Город Труа — один из самых промышленных и в частности славится вязаными изделиями; но в деревнях, вблизи Труа, вчетверо больше вязальщиков (в 1811 г.), нежели в городе (au moins quadruple)[22], а в городе работает в вязальном промысле 950–965 станков[23].

В департаменте Нижней Сены в начале 1808 г. на 105 814 рабочих, занятых в бумаготкацком производстве, приходится около 3550 «фабрикантов» (о бумагопрядильном я и не говорю, там даже попытки подсчета не делается, а просто пишется, например, в графе «leurs noms» такое замечание: inconnus nominativement, divers fileurs, a в графе «demeures» — такое географическое обозначение: dans tout le reste d’arrondissement[24].

О малопромышленных департаментах нечего и говорить: все население, занимавшееся шерстяным или вообще текстильными промыслами, покидало их весной и летом для земледельческих работ. Так было, например, в департаменте Лозеры, где промышленная деятельность тем не менее составляла главное богатство департамента[25]; так было, подавно, и в таких местах, где текстильные промыслы были лишь подсобными и второстепенными статьями.

В департаменте Lozère есть шерстяное производство, по его исключительно нужно искать в деревнях: крестьяне приносят выделанные ими товары в город Mende, где и продают купцам; есть еще две небольшие бумагопрядильни в департаменте, но шерстяное производство — главное и очень существенное для крестьян занятие[26] (конечно, chambres consultatives набирались из этих скупщиков, а вовсе не из крестьян-кустарей)[27].

Очень типичны и в разных выражениях очень часто повторяются и такие замечания в «промышленной статистике», которая должна была в 1812–1814 гг. давать сведения о числе «рабочих» по триместрам: «земледельческие работы занимают много рук в это время года, и, кроме того, ткачи частью покидают свои мастерские, чтобы идти продавать продукты своего труда»[28].

В особенности в отчетах о положении полотняной промышленности префекты в один голос отмечают, что во 2-м и 3-м триместрах (апрель — сентябрь) всюду это производство сильно падает, и тут играет роль именно то обстоятельство, что полевые работы не оставляют досуга прядильщикам и ткачам[29]. Это же, впрочем, нередко встречается и в объяснениях касательно упадка шерстяного[30] и бумагопрядильного производства летом.

Префект Верхней Гаронны дает (в 1811 г.) число работающих в шерстопрядильном промысле и подчеркивает, что на самом деле это число неверное, ибо рабочих «гораздо больше», но они разбросаны по деревням, занимаются пряжей только зимой, и он их не посчитал[31]. И это замечание повторяют очень и очень многие префекты.

В 1813 г. префект департамента Ardèche прямо отказался сообщить что-либо о числе ткачей вследствие их разбросанности по департаменту[32].

Нужно заметить, что вновь присоединенные на севере департаменты отнюдь не вносили диссонанса в общую картину.

Префект департамента Верхнего Эмса, представляя в 1812 г. «промышленную статистику» вверенного ему департамента, исчислял, что в общем во всех отраслях обрабатывающей промышленности насчитывается 94 516 рабочих, из них 92 108 человек работают за свой счет дома, в деревне. А кроме этих 94 516 человек, существуют не вошедшие в этот подсчет крестьяне и крестьянки, «в часы досуга» прядущие лен; их число он исчисляет «в 50 или 60 тысяч человек»[33].

Шелковая промышленность не испытала в эпоху Империи абсолютно никаких перемен в смысле организации производства сравнительно с эпохой революционной (о которой подробности см. в моей книге «Рабочий класс во Франции в эпоху революции», ч. II).

В 1810 г., например, в Лионе числилось 220 marchands-fabricants (maisons de commerce, как пояснено в скобках), занятых шелковой промышленностью, 5813 «хозяев мастерских» (получавших заказы и сырье от этих 220 marchands-fabricants) и около 15–16 тысяч рабочих обоего пола, работавших в этих мастерских (но из 5813 мастерских, которые числились, не работало уже в 1810 г. — 718). Таковы цифры, в которых представлялось в 1810 г. положение шелковой промышленности Лиона французскому правительству[34], и таковы формы производства, царившие в этой области производства. Как видим, все осталось по-старому.

Разбросано производство далеко не только в области промышленности текстильной. Постоянно встречаются указания на то, что это явление было распространено и в металлургии.

Даже в таких сложных отраслях сталелитейной и железоделательной промышленности, как выделка ножей, клинков и т. п., работа дома преобладала. У нас есть такие показания, относящиеся к центральному, первенствующему пункту Империи (в смысле развития этого рода промыслов) — г. Сент-Этьену. Вот какие цифры даются для 1810 и 1813 гг.[35] Для 1810 г. и первой половины 1811 г. документ дает цифры по полугодиям, для второй половины 1811 г. — по триместрам (все цифры относятся к сент-этьенскому производству металлических товаров).

Таковы указания, которые дают представление об общем характере форм промышленной жизни во Франции в эпоху Империи. Мы видим, что при Наполеоне не совершилось чуда (потому что это было бы чудом) внезапного превращения страны мелкого производства, какой Франция была в 1789–1799 гг., в страну производства крупного, сосредоточенного в больших фабриках.

Общая характеристика, здесь данная, будет много раз подтверждаться документальными показаниями, которые мной дальше приводятся совсем в другой связи. Это общий фон, напоминающий о себе властно и постоянно, даже когда ни исследователь, ни читатель о нем уже не думают, а поглощены другими вопросами, заняты рассмотрением тех или иных отдельных частей сложной картины. Особенно много подтверждений и иллюстраций мы встретим в седьмой главе.

Теперь коснемся в заключение вопроса о размерах платы в рассматриваемую эпоху.

Как я уже сказал в предисловии, рабочему классу в эпоху Консульства и Империи мной будет посвящена особая работа. Здесь поэтому заработная плата занимает нас главным образом лишь как одно из условий промышленной деятельности, знать которое необходимо для правильной оценки положения вещей. Разумеется, больше всего этих данных относительно писчебумажных фабрик (относительно которых опросные листы содержали всегда этот пункт); меньше всего данных — о рабочих во всех текстильных промыслах, где: 1) расценка труда почти всегда была сдельная, а не поденная и 2) громадную роль играли кустари, ежедневный заработок которых совершенно невозможно определить в сколько-нибудь обоснованных цифрах (и правительство даже не пыталось это сделать). Скудны, сбивчивы и предположительны данные о заработке в шелковой промышленности. Сводные таблицы и показания, относящиеся ко всем промыслам данной местности, крайне редки (хотя именно они-то и были бы особенно интересны). Приведу один документ такого рода, найденный мной в архиве департамента Устьев Роны.