— Может быть, я и слышал ваши окрики, но я же не знал, что они относятся именно ко мне, тем более, что я все время напевал про себя.

— Петь на улице не разрешается!

— А я буду! Раз мне хочется напевать, я буду напевать! Кто может запретить какому-нибудь гражданину напевать про себя?

— Это запрещено полицией! Нельзя напевать на улицах. А теперь скажите-ка мне, куда это вы так мчались на велосипеде?

— К себе домой.

— Вот как, а откуда же вы ехали?

— Да, собственно говоря, я и ехал-то из дома — как ни странно это может звучать; дело в том, что я еду из дома и возвращаюсь домой, сделав, так сказать, целый круг…

— Чушь какую-то вы несете! Ваш адрес? Имеете ли вы постоянное местожительство?

— Я живу уже более двадцати лет на улице Цитадели, дом номер 68, третий этаж. Думаю, я с полным правом могу утверждать, что имею постоянное местожительство! — заявил арестованный не без чувства собственного достоинства.

— А это мы проверим. Ваше имя?

— Лектор Карелиус.

— Ваше занятие?

— Ведь я уже сказал: лектор.

— Легдор? А что это такое?

— Да нет, я лектор! Лектор — значит учитель. Собственно говоря, это слово переводится как «читатель», но его можно применять, как в данном случае, к лицу, которое читает лекции; слово «лектор» происходит от латинского…

— Ну, хватит дурака валять! Следовательно, вы утверждаете, что являетесь школьным учителем?

— Нет, я не школьный учитель, я лектор! — сердито ответил Карелиус.

— Будьте покойны, мы все это проверим! А на чьем это велосипеде вы разъезжаете? Где раздобыли его?

— А я вовсе и не «раздобывал», просто это мой собственный велосипед! И, по-моему, самый обыкновенный. Будьте добры, осмотрите его, господин полицейский. Теперь я в свою очередь буду просить у вас объяснений! За кого вы меня принимаете? Я убедительно прошу вас немедленно отпустить меня! Мне неприятны ваши объятия!

— Спокойно! — рявкнул полицейский. — Где вы взяли велосипед? Кто его владелец?

— Я владелец! — решительно ответил Карелиус.

— Как же так? Ведь это дамский велосипед! Чем вы можете объяснить это?

— Ах, разве дамский? — смутился лектор, посмотрев на валявшийся рядом с ним велосипед. — Да, в самом деле дамский, это машина моей жены.

— Ага, значит, велосипед вовсе не ваш. А почему вы заявили, что он ваш собственный? Соврали, да только неудачно!

— Что же, по-вашему, я не имею права ездить на женином велосипеде? Что тут такого?

— А почему вы решили поехать на велосипеде вашей жены?

— Вот еще, неужели я обязан давать вам отчет? Ей-богу, я волен поступать, как мне вздумается. Должно быть, я случайно схватил этот велосипед, вероятно, он стоял с краю. Да, по-видимому, именно так и было.

— Ах, по-видимому! Ну ладно, это мы еще расследуем!

— Будьте уверены, это дело обязательно расследуют! И ваше поведение тоже! Вся эта история будет иметь для вас серьезные последствия. Я ответил вам на все вопросы, на которые обязан отвечать, и даже сверх того. А теперь я желаю узнать ваше имя. И прошу также, назовите мне ваш номер, я хочу выяснить это, прежде чем вы уйдете. Если вы думаете, что я и дальше намерен терпеть такое обращение, то вы глубоко ошибаетесь!

— А я и не собираюсь покидать вас. Я просто не в силах с вами расстаться! — издевательски заявил полицейский.

— Да говорите же, как вас зовут! — громко потребовал лектор Карелиус.

— Заткни глотку! — невозмутимо отозвался полицейский.

— Извольте сейчас же сообщить мне ваше имя! Скажете вы, наконец, как вас зовут, какой у вас номер? — кричал Карелиус; он не знал, что давно уже прошли те времена, когда служащие полиции опознавались по номерам.

Полицейский снова вывернул Карелиусу руки, и с такой силой, что тот согнулся колесом.

Второй полицейский широким размеренным шагом перешел через улицу на противоположный тротуар, где стояла окрашенная в зеленый цвет телефонная будка; полицейские обычно пользовались ею, чтобы поднять тревогу и вызвать себе подкрепление. Тем временем на полупустынной по случаю воскресенья улице собралось немало народу.

— Да вы с ума сошли! Совсем рехнулись! — кричал Карелиус. — Ой, вы сломаете мне руку! Неужели никто из вас не хочет помочь мне? Ну хоть чем-нибудь! — в отчаянии обращался он к собравшимся вокруг него любопытным.

— Вряд ли найдется охотник помочь вам нападать на полицию! — хихикнул полицейский и еще ниже пригнул Карелиус а к земле.

— Я требую привлечь по моему делу свидетелей! — проговорил Карелиус. — Я требую… — Но тут он замолчал, ибо полицейский прижал голову несчастного лектора к своему животу.

— Да он просто бешеный! — пожаловался полицейский своему коллеге, когда тот вернулся. — Он кусается, плюется и даже грозит, что призовет на помощь прохожих.

— Сейчас мы наведем порядок! — ответил второй полицейский и крикнул зрителям: — Назад! Осадите назад! Проходите дальше, будьте любезны пройти!

— Я заявлю протест! Я буду жаловаться! — вперемежку со стонами бормотал лектор Карелиус, уткнув голову в живот полицейского. — Это будет иметь серьезные последствия для вас обоих, вас непременно уволят! И накажут! Ой-ой-ой, да вы просто ненормальный!

Толпа любопытных не могла толком понять, что тут происходит; кто-то предположил, что схватили вора или насильника, а возможно, и сторонника мира. Люди охотно помогли бы пострадавшему, во-первых, потому, что народ в этой стране ненавидит полицейских, а во-вторых, все люди, естественно, испытывали симпатию к тщедушному человеку, с которым так грубо обошлись два дюжих полицейских.

— Это молодчики из гитлеровских отрядов! — крикнул кто-то. — Скорпионы!

— Не задерживайтесь, проходите! — повторял полицейский.

Но вот послышался гудок полицейской машины. Громоздкий автомобиль с зелеными фарами и желтым флажком на радиаторе прогромыхал по мостовой и, с визгом затормозив, остановился.

Когда наряд вооруженных до зубов полицейских выскочил из машины, столпившиеся зеваки шарахнулись в сторону.

— О-о-ох! Я по доброй воле поеду с вами, — простонал лектор Карелиус. — Я сам намерен отправиться в полицейский участок! Я хочу…

В этот момент Карелиуса схватили и бросили в закрытый кузов машины вперед головой, так что он упал плашмя, а все полицейские уселись по обе стороны от него, друг против друга, и уперлись сапогами ему в бока. Велосипед его жены тоже втащили в машину; на багажнике все еще торчали купленные утром газеты.

Чуть подальше в сточной канаве валялись разбитые очки вместе с пеклеванным хлебом и булочками из придворной пекарни.

— Я намерен жаловаться, — заявил лектор Карелиус, когда его доставили в полицейский участок.

— Он что, невменяемый? — поинтересовался сержант полиции, даже не взглянув на арестованного. Сержант сидел за письменным столом, углубившись в чтение назидательного иллюстрированного журнала. Этот журнал, который носил название «Супермэн»[6], выходил еженедельно и пользовался большим успехом среди служащих полиции.

— Совершенно невменяемый, — ответил полицейский, который держал Карелиуса. — Он кусал нас и даже пытался…

— Я намерен жаловаться, — настаивал Карелиус.

— Он даже пытался удрать, — продолжал полицейский, — а когда я схватил его, он стал сопротивляться, начал бить меня, грубо обошелся со мной, а также с полицейским надзирателем Перно, который первый окликнул его…

— Ах, значит вас зовут Перно! — воскликнул Карелиус. — Я ведь спрашивал фамилию этого человека, но он отказался назвать себя.

— … с полицейским надзирателем Перно, который первый окликнул его, когда он мчался на велосипеде, по-видимому краденом, — спокойно продолжал полицейский. — Он грубил нам и несколько раз отпускал по нашему адресу обидные замечания и всякие бранные слова.