Вести следствие по «делу о Скорпионе» было поручено полицейскому адвокату Кастелла, необыкновенно бодрому и здоровому человеку, и он с воодушевлением и кипучей энергией принялся за работу.

В ранний утренний час директор полиции Окцитанус приказал отвезти его к вилле министра юстиции, которому он обязан был доложить, в какой стадии находится рассмотрение дела о так называемом «Скорпионе». Министр пожелал, чтобы совещание по этому вопросу происходило в частном доме, в его собственной вилле.

Без особого подъема тронулся директор полиции в путь. «Дело о Скорпионе» было ему не по душе. Не лежала у него душа и к министру юстиции. Окцитанус был по своей натуре формалистом, поэтому интересовался частными делами других лиц исключительно с полицейской точки зрения. В общении с людьми он выше всего ценил холодноватую сдержанность и предпочел бы такого министра юстиции, который бы не рассказывал в служебное время о своем геморрое.

А «дело о Скорпионе» постепенно приобрело гораздо больший размах, чем ожидали и чем это было желательно. В следственной канцелярии полицейского адвоката Кастеллы росли и росли горы бумаги, грозя заполнить все помещение, но это обстоятельство ничуть не тревожило жизнерадостного адвоката. Арестованный торговец овощами обычно держался со служащими полиции очень скромно и сдержанно и не говорил больше того, что было необходимо; однако в последние месяцы из-за поднятой газетами кампании он стал нервным и неуравновешенным. Во время допросов нередко случалось, что он отпускал необдуманные замечания, которые могли только оскорбить его старых друзей. А один раз даже вышла скверная и бестактная ссора, когда два господина, отбывавшие наказание за кражу со взломом, в присутствии Лэвквиста рассказали подробности о перевозках в ночное время продовольственных карточек, похищенных из пригородных муниципальных управлений.

Все высказывали свое сожаление, когда по ходу дела пришлось арестовать одного полицейского и освободить от должности двух других. Этот факт свидетельствовал об отсутствии в «Ярде» сплоченности. То, что в полицейской среде имелись партии и враждующие группировки, вполне естественно и целиком соответствует демократическому образу жизни; но плохо, когда полицейские начинают арестовывать друг друга.

Этими печальными мыслями и был озабочен директор полиции Окцитанус, проезжая в машине через город, где царило утреннее оживление.

Автомобиль остановился на тихой улице, сплошь застроенной особняками; здесь в своей вилле, обсаженной декоративным кустарником, жил министр юстиции Иероним Ботус. В стене, окружавшей его просторный дом, был устроен целый ряд необычайно хитроумных приспособлений в целях охраны безопасности особы министра. Между декоративными кустами постоянно сидели сыщики, которые каждый раз меняли одежду; целая система электрических проводов связывала виллу с далеким «Ярдом». Как только там начинали звонить колокольчики и загорались световые сигналы, дежурная команда мгновенно вскакивала и с шумом бросалась на вызов, и всякий раз оказывалось, что просто кто-нибудь из обслуживающего персонала виллы во время уборки комнат неосторожно коснулся одной из многочисленных кнопок или педалей, которые по указанию министра юстиции были искусно замаскированы в самых неожиданных местах его огромной виллы.

С глубоким вздохом взял директор полиции Окцитанус свой портфель и вылез из автомобиля.

— Вам придется с часок подождать меня, — сказал он шоферу.

Министр юстиции Ботус еще сидел за утренним завтраком. Он немного задержался, потому что именно сегодня его должны были сфотографировать за завтраком. Снимок будет помещен в журнале, чтобы народ, ожидая в приемных страны, мог видеть, как умеренно питается министр. Немало времени ушло на то, чтобы со вкусом расставить на столе отдельные блюда и сделать такое освещение, чтобы предметы отбрасывали заметную тень. Фотографу и автору заметки, прежде чем приступить к делу, пришлось выслушать небольшой доклад об известном всей стране заболевании кишок, которым страдал министр.

— Не прикасайтесь к проводу под столом, не то явится полиция, — предупредил министр фотографа.

— Постараюсь соблюдать осторожность, — ответил фотограф, расставляя свои прожекторы вокруг натюрморта, состоявшего из вазы с вареным черносливом, яйца всмятку, помидора, стакана молока, двух кусков подсушенной на огне французской булки и двух ломтиков хлеба для диабетиков.

— Вареный чернослив, если съесть его натощак, является вообще хорошим средством против вялого стула, — усталым голосом произнес министр юстиции. — Как действует у вас желудок, господин директор?

— Благодарю вас, хорошо, — ответил Окцитанус.

— Мемуарная литература свидетельствует, что все великие умы страдали вялостью стула, — продолжал министр.

— Интересно! — покорно отозвался директор полиции.

— … вялостью стула, — повторил журналист, который должен был составить тексты под фотографиями и потому тотчас же занес эти слова в свою записную книжку.

Фотограф убрал свой аппарат в футляр и начал упаковывать лампы и провода.

— Спасибо! Мы кончили.

— Это значит, что теперь я имею право принимать пищу? — спросил министр юстиции и потянулся за черносливом. — Не желаете ли чашку чая, господин директор? Он жиденький.

— Нет, благодарю. Я уже пил чай.

— Гм! Значит, вы уже давно на ногах? Привыкли рано вставать? Вы и спортом занимаетесь?

— Да.

— И вы можете спать по ночам?

— Конечно.

— А я никогда не сплю.

— Как это должно быть неприятно!

— Разумеется, в особенности если с тобой рядом храпит жена. Я уж верчусь, верчусь в кровати, все тело ноет, а она храпит!

— Министр юстиции не принимает снотворного?

— Принимаю, и в огромном количестве. Не помогает.

Фотограф и литературный сотрудник «Журнала в иллюстрациях» попрощались; до выхода их проводила красивая молодая горничная в белой наколке. Министр печально принялся за яйцо всмятку.

— Люди думают, что министр юстиции ест столько же, сколько рабочий, — признался он с горечью. — Вот почему я решил заказать эти фотографии. Через «Журнал в иллюстрациях» можно с успехом, хотя бы частично, просветить неграмотных. Инертные широкие массы, как известно, ненавидят знания, которые преподносятся им непосредственно. Зато порой удается хоть немного образумить их, пользуясь тайными и обходными путями. Вот для того и существует «Журнал в иллюстрациях», американцы это отлично поняли много лет назад.

Когда министр принялся за помидор, директор полиции открыл портфель и стал слегка шелестеть бумагами, как бы намекая, зачем он сюда явился.

— Я скоро кончу, — заявил Иероним Ботус с полным ртом. — Я кушаю не потому, что нахожу все это вкусным, а чтобы поддерживать в себе жизнь! Почему вы не хотите чая? Может быть, вы из тех людей, которые пьют только кофе? Могу поведать вам, что Гёте испытывал отвращение к кофе…

— Вольтер очень любил кофе, — заметил директор полиции.

— Верно. Но он не занимался спортом, не участвовал в гребных гонках. А вы занимаетесь гребным спортом, не правда ли?

— Да. Я гребу каждый божий день, невзирая на погоду. Я преклоняюсь перед древним римским учением о здоровом духе в здоровом теле!

— Я всегда считал это выражение вздором, — сказал министр. — Здоровый дух встречаешь вовсе не в здоровом теле — ну, разумеется, вы составляете исключение, господин директор, — но именно болезни делают все душевные переживания более утонченными, как указывает Вассерман. Никогда еще не существовало здорового гения, писал Эгон Фридель. Ницше неоднократно подчеркивал значение, которое имеет болезнь для духовной самодисциплины и выработки характера. Геббель справедливо утверждает, что болезненное состояние гораздо больше сродни истинному и вечному началу, чем здоровое. Новалис делает заключение, что болезнь — интереснейший раздражитель и материал для нашей мыслительной деятельности. Могу вам признаться, что, если бы у меня не было хронического катара толстых кишок, что вместе с нервными болями в предстательной железе заставляет меня не спать по ночам, я никогда не достиг бы той легкости мышления и твердости характера, которые являются предпосылкой для труда всей моей жизни.