Галилей также в ироническом ключе критикует Кеплера, предположившего, что приливы и отливы каким-то образом вызываются небесными телами. Однако Кеплер думал, что этой небесной причиной был магнетизм. В «Диалоге» Сальвиати обвиняет Кеплера в том, что он «допускал особую власть Луны над водой, таинственные свойства и тому подобное ребячество»{19}. Этот вид воздействия на расстоянии представляется Галилею примером склонности Кеплера к мистике.
Прошло совсем немного времени, когда предположения Кеплера были подтверждены. Луна действительно является причиной приливов и отливов, и в меньшей степени они вызваны гравитационным воздействием (хотя и не магнетизмом) Солнца. Они не связаны с движением Земли[2]. Это отличный пример силы слова Галилея: даже когда он не прав, он все равно убедителен.
Великая ошибка
Безусловно, для того чтобы убедить своих читателей, Галилей должен был сделать свои аргументы прочными и убедительными. Для их очевидности и, возможно, для выражения своего гнева он ввел Симпличио по контрасту с мудрыми Сагредо и Сальвиати. Но чем глупее аргументы Симпличио, тем понятнее и четче становится настоящая цель Галилея. Он решил использовать этот шанс, и на протяжении всей книги эта тактика отлично работает.
Однако в конце трактата Галилей, возможно, чрезмерно увлекся и уверился в том, что нашел способ выразить свои чувства, не подвергая себя опасности. Он позволяет Симпличио обобщить позиции католической церкви относительно невозможности получения правильных знаний о физическом мире. Симпличио говорит, что если бы Бог хотел сделать так, чтобы вода на Земле двигалась в ином направлении, чем сама Земля, он, конечно, так бы и сделал. «Я делаю отсюда вывод, что большой дерзостью было бы желать стеснить и ограничить Божественное могущество и премудрость единственным человеческим измышлением»{20}. Под «человеческим измышлением», на которое ссылается Симпличио, конечно, подразумевается система Коперника.
Не правда ли, последнее заявление Симпличио звучит не особенно громко? Кажется, Галилей чувствовал то же самое. Однако враги ученого позднее смогли убедить Урбана в том, что если заявление исходит от Симпличио, значит, Галилей намеревался посмеяться над ним и, что еще хуже, над самим Урбаном. Галилей был очень умным ученым и отнюдь не глупым человеком. Проблема в том, что суждения Симпличио являлись стандартной позицией Папы Римского, и именно цензоры дали указание Галилею включить их в книгу. Очевидно, что по замыслу ученого эти суждения должны были исходить именно от Симпличио. Вероятно, он даже и забыл, что это была позиция Урбана.
Так или иначе, но когда Урбан увидел результат, он был в ярости — взбешен и неумолим. И даже после смерти Галилея в 1642 году Урбан отказался смягчить свой гнев. Великий герцог Тосканы, являвшийся многие годы покровителем Галилея, хотел устроить приличествующие великому ученому публичные похороны и установить памятник на его могиле в церкви Санта Кроче во Флоренции. Урбан предупредил герцога, что такие действия он будет считать прямым оскорблением Его Святейшества. В результате останки одного из величайших ученых всех времен были тайно спрятаны в подвале церковной колокольни почти на столетие.
В конце концов, было дано разрешение похоронить прах Галилея под большим памятником возле входа в церковь, где он находится и поныне, возле надгробий двух других знаменитых флорентийцев: Микеланджело и Макиавелли. Что касается «Диалога», то церковь официально исключила его из Индекса запрещенных книг только в 1822 году. Излишне говорить, что до этого времени книгу не распространяли. Несколько экземпляров были тайно переправлены в другие европейские страны, где они были переведены на латынь и широко обсуждались среди неитальянских ученых,
Некоторые историки утверждают, что если бы Галилей остался профессором в Падуе, в независимой Венецианской республике, вместо того чтобы в 1610 году поступить на службу к великому герцогу, он выиграл бы во многом. Но выиграла бы от этого наука? На это трудно дать ответ. Если бы судебный процесс не состоялся, Галилей, без сомнения, продолжал бы выступать в защиту теории Коперника. Но так как ему это запретили, он обратился к написанию книги, доказавшей, что она имеет для основ науки даже большее значение, чем «Диалог». Новый труд назывался «Беседы и математические доказательства, касающиеся двух новых отраслей наук». Книга является итогом и квинтэссенцией всех ранних работ Галилея по механике. Этот более поздний трактат затрагивал научные вопросы, касающиеся сил и того, что ученый называл «местное движение». Он сформировал прочный фундамент для новой развивающейся науки механики.
Галилей начал интересоваться механикой еще в юношеские годы. Хотя люди издавна наблюдали раскачивающиеся на ветру грузы, они не придавали этому особого значения. Галилей же, которому было всего 19 лет, обратил внимание на один интересный факт. Наблюдая за церковной люстрой, качающейся от легкого ветерка, он понял, что время одного колебания зависит от длины каната, на котором висит люстра, а не от размаха колебания. Это простое открытие оказалось самым важным для развития точного хронометрирования и позволило разработать маятниковые часы[3].
При минимуме удачи Галилей мог бы зафиксировать и другой факт относительно маятника. Определив, качается ли маятник взад и вперед в одной плоскости, Галилей мог бы установить, что направление свободных колебаний изменяется в течение дня. Это происходит из-за вращения Земли под маятником! Этот факт был открыт только в XIX веке. По иронии судьбы, он оказался первым серьезным физическим доказательством движения Земли. Если бы Галилей зафиксировал это явление, он получил бы правдивое доказательство, о котором писал кардинал Беллармино и которое он так отчаянно искал.
Однако это доказательство так и не появилось при жизни Галилея. Во время суда доводы ученого по-прежнему были уязвимы настолько, что он выглядел проигравшим по всем статьям. Он не смог даже отстоять самое дорогое для его сердца — свободу научных исследований. Так распорядилась сама история. Действительно, если какое-либо событие и могло вызвать вражду между наукой и религией, им стал именно этот судебный процесс и его приговор.
Историки-ревизионисты утверждают, что войну между наукой и религией во многом преувеличивают; что на самом деле это был конфликт между новой наукой и правящей властью{21}. По их словам, Галилей получил то, что заслужил; судебный процесс на самом деле являлся своеобразным ложным маневром, чтобы спасти Галилея от намного худшей участи{22}; там были задействованы и другие факторы. Джорджио де Сантиллана даже предложил другой подход к конфликту. В то время как все мы думаем о церковных противниках Галилея как о фанатичных и нетерпимых притеснителях науки, он пишет: «Возможно, точнее было бы сказать, что они — первые жертвы, поставленные в тупик веком науки»{23}.
Все возможно. Но остается фактом, что католическая церковь все еще страдает от последствий той роковой драмы и пытается подсластить горечь, ощущаемую многими людьми, когда речь заходит о суде над Галилеем. В 1980 году Папа Иоанн Павел II распорядился пересмотреть дело Галилея, в результате чего десятилетие спустя произошло запоздалое оправдание ученого. Несмотря на это, основной конфликт между религией и современной наукой продолжается и в наши дни.
Если сейчас человек размахивает флагом Галилея, мы тотчас же узнаем, что это происходит в связи с каким-либо вмешательством в свободу научных исследований. По-прежнему выходят книги и проходят конференции, посвященные причинам, значению и результатам этого многовекового противостояния.
