Подводники слушали и в их глазах была уверенность и желание продолжать поход и искать врага.
Снова поднимаюсь на мостик, вместе с вахтенным командиром веду наблюдение за обстановкой.
После полуночи прямо по носу заметили чуть видимые очертания низкого острова. Я обрадовался тому, что мы так точно вышли к острову, и остался доволен работой нашего нового штурмана Александра Милова. Однако никому не сказал об обнаруженном острове, подумав, что мне показалось. По прокладке нашего курса движения на позицию, прочерченного Миловым на карте, я видел, что он ведет прямо на остров. Через пятнадцать минут спросил Хриненко, видит ли он что-либо прямо по носу?
— Нет, ничего не вижу, — ответил он.
— А вы посмотрите внимательнее чуть правее носа лодки.
— Вижу темный силуэт, похожий на остров.
Мое зрение меня не подвело. Говорю Хриненко, что я этот остров обнаружил вот уже как четверть часа и веду за ним наблюдение.
Через полчаса остров стал хорошо виден.
Милов взял пеленги на мысы острова и определил наше точное место. Мы продолжали двигаться уверенным курсом к коммуникации противника.
С наступлением рассвета мы погрузились и форсировали минное поле под водой. И на этот раз курс был проложен удачно, мы не касались минрепов.
Шли пятые сутки нашего маневрирования на позиции.
После полуночи на вахту заступил Милов. Стою вместе с ним на мостике. Лодка в позиционном положении, палуба лодки находится в воде, над водой торчит небольшой островок-мостик, ограждение рубки и тумба перископа, возвышающаяся над крышей мостика на полтора метра. Мы стоим без хода, ведем акустическое наблюдение, которое дает нам возможность обнаружить шумы кораблей дальше, чем мы заметим их визуально.
Спустился в лодку, спросил у акустика Александра Краснова, как прослушивается горизонт.
— Слышу слабые шумы справа на траверзе, — ответил акустик.
Из центрального поста мне передают:
— Командира срочно на мостик.
Бегом поднимаюсь по трапу, с зажмуренными глазами выхожу на мостик. Милов мне докладывает:
— Справа на траверзе вижу силуэт транспорта.
Я дал малый ход, ложусь на курс атаки. Приказал торпедистам приготовить правый торпедный аппарат к выстрелу.
Всматриваюсь в сторону транспорта, но ничего не вижу.
— Товарищ командир, — докладывает Милов, — я установил ночной прицел на скорость транспорта десять узлов. — Затем он командует: — Аппарат, товсь!
Только теперь я разглядел низкий борт транспорта, а впереди по носу нашей лодки силуэт катера-охотника, заметил бурун за его кормой.
— Транспорт подходит к углу упреждения, — докладывает Милов.
Бросаюсь к ночному прицелу проверить правильность установки угла упреждения, говорю ему: «Стреляйте!» Он командует «Пли».
— Торпеда вышла из аппарата! — передали из центрального поста.
Даю команду:
— Срочное погружение! Право на борт! Полный ход!
Все бросились вниз, закрываю рубочный люк, спускаюсь в центральный пост, слышу взрыв торпеды.
— Торпеда попала в цель, не слышны шумы транспорта, — доложил акустик Краснов.
Через три минуты после взрыва торпеды лодка коснулась грунта.
Был остановлен электродвигатель, лежим на грунте — глубина 13 метров.
Через минуту услышали шум винтов приближающегося катера, он проходит близко от нас. Затем раздается сильный взрыв глубинной бомбы. Катер сбросил еще серию из семи бомб, бомбы сбрасывались с короткими промежутками. Первая бомба разорвалась близко от лодки, у нас вышла из строя акустическая станция, других повреждений, кроме лопнувших осветительных ламп, не было. Мы вынуждены сидеть в отсеках при слабом освещении аварийных ламп.
Около часа мы слышали маневрирование катера-охотника. Но без акустики нам трудно было ориентироваться в обстановке.
Командир отделения радистов Дмитрий Наумов и акустик Краснов сразу же приступили исправлять поврежденную станцию. На ремонт ушло два часа.
Акустики тщательно прослушали горизонт, шумов не обнаружили. Мы более двух часов лежим на грунте. Наверху еще ночь, но скоро наступит рассвет, нужно успеть провентилировать лодку.
Всплыли в позиционное положение, стоим без хода. Погода пасмурная, туманная, слабое волнение. Вентилируем лодку в течение часа. Начинает светать, снова ложимся на грунт.
За эту ночь мы не успели подзарядить аккумуляторы, у нас малая емкость батареи.
Принимаю решение лечь на грунт и дожидаться рассвета. Находимся на выгодной позиции по отношению к маршрутам движения противника. Лежим на мелком месте, противник не предполагает, что здесь могут находиться советские подводные лодки.
С наступлением светлого времени мы отдаем подводный якорь и всплываем на перископную глубину. Весь день мы провисели на подводном якоре на глубине 8,5 метра, вели непрерывное наблюдение за горизонтом и воздухом.
Недалеко от нас пролетали разведывательные самолеты противника, мы их замечали первыми, когда они пролетали над нами, и опускали перископ, затем снова смотрели в хвост улетавшим самолетам. Катеров и транспортов днем не обнаружили.
С наступлением темноты всплыли в позиционное положение и двинулись галсами вдоль берега, ведя зарядку аккумуляторной батареи. Погода была благоприятная, дул слабый ветер с востока, небольшая волна, светит полная луна. Видимость в неосвещенной части горизонта до 20 кабельтовых.
Наступили шестые сутки пребывания на позиции.
Ровно в полночь заступила на вахту первая боевая смена. Я передал обязанности вахтенного командира Александру Милову и спустился в лодку обедать. За маленьким столом нашей кают-компании рядом со мной сидели Валиков, Сергеев и Билецкий. Мы выпили положенную нам по меню чарку вина, отметив нашу первую победу в этом походе. Вспоминали события ночной атаки. Сергеев говорит:
— У нас нет больше запасных лампочек. Если еще такое произойдет, то мы будем сидеть в темноте.
Я его успокоил, сказав, что мы действуем на позиции последние сутки. Иван Миргородский принес нам вкусный обед, мы быстро с ним расправились. Миргородский был у нас не только торпедистом, но и коком, артиллеристом и вестовым — подающим пищу к столу старшин и офицеров. Обед продолжался недолго, я снова поспешил на мостик.
Вместе с сигнальщиками и вахтенным командиром наблюдаю за горизонтом.
Лодка идет курсом на юг, по носу светлая полоса от полной луны.
— Слева по корме вижу силуэт транспорта! — доложил сигнальщик.
Вижу транспорт больших размеров, у него высокие надстройки и мачты. Транспорт идет параллельным с нами курсом, впереди него катер-охотник, за кормой второй катер.
Командую приготовить левый торпедный аппарат к выстрелу. Остановлен дизель. Конвой приближается.
Погружаемся на перископную глубину, чтобы нас не заметили катера-охотники. В перископ слабо вижу силуэт транспорта, собираюсь повернуть лево на борт, на боевой курс, и вдруг замечаю, как транспорт начинает поворачивать вправо — противник сам подставил свой борт. Принимаю решение всплыть в позиционное положение. Лодка идет средним ходом под электродвигателем, мы находимся в темной части горизонта.
На мостик вынесен ночной прицел, устанавливаю угол упреждения. До транспорта дистанция 6 кабельтовых.
— Аппарат, товсь!.. Пли!
Торпедисты Макаренко и Миргородский произвели залп торпедой из левого аппарата в 01. 01 минута 21 сентября 1942 года.
След торпеды хорошо виден на лунной дорожке, через минуту видим столб бело-черного дыма над транспортом. Доносится взрыв. Мы продолжаем двигаться в сторону конвоя.
Транспорт начал поворачивать влево, видим его с креном на правый борт. Передний катер-охотник маневрирует возле транспорта, второй катер продолжает идти следом.
Транспорт лег на курс параллельный берегу, с креном на правый борт продолжал движение.
Мы следуем за конвоем еще тридцать минут, ожидая, что транспорт может застопорить ход, чтобы проследить за дальнейшими действиями конвоя, но он медленно удалялся от нас в южном направлении в сторону Сулины.
