Таким образом, если я что и вывез из Лиона, то не из департаментского архива, а из Лионской торговой палаты (но и документы Лионской торговой палаты оказались частью — в копиях — в Национальном архиве: только в лионской палате они все находились переплетенными в одном реестре, а в Национальном архиве — разбросанными по разным картонам).
Что касается Национального архива, то здесь две указанные серии оказались наиболее интересными. Серия AF. IV заключает в себе картоны императорского секретариата; здесь я нашел массу материалов по истории блокады вообще и по истории французской промышленности в частности; обширные и интереснейшие доклады министров Наполеону, его резолюции, справки (notices), специально для императора наводившиеся, дипломатическую и междуведомственную переписку о блокаде и т. п. В серии F12 (в изучении которой мне помог Шарль Шмидт, архивариус Национального архива, указавший мне несколько десятков картонов, никак не обозначенных в «Etat sommaire») нашлось очень много документов, характеризующих состояние отдельных отраслей промышленности, общее положение внешней торговли и т. д. Кроме картонов этих двух основных серий, я пользовался и реестрами протоколов «Главного торгового совета», «Главного совета мануфактур», давших тоже немало любопытных сведений.
Все эти документы дали мне очень много. Они выяснили: 1) отношение Наполеона к блокаде и к французской промышленности; 2) влияние блокады на экономическую жизнь Франции, прежде всего на состояние промышленности и торговли; 3) основные черты промышленной организации Франции в эпоху Империи; 4) природу экономических отношений между «старыми департаментами», с одной стороны, и иными подвластными Наполеону землями, с другой стороны; 5) наконец, попутно они дали немало существенно важного и совершенно нового материала для суждения о том, как отразилась континентальная блокада на сопредельных с Францией странах.
Но я считаю нужным настойчиво предостеречь читателя от излишней веры в точность тех статистических данных, которыми любила манипулировать наполеоновская администрация. Сделать это тем более необходимо, что никто из историков, касавшихся этой статистики, не счел нужным углубиться в вопрос об ее достоверности. Правда, и касались ее очень мало, бегло и случайно. Но именно потому, что я привожу здесь и в тексте, и в приложениях очень много статистических показаний, впервые появляющихся на свет из архива, на мне лежит долг указать на то, что эти свидетельства не имеют права претендовать на абсолютное доверие. Наполеоновское правительство, как сейчас увидим, само очень хорошо это понимало, но, конечно, это составляло одну из «канцелярских тайн». Эти цифры имеют значение приблизительных подсчетов, а иногда и этого значения не имеют; во всяком случае пренебречь ими вовсе тоже историк не имеет права. Эта статистика являлась наибольшей и наиболее точной суммой познаний об Империи, какой только мог владеть в те времена всемогущий повелитель этой Империи. Что эта сумма познаний все-таки была и неполной и неточной, этого не нужно забывать, разумеется, но в данном случае выбирать не из чего: нужно знакомиться с цифровыми показаниями, памятуя, что других, более достоверных, ни тогда не было, ни позже (относящихся к этой эпохе) не появлялось, но отнюдь не нужно относиться к приводимым цифрам как к абсолютной истине. К счастью, у нас и помимо этих статистических свидетельств есть много документов, непререкаемо устанавливающих основные факты истории промышленности и торговли при Наполеоне. Статистика часто иллюстрирует эти факты, характеризует представление современников об этих фактах, иногда дополняет эти факты (ибо есть и кое-какие статистические показания, имеющие все признаки полноты и достоверности) и, главное, по существу своему никогда не противоречит этим фактам, установленным без ее помощи.
О законности скептицизма относительно статистики революционной эпохи я говорил во второй части своей книги «Рабочий класс во Франции в эпоху революции». Но, во-первых, можно было бы услышать отзыв, что наполеоновская администрация действовала много исправнее, а потому и к результатам ее усилий надлежит относиться с большим доверием; во-вторых, повторяю, некоторые из тех немногих вышеназванных историков, которые вообще (очень бегло и скудно) приводили относящиеся к Империи статистические показания, отнеслись к ним, по-видимому, с полным доверием; в-третьих, наконец, факты, которые я приведу сейчас, может быть, способны будут дать некоторые методологические предостережения исследователям экономической жизни и других стран Европы в XVIII и начале XIX вв.: скептицизм, законный относительно статистических работ самой совершенной из тогдашних бюрократических машин, может показаться подавно уместным относительно работы других, менее сложных, стройных, не так исправно действующих административных аппаратов.
Вот почему я предлагаю читателю выслушать здесь наиболее непререкаемые свидетельства о степени точности наполеоновской статистики: свидетельства, которые я нашел в самих документах, в административной переписке, не предназначавшейся для нескромного глаза, и поэтому довольно откровенной.
Механика собирания статистических сведений была такова. Министр внутренних дел, а с 1812 г. министр мануфактур и торговли, рассылал префектам опросный лист или просто циркуляр с приказом собрать такие-то сведения, или (в 1811 г., 1812–1813 гг.) целые пачки опросных бланков для предполагаемой анкеты. Префект обращался с соответствующими приказами к супрефектам, те — к мэрам, а мэры, во-первых, — либо к торговым, или «совещательным» (промышленным) палатам, где таковые были, либо, во-вторых, непосредственно к промышленникам данного округа. Торговые палаты тоже обращались к промышленникам. Итак, в последней инстанции от хозяина предприятия исходили показания об его капиталах, о сумме, на какую он вырабатывает товара, о числе рабочих и т. д., и т. д. Все эти показания через те же стадии доставлялись префекту, а от префекта шли в министерство, составлявшее сводки, таблицы, общие доклады и представлявшее все это императору. Наполеон постоянно требовал точных цифровых показаний, и администрация знала, что лучше наскоро что-нибудь ему представить, чем ничего не представить.
Министр префектам, а префекты подчиненным властям не перестают внушать, что его величество придает величайшую важность точности статистических данных[14].
30 января 1806 г. министр внутренних дел Шампаньи разослал префектам циркуляр, в котором требовал сведений о хлопчатобумажных и вязальных мануфактурах, находящихся во Франции, об их прошлом и настоящем, о количестве выделываемого товара и т. д. Сведения должны были быть доставлены в 15 дней, ибо император желает немедленно получить доклад; если будут промедления, министр это припишет нерадивости префектов[15]. А что можно было собрать в 15 дней при тогдашних средствах сообщения, при отсутствии не то что подготовленного персонала статистиков, но даже какого бы то ни было специально нанятого персонала, при страшной обремененности префектов, супрефектов и мэров делами о рекрутском наборе (они вечно оправдываются именно этим в своих промедлениях и неточностях) и другими текущими административными делами?
Результаты, например, хоть тон же анкеты начала 1806 г. о хлопчатобумажной промышленности, об ее положении во Франции, о числе мануфактур и рабочих были совершенно ничтожны. Мало кто из префектов прислал что-либо, кроме слова «néant» и своей подписи, а то, что было прислано, отличалось полнейшей неопределенностью. Анкета была задумана широко[16], но из нее почти ничего не вышло. Впрочем ясно, что и сам министр не особенно отчетливо понимал, что нельзя требовать «в пятнадцать дней» доставления ему тех сведений, которых он в этом циркуляре требовал[17].
