— У нашего тренера светлая голова, — говорил Фредди тогда, — он умеет делать голы из любого мяча. Учитесь, мальчики, рассчитывать ногами. Голы — это ваш основной капитал на футбольной бирже.

И вот как-то раз, прервав рассуждения Фредди, я спросил его — нет ли у Чилла новых сообщений о работах профессора Чернова.

Отвечая мне, Фредди многозначительно усмехнулся и понизил голос:

— Шеф сам, не торгуясь, выплатил бы десять тысяч за новые сообщения из России. Но разве что так просто? Помнишь, в статье, которою мы переводили с тобой, упоминался газгольдер, какой-то порошок и пар. Все наши эксперты единогласно сказали, что русские замораживали воду твердым воздухом. Шеф приказал ставить опыты.. но ничего не получается. И в чем тут загвоздка, никто не может понять.

— Но если русские замораживали, значит есть какой-то способ, — заметил я.

— Есть-то есть, только найди его, попробуй. Шеф всадил в опыты хорошую сумму, а результатов все нет. Он целую неделю грыз кулаки от злости, но тут ему подвернулся контрольный пакет Всемирной Жевательной резинки, шеф проглотил эту резинку стоимостью в 3 миллиона и утешился. Три миллиона долларов, Аллэн! Ничего себе! Нам бы с тобой на двоих для начала. Чтобы ты сделал, Аллэн, будь у тебя полтора миллиона?

Задавая этот пустопорожний вопрос, который миллиону американцев задают друг другу во время обеда, после обеда или вместо обеда, Фредди не знал, что, конечно, ответ у меня заготовлен заранее. Только накануне я составил приблизительную смету. По моему расчету, имея в руках полтора миллиона, я мог бы начать строительство.

И я рассказал Фредди все: о плотине, о шлюзах и водосливе, о том, как я думаю бороться с текучестью льда и фильтрацией теплых грунтовых вод, о гидростанции на реке Святого Лаврентия и миллионе ферм на дне Северного моря.

Фредди слушал мою взволнованную речь с любопытством, изредка скептически улыбался, но когда я дошел до переселения безработных на дно, приятель расхохотался шумно, откровенно и неудержимо.

— Ой, не могу! (взрыв хохота)… Нет, какова наивность! (хохот) .. Я не могу поверить, Аллэн, ты мой ровесник, а рассуждаешь, как ученица воскресной школы. Новые земли для безработных?! Миллион ферм на дне моря?! Неужели это всерьез? Нет, не могу поверить.

Я был ошарашен, возмущался и недоумевал и выглядел, должно быть, преглупо.

— Слушай, мальчик, — сказал Фредди, покусывая губы. — Если ты сам не понимаешь, я тебе объясню. Мы даем Европе займы, чтобы она покупала зерно на хлебной бирже в Чикаго, яичный порошок Фокса и консервы Чилла. Кто тебе разрешит засеять десять миллионов гектаров возле самого Лондона? Газеты съедят тебя живьем, тебя линчуют на каком-нибудь элеваторе. В Айове и Канзасе пшеницей топят паровозы, в Огайо обливают картофель керосином. Нам нужны не сытые фермеры, а покупатели, миллионы голодных, чтобы они просили хлеба, чтобы они забирали в долг, в кредит, чтобы они закладывали нам жен, детей, свои дома и бессмертные души… Вот, что нужно. Ты придумай, как разорить лишних десять миллионов, тогда тебе скажут спасибо.

— Бедный мальчик! Ты предлагаешь заменить льдом бетон и воображаешь, что решил все трудности. Да разве остановка за бетоном? Нет, дорогой, вся беда в том, что по нашему закону реки принадлежат государству и частным владельцам тепловых станций невыгодно, чтобы с ними конкурировала дешевая государственная энергия. Разговоры о гидростанции на реке Святого Лаврентия продолжаются без толку десять лет только потому, что Уолл-Стрит при помощи газет и лоббистов проваливает в конгрессе этот проект. Ты не пробьется никогда. В лучшем случае v тебя купят идею, чтобы положить ее в сейф.

Я был смущен. Все это слишком похоже на правду, по мне не хотелось сдаваться и, напрягая голову, я подыскивал возражения.

— Великодушие, благоденствие, справедливость! — продолжал Фредди. — все это хорошо в предвыборных речах. Говорят, что все мы временные пассажиры на этой планете, но мне хотелось бы проехать свой путь в первом классе. А ты, сидя в трюме, на самом дне, сочиняешь новые рейсы! Разве планета ради тебя свернет со своей орбиты? Смешно!

— Если хочешь знать, я могу тебе рассказать, что я бы сделал, будь у меня полтора миллиона. Я открыл бы университет — да. да, первоклассный университет: светлые лаборатории, лучшие профессора, самые толковые студенты со всей Америки. И отметь, все это из любви к бедным молодым студентам, которые работают официантами и дворниками, чтобы заплатить за свои учебники и грошовые обеды, из чистой благотворительности, в кредит, с уплатой в рассрочку после окончания. Я ручаюсь, что через десять лет я задушу все другие платные университеты и колледжи. Я один буду поставлять инженеров в стальные тресты, химиков на газовые заводы, физиков для атомной промышленности. Мои люди будут изобретать снаряды и броню, газы и противогазы, самолеты и зенитные орудия. Я буду изготовлять целые партии болтунов высшего класса — католикам и протестантам, республиканцам и демократам — за одинаковую цену. Остановка за небольшим — полтора миллиона! Полтора миллиона — пустяк для колбасника Чилла, а для бедняка Фредди — недоступная вершина.

— Ты хочешь торговать инженерами, как неграми, — сказал я с отвращением.

— Да. да, торговать! — вскричал Фредди. — Я хочу делать большие деньги все равно на чем. Шеф продает требуху и вонючие кишки — он столп общества. Доктора делают свой бизнес на болезнях, преподобные проповедники — на царстве божьем. У нас есть короли рельсов, нефти, газов, короли газетной лжи и кинолжи. Одни короли торгуют голосами голосами избирателей, конечно, другие — ногами, я имею в виду ноги футболистов, третьи — кулаками боксеров, их выбитыми зубами и сломанными носами. А я собираюсь торговать мозгами. Король мозгов Альфред Палома! Как это звучит? Не хуже, чем говяжий король?

— Ты пойми, Аллэн: наука — это средство делать деньги, такое же средство, как футбол, политика или скотобойни. Есть два сорта людей волки, и бараны. Боюсь, что ты профессиональный баран. Ты рожден, чтобы тебя стригли. У тебя в голове в три раза больше, чем у меня, но без меня ты не смог найти работу. И дальше будет то же самое. Я буду продавать чужие мозги и богатеть, а ты со своими химерами зачахнешь. На бирже не котируются бредни, на них нет спроса. Тебе лучше было бы ехать в Россию, красные любят фантазеров. Я думаю, что ты недаром изучал русский язык, наверное, у тебя бабушка славянка. Я давно замечал, что в тебе есть что-то неамериканское.

— Ну, знаешь, — сказал я сквозь зубы, окончательно теряя равновесие. Я не знаю, кто из нас двоих настоящий американец. Мои предки приехали на «Майском цветке» и, когда они варили дикого индюка, твои объедались макаронами.

Фредди ушел, обидевшись, но я даже не заметил его ухода. Я был сбит с толку окончательно. Фредди сказал странные слова: «тебе лучше было бы ехать в Россию».

Неужели он прав и нужно быть красным, чтобы задумывать полезные проекты? Неужели нельзя быть творцом, честным человеком и настоящим американцем одновременно? Нет, я отказывался верить Фредди.

Дня два или три совершенно обескураженный я не притрагивался к своим расчетам. Но отказаться от них я уже не мог. Слишком много было сделано, чтобы отступить. И я постепенно доказал себе, что мой приятель ошибся. Фредди не ученый и не инженер, он деляга. Своих взглядов у него нет, вероятно, он повторяет взгляды Чилла. Но в Америке немало честных и умных людей, которые поймут меня и поддержат.

Подумав, я решил посоветоваться с Клэем. Я знал, что мой прежний начальник — талантливый человек. Клэй был слишком ленив, чтобы придумывать новое, но советчик он был превосходный. Я уже говорил об этом.

Клэй выслушал меня внимательно, серьезно и даже терпеливо, хотя я задержал его по дороге к стойке. Когда я кончил, он подумал, нахмурив высокий лоб, а затем сказал неожиданно:

— Я был лучшего мнения о вас, Аллэн.