Да, Чунь и его жена не хотели, чтобы их сын стал императором. Европейскому читателю это может показаться странным либо даже притворным, но на самом деле тут нет ничего удивительного. Зная печальную судьбу многих ставленников вдовствующей императрицы, князь и княгиня боялись, что она рано или поздно погубит и их сына. Так и произошло впоследствии: Цыси использовала Гуансюя в своих целях, а потом еще насмеялась над ним. Когда будущего императора «впервые доставили во дворец, он был болезненным четырехлетним ребенком. Целыми днями он плакал, вспоминая свою мать, и просился домой».

Некоторые авторы, основываясь на записях начала XX века, считают, что матерью Гуансюя была не княгиня Чунь, а сама Цыси, родившая ребенка от некоего приказчика фруктовой лавки. Его будто бы приводил во дворец Ли Ляньин. Разрешившись от бремени, вдовствующая императрица отдала сына на воспитание сестре, а любовника на всякий случай убила. Если это так, то здесь почти повторилась история с Тунчжи.

Другие полулегендарные записи рассказывают о кипарисе, который рос во дворе князя Чуня и якобы сулил его владельцу корону. Узнав об этом, Цыси притворилась, будто ей нужно хорошее дерево для дворцовых балок, и велела срубить кипарис. Но когда он свалился, из него неожиданно выползло множество змей. Перепуганная Цыси тотчас уехала и несколько дней не появлялась на аудиенциях. Князь Чунь тоже слег от страха, а впоследствии, возможно, был отравлен вдовствующей императрицей.

Свою сестру, княгиню Чунь, Цыси использовала только для того, чтобы с помощью ее подлинного или мнимого сына удержаться у власти, а на самом деле гносилась к ней хуже, чем, например, к сестре Ли Гяньина, так называемой Большой барышне, которой она даже разрешала сидеть в своем присутствии. Княгиня не могла этого снести и при любом удобном случае сказывалась больной, чтобы не ходить во дворец. Иногда между сестрами «вспыхивали ссоры; во время одной из них Цыси сказала княгине Чунь: „Тебе надо поучиться церемониям!“, а та, взбешенная, ответила: „Хотя в дворцовых церемониях я понимаю меньше тебя, я все-таки настоящая княгиня“. Этим она намекнула, что Цыси была наложницей, а не женой императора Сяньфэна. Разъяренная Цыси удалила сестру из дворца. Княгиня вернулась домой, заболела нервным расстройством и вскоре умерла». Как видим, князь и княгиня Чунь не зря беспокоились, когда их отпрыска назначили императором.

Между тем в некоторых западных работах это произвольное назначение преподносится сочувственно, лишь как свидетельство храбрости Цыси. «Желая удержать престол за своей семьей, — пишет, например, Брандт, — она со свойственною ей энергиею немедленно приняла решительные меры: не дожидаясь окончания прений о престолонаследии, она отправилась к зятю, взяла у него мальчика и перенесла его во дворец, где он был провозглашен императором». Кольдр с гораздо большим основанием трактует выбор Гуансюя наследником как своеобразный переворот, но оговаривает: «В противоположность предыдущему, этот государственный переворот совершился без всякого кровопролития», хотя справедливости ради следовало бы добавить, что так произошло не из-за мягкосердечия Цыси, а из-за того, что к тому времени она уже обладала большой силой.

К сожалению, эти сочувственные оттенки (правда, в сочетании с иными) проникли и в некоторые русские работы: «Несколько евнухов бегут во дворец принца Чуэна за царственным младенцем, которого приносят в тронную залу при звуке труб, литавр и пушечной пальбы. Обе императрицы стоят по сторонам трона, на который усаживают испуганного, плачущего ребенка... Этот дворцовый переворот, совершенный умелою рукою, доказывает находчивость и смелость императрицы. Он предоставляет ей фактическую власть еще на четырнадцать лет».

Вот последнее замечание, констатирующее, сколько времени осталось монарху до свадьбы и самостоятельности, очень метко; вместе с первым, ироническим абзацем оно раскрывает подлинный смысл очередного шага Цыеи.

Итак, Цыси вновь стала регентшей — на этот раз уже не при сыне, а при племяннике. Но перед ней оставалось еще одно препятствие, которое давным-давно мешало ей: вдовствующая императрица Цыань, главная жена покойного Сяньфэна. Не исключена возможность, что Цыси хотела убить ее еще в конце 60-х годов, поэтому она и послала Ань Дэхая на юг, для связи с могущественными наместниками, но тогда ничего не получилось. Более того, Цыань участвовала в казни Ань Дэхая, затем выбрала невесту императору Тунчжи (в то время как кандидатура, предложенная самой Цыси, была фактически отвергнута), причем невестой этой оказалась строптивая Алутэ. Цыань, видимо, знала о любовной связи Цыси с Ли Ляньином и даже обвинила ее в непристойном возвышении этого «евнуха». Вероятно, она была осведомлена и об аналогичной роли Жун Лу и постаралась убрать его от сорегентши. Все это год от года усиливало неприязнь Цыси к Цыань, хотя та вела себя на редкость гуманно для китайского двора.

Главная же причина неприязни упоминалась выше: тайный указ, оставленный Сяньфэном жене и дающий ей право казнить Цыси, если она узурпирует власть. Сюй Сяотянь считает, что Цыси почти с самого начала знала об этом указе — иначе она злодействовала бы еще смелее. По-другому изображает ту же ситуацию Чжоу Тяньбэй: Цыси узнает об опасном указе от Ань Дэхая и несколько раз меняется в лице — то от страха, то от гнева, то от радости. Она рада тому, что указ хранится не у князя Гуна, а у Цыань, которая отдаст ей все, что угодно.

В той же пьесе Цыси открыто похваляется своим влиянием на сорегентшу и уподобляет ее царю обезьян Сунь Укуну, который в китайском романе XVI века «Путешествие на Запад» никак не мог спрыгнуть с ладони будды. Не умея оценить мягкость Цыань, некоторые авторы называют ее глупой и неспособной управлять. В действительности же она была просто добра. Кроме того, если учесть консерватизм Цыси, то вполне возможно, что многие европеизированные нововведения, предпринятые в Китае 60–70-х годов прошлого века, осуществлены Цыань, а не ее сорегентшей.

С апреля 1880 года, во время болезни Цыси, Цыань почти целый год была единственной регентшей. Но в начале следующего года она вдруг умерла — настолько неожиданно, что читатели императорского указа, изданного по этому поводу, решили, что в указ вкралась ошибка и что умерла больная Цыси, а вовсе не благополучно здравствовавшая Цыань.

Тут уже ни один автор не пытается отрицать вину Цыси. Правда, Юй Жунлин не говорит о противоестественной гибели Цыань, но до этого показывает известные разногласия между регентшами, которых для Цыси было вполне достаточно. К ним следует добавить злосчастный указ Сяньфэна. Цыань не воспользовалась этим указом и погибла из-за своей доброты.

Как писатели, так и историки рассказывают, что однажды Цыань серьезно заболела. Выздоровев, она увидела, что рука Цыси забинтована. «С вами что-нибудь случилось?» — обеспокоенно спросила Цыань. Тогда Цыси как ни в чем не бывало ответила, будто она вылечила ее куском собственной плоти. Цыань была так восхищена и растрогана, что подарила сорегентше опасный указ.

По другим данным, во время упомянутой болезни самой Цыси все думали, что у нее поднялось кровяное давление, однако врач, который ее осматривал, позднее признался, что это была, несомненно, послеродовая горячка. Цыань тоже проведала о похождениях Цыси, попыталась урезонить ее, затем показала ей предсмертный указ Сяньфэна и демонстративно сожгла его на свече, как уже ненужный. В душе Цыси смешались стыд и ярость, но она притворилась раскаивающейся.

Вскоре после этого Цыань неожиданно оказалась в покоях сорегентши и увидела там нечто ужасное: то ли незаконного ребенка, то ли мужские сапоги, то ли молодого актера. И хотя Цыань снова проявила благородство, Цыси решила убрать ее. Когда Цыань беспечно стояла в своем саду и любовалась золотыми рыбками, к ней вошел евнух с расписной лаковой коробкой и, преклонив колени, сказал, что императрица Западного дворца (так называли Цыси в отличие от Цыань — императрицы главного, Восточного дворца) посылает ей в подарок вкусные молочные пирожные, которые она не смеет есть одна. Благодарная Цыань проглотила кусочек, сразу изменилась в лице и послала за придворным врачом, но он уже не успел ничего сделать.