— Полный вперед. Срочное погружение!

Анисимов с Бурдюком мгновенно увеличили ход. Настюхин переложил рули на погружение. Подводная лодка, набирая глубину, устремилась к горящему танкеру — к единственному месту, где можно было укрыться от глубинных бомб. Море огня — разлившееся на поверхности горючее — было тем барьером, который отделял нас от вражеских кораблей.

Все же серия из восьми глубинных бомб, сброшенных катерами, чуть не накрыла Л-3 в момент ее ухода на глубину. Нам казалось, что какой-то невероятной силы великан бил по корпусу корабля огромной кувалдой. Часть механизмов подводной лодки вышли из строя. Мы снова в самый ответственный момент остались без гирокомпаса.

Надо было отворачивать от горящего танкера. Нырнуть под него заманчиво: больше шансов оторваться от катеров, но в то же время и опасно: тонущее судно навсегда может похоронить под собою подводную лодку.

— Право на борт!

Взглянув на стеклянную крышку магнитного компаса, я увидел, что она вся запотела, картушки не было видно. Пришлось пустить секундомер и маневрировать вслепую — перекладывать рули через определенное количество времени на определенное количество градусов.

А морские глубины вокруг нас громыхали и рвались... Л-3 стремительно уходила от преследования, и взрывы за ее кормой становились все глуше и глуше.

Я спустился вниз, в центральный пост. Настроение у всех приподнятое. Первая победа!

Но меня настораживает работа во время атаки Крастелева и Настюхина. Оба торопливо оправдываются: первый забыл дать команду на электромоторы увеличить ход, второй запоздал с перекладкой рулей. Обоих выручил командир. Зонин, смеясь, говорит, что победителей не судят. Немного раздосадованный, иду к себе в каюту добриваться...

Проанализировав весь ход атаки, я убедился, что рано мы ушли от маяка Богшер. Не имея достаточной тренировки в залповой стрельбе торпедами, выходить в атаку при таком сильном охранении было рискованно. За тяжелую блокадную зиму люди утратили «чувство подводной лодки», особенно боцман и инженер-механик. А от них многое зависит в послезалповом маневрировании.

Ни один прибор (до появления радиоэлектроники) не мог так своевременно и так точно, как мышцы человека, зафиксировать момент, когда подводная лодка начинает всплывать или погружаться. Это «чувство лифта» не каждому дано, но с годами, при длительной тренировке хороший подводник — а боцман и инженер-механик должны быть такими — приобретает это исключительно ценное свойство.

Достаточно лодке лишь чуточку сдвинуться с заданной глубины, как боцман, стоящий на рулях глубины, уже чувствует ее намерение и немедленно реагирует. И после того как рули уже начали перекладываться, прибор глубины начнет показывать, что следует делать боцману и инженеру-механику.

Мы с Долматовым решили выйти в центральную часть Балтийского моря и там снова заняться боевой подготовкой, но уже более основательно, чем у маяка Богшер. Для отработки залповой стрельбы торпедами на заданной глубине всем нам пришлось потратить драгоценных три дня и напряженно потренироваться. Только после того как в центральном посту Крастелев, Настюхин, Волынкин и Вальцев были готовы к обеспечению любого маневрирования подводной лодки, а Сидоров, Мишин и Еремеев во главе с Дубинским — к приготовлению стрельбы залпом из шести торпед, мы взяли курс к Померанской бухте на свою позицию.

Когда мы подошли к проливу между мысом Сандхаммарен (Швеция) и датским островом Борнхольм шириной около 20 миль, убедились, что пролив сильно минирован: шведами — у своего побережья, а немцами — у датского. В средней части пролива мы наблюдали довольно оживленное судоходство шведов и немцев, но строго по определенному фарватеру.

После тщательной разведки форсируем пролив и выходим к немецкому острову Рюген. Обилие маяков в этом районе, высокие берега Борнхольма и очень приметный мыс Аркона на Рюгене позволяют нам хорошо ориентироваться.

Плавать на глубинах, близких к грунту, здесь нельзя — много затонувших судов. Но что делать? Для наших подводных лодок это весьма перспективный район. Здесь сосредоточены наиболее важные коммуникации противника.

Имея указание до постановки мин в торпедные атаки не выходить, мы стали наблюдать за путями движения вражеских судов, чтобы в наиболее выгодных местах поставить мины. Были установлены два узла пересечения транспортных линий противника. Особую ценность для врага представляло паромное сообщение, с помощью которого осуществлялась через Швецию железнодорожная связь между Германией и оккупированной ею Норвегией.

Доложили об этом командованию радиограммой. Чтобы лодка не была обнаружена гитлеровской радиоразведкой, мы вышли на время связи из этого района, потратив на это более двух суток. Спустя полтора месяца, вслед за нами, пользуясь нашими данными, в район Померанской бухты, которая считалась противником недоступной для советских подводников, пришла наша подводная лодка Д-2. Мне хорошо была знакома эта лодка типа «Декабрист», так же как и ее командир Роман Владимирович Линденберг. Высокий, худощавый, подтянутый, он отличался всегда собранностью и сдержанностью. Это был умный, находчивый и зрелый подводник. Меня всегда восхищала его тактическая сметка, в любых условиях обстановку он оценивал быстро, на лету и действовал грамотно и решительно. Обнаружив конвой из двух паромов в охранении миноносцев и катеров, командир Д-2 провел блестящую атаку — уничтожил торпедами оба парома, перевозившие войска норвежского легиона на восточный фронт. Этот смелый удар вызвал замешательство в стане врага. Движение транспортов к западу от Борнхольма было прервано на несколько дней.

Постановка мин заняла у нас почти целые сутки. Чтобы не дать врагу возможности вытралить все мины сразу, как только на них подорвется первый корабль, я решил использовать «метод треугольника» со сторонами в пять, шесть и семь миль. Такие расстояния между банками создавали впечатление большой минной опасности, и в то же время это давало возможность тем нашим лодкам, которые придут сюда позже, вести боевые действия, не опасаясь подорваться на собственных минах.

Только после войны, спустя много лет, когда наши и противника карты, кальки, приказы и отчеты были рассекречены перенесены из сейфов на полки архивов, стало известно, что на поставленных нами минах подорвались и затонули два вражеских транспорта, груженные никелевой рудой, и одна подводная лодка. Враг умел скрывать свои потери. Да, бывают победы, о которых узнаешь только после войны.

В ту же ночь, после постановки мин, мы занялись поиском целей для торпедных атак. И вот из-за неисправности дизеля вынуждены были лечь на грунт у датского берега.

В первом отсеке шла перезарядка торпедных аппаратов. Мичман Сидоров и торпедисты Петр Мишин, Павел Еремеев, Владимир Молочков, испытавшие первую радость боевого успеха — потопление танкера, готовили для врага очередные «подарки» — торпеды. Мощные стальные сигары более семи метров длиной и около полуметра в диаметре лежали на специальных стеллажах.

Приготовление торпеды к выстрелу требует много сил, времени и, главное, — умения. Малейший недосмотр, неточная регулировка прибора глубины или гироскопа, удерживающего торпеду на курсе, может привести к тому, что торпеды пройдут мимо цели. А случались в море ситуации и пострашнее.

В американском подводном флоте во время войны с Японией были случаи, когда из-за неточного выполнения инструкции торпеды шли вначале на цель, а затем резко поворачивали на обратный курс к подводной лодке и... наступал трагический финал.

Мы с Долматовым и Зониным зашли в первый отсек, когда мичман Сидоров держал в правой руке первичный детонатор в медной оболочке величиной с авторучку, намереваясь вставить его в запальный стакан. В эту минуту нервы у Сидорова были на пределе — жизнь корабля находилась в его руках. Капсюль чуть звенел о запальный стакан — мичман нервничал.

— Отставить детонатор, — скомандовал я.