Conseil des fabriques et manufactures был учрежден императорским декретом (Сен-Клу) 26 июня 1810 г. и должен был состоять как из 30 членов, — по 6 человек: 1) от каждой из четырех отраслей текстильной индустрии: шелкового, шерстяного, полотняного и хлопчатобумажного производства, 2) от кожевенной промышленности, — так и 30 человек от всех остальных отраслей промышленности, а всего из 60 членов.
Что касается до способа пополнения этого учреждения, то министр внутренних дел, циркуляром от 7 июля 1810 г. уведомляя префектов всех департаментов, что император учредил при министерстве внутренних дел Совет фабрик и мануфактур из 60 членов, представителей от разных родов промышленности; что при этом на первом плане были поставлены шелковая, шерстяная, полотняная, хлопчатобумажная, кожевенная промышленность — каждый из этих промыслов должен был быть представлен по крайней мере шестью делегатами, — пояснил, что, конечно, делегаты должны были призываться министерством из числа достойнейших, предварительно рекомендованных министерству префектами[6].
Первое заседание вновь открытого Совета фабрик и мануфактур состоялось 24 августа 1810 г., последнее за время царствования Наполеона — 13 января 1814 г. (175-е по счету)[7]. (Протоколы этого совета к счастью, сохранились в Национальном архиве.)
[2]
Каковы были руководящие стремления французского торгово-промышленного мира в эпоху Наполеона?
Прежде всего необходимо расчленить вопрос: купцы и промышленники отнюдь не одинаково смотрели на свободу торговли и протекционизм, на экономический мир с Англией и экономическую войну против нее, на присоединение к Франции тех или иных новых территорий, и Наполеон это хорошо знал; мы уже видели выше, где речь шла об общей характеристике его воззрений, что он симпатизировал больше промышленникам, нежели коммерсантам, и знал, что если бы зависело от купцов, они «уничтожили бы таможни» и всю его запретительную систему. И действительно, насколько у представителей купечества хватало смелости, они высказывали жалобы на эту политику, так страшно стеснявшую торговлю и ставившую купца в значительной мере в зависимость от цен, устанавливаемых фабрикантами. Фабриканты же в свою очередь знали о недоброжелательном со стороны купечества отношении к ним и к протекционистской политике, столь им выгодной. И так как они чувствовали за собой всегдашнюю поддержку со стороны императора, то гораздо смелее излагали свою точку зрения, не утаивали, а, напротив, подчеркивали существующее разногласие между собой и купцами.
Они ставили вопрос с принципиальной широтой.
Французские промышленники, например, очень боялись, как бы перед его величеством «не употребили во зло принципа Смита». Учение Адама Смита о свободе торговли казалось им неосуществимым, пока по крайней мере все нации не провозгласят неограниченной свободы торговли, чего ожидать нельзя. И не только этот принцип неосуществим, но он и вреден, он равносилен предложению, сделанному данной нации, добровольно уступить другим то место, которое она приобрела себе своей торговлей, своим земледелием и т. д. «Равенство между нациями — такая же пустая гипотеза, как равенство между людьми». Вообще же самая основа социально-политических воззрений Смита, что интересы производителя должны быть подчинены интересам потребителя, подвергается осуждению[8].
Там, где торговля была с давних пор развита несравненно шире и где ее влияние на политическую жизнь гораздо больше, чем во Франции, столкновение интересов негоциантов с интересами промышленников оказывалось явлением не вчерашнего дня, и наполеоновская торговая политика только обостряла давнишнюю жгучую проблему экономической жизни. Так было в Голландии, где с давних пор в Генеральных штатах проявлялся упорный антагонизм между представителями мануфактурных городов и представителями торговли (причем в XVIII в. побеждали последние). В докладной записке, представленной старым голландским политическим деятелем Питером Вреде королю (Людовику Бонапарту) как раз в то время, когда решена была континентальная блокада, в ноябре 1806 г., ставится вопрос с полной отчетливостью: интересы торговли и интересы промышленности, так по крайней мере обстоит пока дело, прямо противоположны, неограниченная свобода торговли довела голландские мануфактуры «до края гибели»[9].
В Бельгии до французского завоевания повторилась та же история: купцы резко расходились с промышленниками по вопросу об английском ввозе. Интересы купцов совпадали с интересами английских импортеров, интересы промышленников были диаметрально противоположны. И промышленники с горечью вспоминали (уже при Консульстве), как бывало австрийское правительство слушало не их, а купцов, которые смотрели на них как на своих врагов[10].
Эту же противоположность интересов между торговыми интересами в точном смысле слова и интересами промышленников констатировал в ноябре 1813 г. министр торговли и мануфактур: когда речь зашла о необходимости энергичной борьбы с контрабандным товаром не только на границах, но и внутри государства, то промышленники все были за возможно большую энергию в этой борьбе, а торговцы, купцы были против этого[11]. В одних и тех же городах, например в Лилле, торговая палата решительно высказалась против проектируемого обострения мер борьбы с контрабандой, а представительство промышленников (там же), так называемый conseil de prud’hommes, — столь же решительно за эти меры[12].
Антагонизм проявлялся по всей линии не только в вопросах таможенной политики, но и в вопросе о желательности или нежелательности усиления контроля и обязательных правил для производства.
Совет мануфактур, узнав, что Руанская торговая палата высказалась против проекта об усилении контроля, горько жаловался, что далеко не все промышленные города имеют chambres consultatives des manufactures, что торговые палаты нисколько не могут возместить этот недостаток: в руанской палате, например, всего один промышленник, остальные все — купцы, а, «к несчастью, давно уже доказано, что часто лица, занимающиеся иностранной торговлей, предпочитают свою личную выгоду выгодам национальных мануфактур»[13]. Это в высшей степени характерно: контроль, которого домогались фабриканты, сидевшие в совете мануфактур, прежде всего и больше всего должен был стеснить именно кустарей, продававших предпринимателям свой товар (и именно так была организована промышленность как раз в Руане и во всей Нормандии). Не мудрено, что руанские купцы не желали контроля, а их конкуренты — крупные промышленники — домогались его.
И не одна только Руанская торговая палата не желала стеснений производства, которые прежде всего обрушились бы на кустарей. Коммерческий мир решительно восстал против предполагаемого обострения контроля. Раздались жалобы на полное разорение торговли, на то, что «общими интересами торговли нельзя жертвовать для процветания нескольких мастерских» и т. д. Промышленники посредством главного своего органа, совета мануфактур, торжественно провозгласили, что эти жалобы представителей торговли антиобщественны, а сами купцы по природе своего дела — космополиты; их интересы часто находятся в противоречии с любовью к отечеству, а посему правительство и не должно обращать внимания на их мнения[14].
И тут повторяется в других выражениях мысль, найденная нами в бумагах Наполеона, высказанная императором, как мы видели, за несколько лет: торговля не связана с государством так, как промышленность, потому что она может по желанию переносить свои капиталы куда угодно; промышленность, как и земледелие, ближе к земле. Но Наполеон все же ставил, как мы видели, на первом месте земледелие, а уже потом промышленность. Здесь же промышленности придается даже преимущественное перед земледелием значение[15].
