— Команде обедать.
Обед опоздал, и все изрядно проголодались.
— Прозвоним чарками, — говорит Каратаев, и его широкое лицо озаряется улыбкой.
— Во славу советского оружия! Первую пьем за первую на-iy победу и, как говорится, дай бог не последнюю!
У всех сияющие, гордые лица. Матросы и старшины делятся впечатлениями.
— Ты слышал взрыв? Точь-в-точь такой, как в Полярном, когда новый причал строили и грунт рвали.
— Я рулю на всю железку на погружение, а она все в гору идет. Хорошо, Бедин стал в нос брать.
— А я на свой глубиномер и посмотреть не успел, мне в этот юмент шесть узлов скомандовали.
— Ну, они ему доложат, что утопили нас. Врать им не привыкать.
— Первый боевой выстрел в истории «малюток»!
— Вообще, здорово получилось.
В лодке становится недопустимо шумно. Распоряжение командира вновь водворяет порядок, и четко регламентированная жизнь подводного корабля вступает в свои права.
На следующий вечер подводная лодка шла у вражеского берега в поисках новой цели. Противник явно стал осторожнее. Два самолета просматривали район. Лодке пришлось уйти поглубже и переждать. Затем пропустили два быстроходных катера, промчавшихся вдоль берега на запад. Враг к чему-то готовился. Наступившие сумерки стерли четкие очертания берега, и он сплошной темной стеной подпирал край посеревшего неба. Близилась полночь. Командир напрягал зрение, вертясь у перископа. Светлое расплывчатое пятно на фоне берега привлекло его внимание. Оно как будто двигалось. Хотя, может быть, птичий базар...
— Товарищ капитан второго ранга, взгляните, пожалуйста, что за пятно?
Колышкин прильнул к окуляру.
— Темно. По-моему, транспорт, командир.
— Шумихин, слушайте по левому борту, — приказывает Фисанович.
— Тридцать четыре градуса левого борта, шум винтов, — докладывает акустик.
Подозрительное пятно видно в перископ в том же направлении. Значит, транспорт. В атаку! Лодка быстро ложится на боевой курс.
Теперь явно виден изящный пассажирский пароход. Белый бурун перед ним выдает присутствие катера, почти неприметного на темном фоне.
— Аппарат номер два, на «товсь», — докладывает из первого отсека старшина Серегин.
Командир устанавливает перископ на угол упреждения. На нить перископа наползает красиво изогнутый форштевень парохода, затем наклоненная назад фок-мачта. Это точка прицеливания.
— Аппарат... пли!
И стремительная торпеда неумолимо понесла смерть наперерез врагу.
Через сорок секунд, теперь уже всем знакомый, звук взрыва.
Вновь под руководством Каратаева старшина трюмный Бедин и боцман Тихоненко пересиливают стремительно рвущуюся на поверхность лодку.
В разгар этой борьбы в лодке слышен продолжительный, звонкий, с россыпью взрыв. Это взорвались котлы на тонущем пароходе. Шумихин перестает слышать шум винтов. Командир поднимает перископ. Поверхность моря чиста. Враг ушел на дно. Катер, охранявший судно, не обнаруживает особого усердия в поисках лодки. Да и не так просто обнаружить перископ в сумеречном полусвете.
Атака длилась всего шесть минут. Командир обходит отсеки. Его всюду встречают восторженные, вопросительные взгляды.
— Кого это мы, товарищ командир?
Фисанович рассказывает, рисует на чистом поле газетной вырезки запечатлевшийся в памяти силуэт потопленного парохода.
— А что вез? — допытывается Полковский.
— Не успел посмотреть, поторопился, — смеется командир.
Больше в море делать нечего. Ночью 23 августа подводная лодка вернулась в родную базу. Победителей встречали восторженно. Дерзкий прорыв в гавань врага, из двух возможных два потопленных судна противника. Это крупная победа «малюток», в возможности которых плохо верили даже некоторые плавающие на этих лодках.
На следующий день Фисанович показывал свой корабль группе английских офицеров. Командир английской подводной лодки попросил показать ему карту вражеского порта с нанесенным на нее путем лодки. Он внимательно разглядывал четкие линии курсов, прикинул циркулем ширину и длину фьорда. Затем восторженно пожал руку советскому командиру и с завистью сказал:
— Эту карту я вставил бы в рамку и повесил бы на стене своей каюты.
Вечерняя сводка Советского информбюро от 27 августа сообщила о славном походе «малютки». Корреспонденты и фотографы нагрянули на подводную лодку. Доходило до того, что торпедистов, чистивших свое заведование, заставляли переодеваться в чистое обмундирование и принимать лихие позы перед фотоаппаратом.
Личный состав любовно готовил свой корабль к новым боям.
Командир подозвал старшину мотористов Александра Дмитриева:
— Помните, Дмитриев, в доке вы мне говорили, что насмотрелись, как воюют, и ничему не верите.
— Так это тогда, товарищ командир, — смутился старшина.
— А теперь верите?
— Теперь верю!
На правом фланге
Командир дивизиона «малюток» Николай Иванович Морозов отпустил рыжеватые, лихо закрученные усы.
— Хороши усы, — говорил он Фисановичу, разглядывая себя в зеркало во втором отсеке. — Только уход любят, подлые. Сбрил бы их, да жалко за здорово живешь расставаться с такими усами.
— А вот потопим транспорток, товарищ капитан второго ранга, и в честь победы побреетесь, — улыбнулся командир.
— Э, нет! Договоримся так, что усов я лишусь за два транспорта, а за один транспорт — один ус...
Было 13 сентября. Утром лодка вышла в свой третий поход и ночью подходила к вражескому берегу. Шли в глубину широкого фьорда. Луна временами из разрывов в облаках предательски освещала подводную лодку, разбрасывавшую носом четырехбалльную волну.
Командир вышел на мостик.
На сигнальной вахте стоял боцман. У командира спокойно на душе, когда наблюдает Тихоненко. Внезапность ночной встречи и скоротечность ночного боя всегда обеспечивают победу тому, кто первым обнаружил противника. Этот закон вооруженной борьбы на море часто повторяет сигнальщикам командир, и для боцмана это закон жизни.
Лодка проходит линию дозоров врага.
— Искры, товарищ командир.
Командир смотрит по направлению руки боцмана и видит: на траверзе правого борта, быстро уходя на нос, появляются струйкой красноватые искры. Искры глушителя какого-то судна.
А, вот оно. Силуэт военного катера, вырванный предельными усилиями зрения из тьмы военной ночи.
Нежелательная встреча. Лодка срочно уходит под воду.
Все светлое время 14 сентября вертелись у входа в крупный порт противника. Враг не подавал признаков жизни. Темнело. Утомленный командир приказал вахтенному командиру лейтенанту Бутову отходить от берега для зарядки, а сам пошел отдыхать.
Чуткий, напряженный полусон, едва овладевший командиром, был прерван возгласом:
— Командира просят в рубку!
Фисанович от полузабытья мгновенно переходит к полному сознанию и, не приводя в порядок одежду, бросается по узкому трапу в рубку. Его провожают настороженные взгляды экипажа. Лодка идет на перископной глубине.
У приспущенного перископа невозмутимый Бутов. Спокойно и четко он докладывает:
— Из порта выходит группа кораблей. Справа заметил в фьорде дым, затем трубу, потом вижу — их несколько.
— Хорошо, идите вниз.
Командир поднимает перископ. Из узкого фьорда, ведущего к порту, выходит группа кораблей. Впереди два сторожевика, за ними тральщик, сзади, отчаянно дымя, выползает солидней, тяжело груженный транспорт.
Подводная лодка начинает маневрировать. Корабли врага, выйдя из узкости, поворачивают на восток, к фронту, и на ходу начинают строиться в походный ордер. Один сторожевик заходит вперед. За ним следует транспорт. В кильватер транспорту заходит тральщик. Второй сторожевик, очевидно, выдвинется в сторону моря. Скорей, пока он не мешает, ударить по врагу! Послушная воле командира лодка ложится на боевой курс. Торпедист Василий Пемов, обычно ребячливый, а сейчас весь собранный, стоит между изготовленными торпедными аппаратами. Перед ним чуть побледневшее, монгольское лицо старшины Серегина: его руки на рукоятках пистолетов. Сейчас в переговорной трубке прозвучит напряженно ожидаемое «Пли», и навстречу врагу понесет смерть грозное, мощное, стремительное существо. Немову ясно представляются все процессы, которые произойдут в торпеде, как только старшина рванет рукоятку.