.

— Значит, это рядом с кубриком. Очень удобно, мы вытащим бомбы прямо на нижнюю палубу.

— Но ведь там охрана.

— А кто в охране? Толстый Дик? Мы уговорим его.

— Но имейте в виду, ребята, там штук сорок и все они тяжелые. Здесь пятерых мало, мы провозимся всю ночь.

— Ну вот, я говорил, что надо поднимать народ.

В матросском кубрике было душно и тесно. Матросы спали на койках в два этажа. Пахло мокрой обувью, потной одеждой, крепким табаком. В углу под тусклой лампочкой четверо играли в карты, рядом благообразный старик с очками на носу целился ниткой в игольное ушко. Остальные спали, разметавшись и сбивши в ноги легкие пикейные одеяльца. Они стонали во сне, скрежетали зубами и неожиданно всхрапывали, а пружинные койки скрипели под тяжестью сильных тел.

Джо и негр сразу стали к дверям, остальные принялись расталкивать спящих. Зевая, потягиваясь, выворачивая лопатки, матросы начали подыматься. Я смотрел на эту сцену и почему-то мне казалось, что я уже видел это где-то. И вдруг вспомнил: да ведь это же ночлежка!

Не знаю почему, но это воспоминание помогло мне порвать паутину недоверия. Я почувствовал себя на привычном месте. Я снова был безработный инженер, который приплелся на дно одолжить десять центов у товарищей по несчастью. И я сразу нашел тот дружеский тон, который не мог найти в разговоре с Джо и Вилкинсом.

— Вот какая вышла история, ребята…

Меня слушали со вниманием и отлично понимали, даже когда я говорил о технических подробностях. Изредка меня прерывали репликами, задавали вопросы.

— Значит, вроде атомной бомбы навыворот, — заметил старик с иголкой. Для чего же ты ее, парень, выдумал?

Я объяснил, и разъяснения мои не вызвали никакого сомнения.

— Все они такие, за доллар задушат и отравят. Чужими руками, конечно, чтобы своих не пачкать. Понадейся на Чилла — с него станется, откликнулись матросы.

Только под самый конец рассказа произошла заминка. Какой-то парень, сидевший с картами в руках, встал и, лениво потянувшись, направился к выходу.

Джо преградил ему дорогу.

— Куда?

— Тебе какое дело? Покурить, — огрызнулся парень.

Джо возвысил голос:

— У нас не вагон для некурящих. Сядь на место, Майк.

— Фискалить хочет, — крикнул кто-то.

Майк с бегающими глазами сел у входа и демонстративно закурил. Когда я кончил свой рассказ, заговорили все сразу.

— Что выдумал: холодная война! Самого бы заморозить.

— Доллары, доллары! Подавились бы они долларами. А бомбы эти на дно… пусть акулы воюют.

Вилкинс сразу подхватил инициативу.

— Мы понимаем, что означают эти бомбы. Сегодня их испытывают в колониях, завтра они летят на нашу голову. Надо уничтожить их. Выбросить за борт. Мы знаем, где они хранятся. А семейные пусть посидят в кубрике.

— Почему семейным сидеть?! Разве семейные за войну?

— У меня искалечили сына в Корее. Парню 21 год и потерял две руки.

— У меня у самого пуля под ребром. Еще с той войны.

— Довольно грабить людей… К чорту бомбы!!!

Вилкинс оказался превосходным командиром. Расторопные матросы мгновенно заняли все входы в коридор за кухней, и когда я подоспел к месту действия, Джо, ругаясь шепотом, уже ворочал в скважине подобранный ключ. Охранник — толстый Дик, связанный, лежал на полу, а итальянец, сидя на нем верхом, что-то шептал ему на ухо.

— Да я не против, — стонал Дик, — но меня же выгонят. Ребята, прошу вас, пырните меня потихоньку. Пусть видят, что я оказал сопротивление.