В просторной келье игумена был накрыт богатый стол. Гости сидели на пестрых подушечках, ожидая опаздывающую Ирину. Феоктист устроился слева от игумена. Хорошее настроение вдруг сменилось сомнениями и тревогой. Что такое с Ириной? Почему не приходит? А если вдруг вообще не появится? Взгляды всех были обращены к двери, когда вошедший слуга попросил извинить госпожу Ирину за внезапное недомогание, помешавшее ей прийти. Этого следовало ожидать... Игумен первым протянул руку к жареному мясу. Все весело загалдели, один Феоктист сидел мрачным. Уж слишком заметным было ее отсутствие и в шествии, и здесь. Либо в самом деле занемогла, либо встретилась и разговаривала с Константином, а разговор оказался нерадостным. А может, и радостным?.. Логофет обвел глазами стол и возликовал, заметив отсутствие философа. Может, они все-таки договорились?.. В его распутном воображении сразу, как в летнем вихре, закружилась комната Ирины с широким ложем и жесткой софой, и даже будто послышался шепот из-под балдахина... Феоктист вдруг поднял свой бокал с красным вином:

— За здоровье отсутствующей, опечалившей нас своим нежеланием украсить этот богатый стол!

Выпили.

Когда отведали все яства и вина монастыря, а шум разговоров усилился — никто не слушал друг друга, каждый хотел только говорить, — Феоктист встал, встряхнул пестрый платок, бережно сложил его и оставил на столе.

— Все было хорошо — и еда, и вина, и гостеприимство. Дай бог здоровья отцу игумену, долгих дней ему и нам, чтобы собраться в следующем году!..

— Аминь! — воскликнул кто-то.

— Аминь! — поддержали развеселившиеся гости.

— На этом разрешите мне оставить вас! — Феоктист выпрямился и чуть прикоснулся засаленными губами к мягкой руке игумена.

Когда он вышел на галерею, солнце еще стояло над крутой вершиной напротив. Яркие лучи били в здание монастыря, окрашивая его в медный цвет. Остановив какого-то послушника, логофет осведомился, где келья Константина, и степенно направился туда. Увидев в сенях кое-как сделанную кровать, он брезгливо поджал губы и постучал набалдашником посоха. Открыл Константин, совсем не удивившись его приходу. Это было Феоктисту на руку: отпадали традиционные, но лишние слова. Он стоял посреди кельи, ощупывая взглядом знатока прекрасные иконы. Настоящее богатство!

— Твои? — спросил, забыв поздороваться.

— Мои, монастырские.

— Прелесть! Тесновато только...

— Мне хорошо.

— Тебе-то хорошо, а иконам?

— Пожалуй, ты прав...

— Хоть раз признал, что я тоже могу быть правым. — попробовал пошутить логофет, но шутка прозвучала как сердитое замечание.

— У каждого свой взгляд на справедливость, — улыбнулся Константин.

— Вижу... Вижу я, что даже монастырь не помешал твоей жажде спорить, — мирно заметил Феоктист и, подняв брови, торжественно продолжал: — Тебя приветствует императрица, мать Феодора! Спрашивала, как здоровье, как мудрость процветает... С тех пор как ты вернулся из земли сарацинов, каждый день интересуется... Ты очаровал ее своим поведением в Великом синклите... Поздравляю! Вот, письмо тебе. — Вынув свиток из-под плаща, он почтительно преподнес его философу.

Константин спокойно взял письмо и медленно развернул его. В скудном свете взгляд прошелся по напыщенным строкам, после чего пальцы все так же спокойно стали свертывать пергамент.

— Ну, мой мудрец? — привстал логофет, выражая самодовольным тоном удовлетворенность тем, что именно он выхлопотал письмо и вручил его Константину в этой неуютной келье.

Философ, поняв его суетность, но не желая обижать его, ответил:

— Она советует слушаться тебя...

— Неужели? — деланно удивился Феоктист, будто сам не принимал участия в составлении письма. — Вот как.., подобное доверие может смутить и такого старика, как я... — Затем он тряхнул головой, прогоняя шутовские нотки в голосе, и продолжал: — Поэтому я и приехал, мой мудрец, поговорить с тобой. Годы летят, старость уже стучится в мое сердце, но я думаю о благоденствии людей, посему не отхожу еще от дел империи. Хочу довести до конца то важное дело, о котором знаешь и ты. Буду с тобой откровенен... Ты небось сам догадался, что я приехал сюда не для того, чтоб принимать участие в исцелениях и увеличивать число зевак. У меня забот хватает. Пришло время мстить и расплачиваться, а опоздавший внести свою лепту будет горько каяться...

— Стало быть, мне тоже пора думать? — прервал Константин.

— Пора.

— Но чем же я могу быть полезен? — Философ пожал плечами.

— Как чем? Многим...

— А именно?

— Да самым простым — договориться с Ириной.

— С Ириной? Это еще зачем?

— Я бы тебе не советовал, если бы не было надобно...

— И что потом ?

— Что потом? Ты достаточно умен, чтоб догадаться. Красивая ночь... Красивый вечер, вино и щепотка яда... Конец Варде... Конец...

— И что дальше?

— Дальше — власть наша!.. Народ будет блаженствовать. Императрица займет свое место рядом с сыном...

— Да, да, это понятно, я о себе спрашиваю. Что меня ждет?

— Ты будешь уважаемым человеком! — поднял руки Феоктист.

— Я буду человеком без чести...

— Напрасно волнуешься, философ. Неужели все еще живут безумцы, ищущие и защищающие какую-то честь? Неужели ты не понял, честь — никому не нужная одежда? Щит, проеденный временем и ржавчиной, выброшенный на свалку жизни. Даже мудрец, вооруженный таким щитом, просто смешон! Не будь таким! Ныне решается судьба государства, а ты о своей чести печешься да еще и спрашиваешь меня, что с тобой будет. Если только честь мешает тебе, я возьму на себя твои грехи. Подумай! Та, которая может решить дело одной своей лаской и щепоткой яда, готова на все ради тебя... Но если ты обманешь наши надежды, берегись! — Феоктист шагнул к двери, и в глазах его заметались жестокие огоньки. — Помоги! Помоги!.. Все дело зависит от одного твоего слова, от улыбки! Протяни руку, и Ирина будет твоей... Если чувство у тебя погасло, сделай это из мести за прошлое унижение.., отомсти им...

— Глупцом я был, логофет, думая о мести, — неохотно ответил Константин на эти пламенные слова. — Время стерло волнения в моей душе, сегодня я не люблю Ирину, но и не ненавижу ее. Такой бесчувственный человек, как я, не способен на расправу. Не хочется быть милым супругом распутницы, раздающей легкую смерть.

— Супругом? Каким еще супругом, мой мудрец! — натянуто улыбнулся логофет. — У нее супруг есть, никто этого от тебя требовать не будет. Но тебе не помешает, мне думается, иметь уютный уголок, в котором каждый мужчина не прочь отдохнуть. Я вот смотрю на тебя — ты такой молодой, крепкий, и ты ведь наверняка с удовольствием будешь заходить к Ирине...

— А потом каким-нибудь веселым вечером, за роскошным ужином, одной щепотки яда будет достаточно, чтобы пришел и мой конец...

— Нелепо ты шутишь, мой друг. — Феоктист криво усмехнулся.

— К сожалению, не шучу. Вы захотите отделаться от помощника, чтоб не смущал вас своим присутствием в счастливый день. Ведь всегда лучше, когда меньше людей знает как можно меньше о том, о чем не надо знать... Я постиг уже ваш мир, логофет, мне знакомы ваши делишки. Мы идем разными дорогами. Ты — к власти, я — к полю, веками не паханному и не сеянному. Я собираюсь на войну, в которой не услышишь ни лязга мечей, ни крика раненых, только мудрость слова. Это слово должно вырасти в сердцах людей, живущих до сих пор во мраке...

— Что же ты задумал? Что намереваешься делать?

— Хочешь ли ты остаться для меня тем добрым и ласковым человеком, который так бережно заботился обо мне в юношеские годы, учил меня справедливости и честности.., образ которого я храню таким, каким он был, в своей душе? Сделай так, чтоб нас послали к болгарскому хану, мы хотим быть полезными истине и правде Христа. В монастырской глуши я создал письменность для народа, населяющего Болгарию, и перевел на его язык священные книги. Если моя азбука и слово божье повернут людей к Иисусу, это будет для меня самой высшей земной наградой... Помоги мне добиться истинной славы, дорогой логофет!