Поток пассажиров редеет. Теперь спускаются по одиночке самые богатые, неторопливые, обремененные багажом. Сзади всех плывет полная дама в лиловом шелковом платье с какой-то невероятной клумбой на голове вместо шляпы. Перехватив мой напряженный взгляд, дама оборачивается и кокетливо улыбается, показывая зубы. И это все. Матросы начинают мыть опустевшую палубу. Кто-то из них шутки ради направляет брандспойт на мол, где стоят торговки со связками бананов.

Милли! Неужели тебя уже нет?

Но вот опять появляются люди. Пятясь задом, санитары выносят носилки. Милли? Нет, какой-то мужчина. Небритые, щеки, усы…

Худенькая женщина в больничном халате опускается по трапу. На руках у нее довольно большая девочка, завернутая в одеяло. У женщины бледное, усталое лицо, синяки под глазами… И вдруг…

— Аллэн! — кричит она.

— Милли!

— Аллэн!

— Милли!

В крикливом портовом городе, на молу, где пахнет солью, кожами, цементом и гнилыми фруктами, стоят мужчина и женщина. Стоят и твердят, как заклинание. одни и те же имена: Аллэн, Милли, Аллэн, Милли!!!

И все уже сказано И все понятно.

Мне очень хотелось самыми возвышенными поэтическими словами передать вам историю моей любви. Но я, к сожалению, инженер, а не поэт. И я опасаюсь, что дорогое мне посторонним покажется скучным и бесцветным.

Я мог бы рассказать весь день приезда минута за минутой — рассказать, как, отойдя от трапа на шаг, Милли остановилась, уперла руки в бока и деланно сварливым тоном объявила:

— Но имейте в виду, мистер, нас двое — я и Лу. Мы вместе тонули, нас вместе вытащили из воды. Я ее выхаживала в лазарете, и мы твердо решили не расставаться. Или вы берете нас обеих, или никого.

Я мог бы рассказать, какой сердитый голос был у Милли, как она кричала и топала ногой, как смешно было, что она — сама еще девчонка изображает из себя приемную мать и как смеялись у нее при этом глаза.

Я мог бы рассказать, как Милли пришла в мою комнату — прекрасную комнату, которую я сам. убрал накануне, и сразу же обнаружила под шкафом склад окурков (а я их так старательно заметал туда, чтобы не валялись на виду) и вместо того чтобы сесть на кушетку и поведать о годах, которые мы прожили врозь, Милли побежала одалживать метлу у старухи-привратницы.

Я мог бы рассказывать бесконечно о словах, жестах и взглядах, но все слова, жесты и взгляды имеют значение только для меня, точно так же, как только для вас имеет значение, какая косынка была сегодня у Мэри Энн, и как она нахмурила брови, когда сказала «здравствуйте», точно так же, как только вашей матери интересно, что в ранней юности вы любили сосать свою левую ногу.

Но вернемся к технике.

Приблизительно через неделю после приезда Милли ко мне в лабораторию зашел Фредди. Прежде всего он шепотом попросил удалить всех лаборантов, сам спустил шторы, выглянул за дверь, чтобы проверить — не подслушивает ли кто, и после всех этих предосторожностей вынул из-под пальто обыкновенный термос.

В термосе оказались куски сероватого, довольно грязного и уже подтаявшего льда. Пока я рассматривал их, Фредди рассказал мне, что этот лед был изготовлен каким-то знаменитым канадским ученым, умершим в прошлом году. Мистер Чилл приобрел у наследников лабораторию канадца вместе с оборудованием, но все записки и протоколы опытов оказались утерянными, так что секрет канадского льда пропал бы, если бы Фредди не нашел несколько кусков льда в погребе в старой мороженице. Теперь все лаборатории шефа заняты анализом канадского льда, но он, Фредди, по дружбе оставил полкилограмма для меня. Здесь есть возможность отличиться. Шеф хорошо заплатит тому, кто раскроет секрет канадского льда. Только надо работать в строжайшей тайне по вечерам и без помощников.

Вся эта запутанная история сразу показалась мне неправдоподобной. Но я смутно догадывался об истинном происхождении канадского льда и не стал допытываться. Я понимал, что в мои руки попал тот рычаг, который может сдвинуть с мертвой точки проект ледяной плотины.

В тот же вечер, запершись в лаборатории, я начал исследование. В моих руках было несколько осколков мутного крупнозернистого льда, ничем не замечательного на вид. Каким же образом мог быть изготовлен этот лед?

Чтобы заморозить воду, нужно создать искусственный холод — это понятно. Создать искусственный холод — это значит поглотить часть тепла.

Наука знает целый ряд процессов, в которых поглощается тепло. К числу их относится нагревание других холодных тел (теплообмен), таяние, испарение, расширение газов, размагничивание, растворение солей.

Внешний осмотр ничего не сказал мне. Я рискнул по пробовать лед на вкус Он показался мне довольно соленым. И это привело меня к мысли, что лед получен при помощи растворения какой-нибудь соли.

Какие же соли поглощают тепло при растворении? Я взялся за химический справочник и сразу пришел в ужас. Оказалось, что тепло поглощают самые разнообразные соли — хлористый кальций, селитра, обыкновенная поваренная соль, бертолетовая соль, марганцевокислый калий, нашатырь и еще десятки других азотнокислых, уксуснокислых, фосфорнокислых и роданистых солей, о которых я никогда не слыхал. Кроме того, канадский профессор мог приготовить искусственно какую-нибудь новую, небывалую, особенно сильно действующую соль.

Чтобы разобраться во всем этом деле и сделать достаточно точный анализ, мне нужно было заново изучать химию. К счастью, я был связан с химической лабораторией. Иногда по нашему заказу они делали анализ воды или песка. Я решился нарушить запрет Фредди, растопил кусочек льда и снес пробирку с соленой водой к знакомому химику. Химик попросил у меня три дня и точно в назначенный срок принес мне лист бумаги, на котором были выписаны формулы и проценты.

— Это обыкновенная морская вода, — сказал он, — я ручаюсь, что никакие соли в нее не добавлялись.

Было от чего прийти в отчаяние.

Обыкновенная морская вода! Но как же она заморожена?

Я снова осмотрел образцы и на этот раз обратил внимание на пузырьки воздуха. Может быть, вода была заморожена жидким или твердым воздухом. Правда, в лабораториях Чилла это не получалось, но возможно, что канадский ученый сумел устранить недостатки жидкого воздуха.

Опять я отправился к химику, на этот раз с кусочком льда. С большим трудом мы собрали в пробирку газы из пузырьков, химик произвел анализ и со вздохом сказал:

— Все-таки это обыкновенная морская вода. В ней всегда растворены газы и, когда вода замерзает, газы образуют пузырьки.

Отброшенный на исходную позицию, я снова оказался ни с чем.

— Ну хорошо, — говорил я себе, — вода заморожена. В нее внесли холод, но не обязательно процессы охлаждения должны происходить внутри воды. Холодильник может стоять где-нибудь в другом месте, скажем, на берегу Он может охлаждать какое-нибудь твердое вещество — железные опилки, бумажную массу, песок, пыль, и это твердое вещество может служить переносчиком холода от холодильника к воде. Но в таком случае мы должны найти в воде какие-нибудь твердые частицы…

Я взялся за микроскоп и почти сразу же обнаружил какие-то твердые частицы, похожие на прибрежный песок, и короткие тоненькие волокна. Одно только смущало меня. Лед по своей структуре был крупнозернистым. Если песчинки были переносчиками холода, они должны были оказаться в центре зерен. Непонятно было также, какую роль играли волокна. Я заподозрил, что это водоросли, но в нашем химическом городке не оказалось ни одного специалиста по водорослям. Пришлось в ближайшее воскресенье взять отпуск и поехать в Пальмтаун в Океанографический музей.

Еще через неделю я получил ответ: «Это обыкновенная морская вода», сказали мне океанографы. — «Волокна» — это водоросли, а твердые частицы, которые вы приняли за песок, — обломки микроскопических ракушек. Все эти существа живут в северной части океана. Вы найдете их в каждой капле.