А вот как описывает одна из фрейлин первое знакомство Цыси с велосипедом и автомобилем:

«Услыхав, что государыня за последнее время очень обеспокоена русско-японской войной, Юань Шикай решил развеять тоску правительницы и послал ей в дар большой трехколесный велосипед. Старухе очень понравилась эта новинка; она даже совершила на ней круг по двору, поддерживаемая со всех сторон евнухами и фрейлинами. Шокированные князья и сановники решили объяснить вдовствующей императрице, что ей неудобно ездить на велосипеде. Но сказать прямо об этом они не смели, поэтому облекли свое недовольство в такую форму: „Если ваше величество все-таки упадет, мы не сможем простить себе этого!“ Цыси очень разгневалась и буркнула:

— Смотрите, даже до моего велосипеда им есть дело!

Вскоре Юань Шикай прислал еще один подарок — автомобиль. Согласно правилам, шофер не мог оставаться во дворце, поэтому он довел машину лишь до апартаментов Цыси. Осмотрев вместе с нами новую диковину, старуха пришла от нее в восторг, хотела прокатиться по парку, но тут выяснилось, что никто при дворе не умеет водить машину. Двое самых любопытных евнухов взялись было за руль, считая, что автомобиль устроен совсем просто, однако моя мать удержала Цыси от такого эксперимента:

— Не надо пускать их в машину, это очень опасно! Они же ничего не смыслят в механизмах!

В результате автомобиль пришлось спрятать, и старуха так ни разу и не поездила на нем».

Целый юмористический рассказ вольно или невольно получился у Юй Жунлин о том, как Карл писала портрет Цыси:

«Когда художница расставила мольберт и вынула палитру, старуха спросила мою мать:

— Почему она держит краски не на специальной тарелочке, а на какой-то доске?

Мать объяснила ей, что масляные краски полагается смешивать на палитре. Художница стала набрасывать углем силуэт вдовствующей императрицы. Цыси некоторое время сидела тихо, но потом потребовала показать ей работу. Увидев нечто сумбурное, она встревожилась:

— Неужели я так ужасно выгляжу?!».

Затем Цыси спросила мать фрейлины, «сколько дней и как вообще пишется портрет. Та объяснила, что у иностранцев на это иногда уходят месяцы и что нужно позировать перед мольбертом.

— А нельзя ли посадить кого-нибудь вместо меня?— нахмурилась старуха.

— Когда рисуется одежда, то можно, но ваше лицо никто не заменит,— ответила моя мать».

Цыси усмехнулась, довольная лестью, однако впоследствии, если сеанс затягивался, «начинала слегка нервничать и приказывала фрейлинам по очереди восседать на троне в ее одежде. Сама старуха, памятуя слова моей матери, соглашалась позировать преимущественно для изображения лица, но и в этих случаях иногда требовала заменить ее, поэтому на обоих портретах государыня вышла очень молодой и была чрезвычайно довольна этим».

Следует пояснить, что Карл написала два портрета Цыси: один остался во дворце, а другой послали на выставку в американский город Сент-Луис. Диковинный портрет пользовался на этой выставке шумным успехом. Затем он попал в Вашингтонское хранилище памятников искусства, а в 1966 году был подарен Государственному историческому музею на Тайване — «для укрепления американо-китайских культурных связей». Интересно, что даже некоторые буржуазные авторы увидели в этом насмешку со стороны американцев: намек на то, что тайваньские правители недалеко ушли от жестокой императрицы. Но только ли тайваньские?

Мысль о насмешке не лишена справедливости еще и потому, что руками Кэтрин Карл американцы основательно обобрали китайский двор. За один лишь портрет (не говоря уж о ежедневном содержании в течение года) посредственная художница запросила с Цыси сто тысяч американских долларов. Не меньший доход принесла демонстрация этого портрета в Сент-Луисе,

Когда портрет пересылали в США, вдовствующая императрица потребовала, чтобы его держали только вертикально — не дай бог положить или перевернуть вниз головой. Пришлось нести его на руках из загородного Парка согласия до пекинского вокзала, но в крытые вагоны портрет стоймя опять-таки не влезал; оставалось лишь везти его до Шанхая на товарной платформе.

Еще перед позированием суеверная Цыси молилась будде и духам предков, долго выбирала счастливое время не только для начала работы над портретом, но и для ее окончания. Карл была в большом затруднении, когда узнала, что она должна все завершить не раньше и не позже как к четырем часам дня 19 апреля 1904 года.

Судя по воспоминаниям Юй Дэлин, вначале вдовствующая императрица вообще была шокирована предложением написать ее портрет, поскольку в старом Китае человека обычно рисовали лишь после смерти, стремясь оставить его изображение потомкам. Светотень на картине она воспринимала как «грязь», «искажение» и предпочитала живописи фотографию, которая отражает все плоско и «точно».

Императрица не знала, что европейцы танцуют под музыку, думала, будто западные танцы — всего лишь непристойные прыжки мужчин и женщин по комнате, видела в европейских этических нормах некую варварскую противоположность конфуцианскому принципу сыновней почтительности. «Это правда, что иностранцы совсем не уважают своих родителей; что они бьют их и даже выгоняют из дома?» — спрашивала она.

Список таких анекдотических ситуаций, убеждений или вопросов можно продолжать до бесконечности, однако важнее подчеркнуть, что Цыси имела весьма смутное представление не только об иностранных, но и о внутренних делах: «Никуда не выезжая за пределы своих столичных дворцов, она не была знакома с жизнью и бытом китайского народа и обо всех событиях в стране судила лишь по тенденциозным в болыпинстве своем докладам и меморандумам столичных и провинциальных сановников».

И подобный человек, «компенсировавший» свое невежество хитростью и жестокостью, к сожалению, обожествлялся, причем весьма долгое время. Это отразилось в многочисленных титулах Цыси, которые можно перевести следующим образом: Милостивая, Благодетельная (Счастливая), Главная, Охраняемая, Здоровая, Глубокая, Ясная, Спокойная, Величавая, Верная, Долголетняя, Чтимая, Высочайшая, Мудрая, Возвышенная, Лучезарная. Эти титулы или, точнее, один огромный титул из шестнадцати иероглифов складывался постепенно; с каждой «заслугой» либо юбилеем к предыдущим иероглифам добавлялось еще два, а каждый из этих иероглифов приносил Цыси не только дополнительную славу, но и вполне ощутимый годовой доход: сто тысяч лянов, или примерно двадцать тысяч английских фунтов. Таким образом, весь титул, сложившийся к семидесятилетию императрицы, давал ей ежегодно миллион шестьсот тысяч лянов.

«Будничное» название Цыси было — Великая императрица, однако в Китае, где едва ли не все регламентировалось, так могли именовать государыню главным образом простолюдины и евнухи. Иногда они называли ее Старой или Почтенной буддой (этот титул был выдуман льстецом Ли Ляньином), а княжны и фрейлины — Почтенным или Старым предком, особенно в последние годы жизни Цыси. Император и императрица величали ее Отцом родным.

Слова «отец», «предок», да еще с эпитетом «старый», могут показаться весьма сомнительной любезностью для женщины, но, во-первых, вдовствующая императрица всегда старалась подчеркнуть свою силу и отнюдь не возражала, чтобы о ней говорили в мужском роде; во-вторых, в Китае, где, по конфуцианским традициям, существовало беспрекословное подчинение младшего старшему, даже женщины гордились солидным возрастом, и, в-третьих, слова «Почтенный» или «Старый предок» подразумевали, что Цыси положила начало новой семейной ветви, в действительности не существующей.

Кстати, этот титул тоже приносил императрице некоторую практическую выгоду. В романе Сюй Сяотяня есть такая сцена: когда Ли Ляньин советует Цыси приглашать во дворец актеров, она сомневается, не нарушит ли это заповедей предков. «Но ведь вы сами предок!» — услужливо возражает Ли Ляньин, и все препятствия сразу отпадают.

В спальне Цыси стояло множество стульев, которые все считались маленькими тронами Великой императрицы.Дело в том, что, если государыня садилась на какой-нибудь стул, его сразу же называли троном и не разрешали пользоваться им никому другому без ее специального распоряжения. Сама Цыси считала такой порядок вполне естественным, однако понимала, что иностранцам он вряд ли понравится. Когда одна американка случайно уселась на стул, осчастливленный прикосновением Цыси, вдовствующая императрица была очень недовольна этим, но не упрекнула иностранку, а просто отозвала ее в сторону.