После этой церемонии Цыси переодевалась в обычное платье и отправлялась смотреть спектакль. Гуансюй по-прежнему ел вместе с ней, но спектаклей почти не смотрел».

Следует отметить, что здесь речь идет об обычном дне рождения императрицы, а не о круглых датах, которые Цыси праздновала с необыкновенной помпезностью. Правда, в период войны императрице из «патриотических соображений» пришлось отказаться от праздника, однако едва был заключен Симоносекский мирный договор, как ее клеврет Жун Лу обратился к ней с нижайшей просьбой переехать в только что отстроенный Парк согласия и отпраздновать шестидесятилетие. Вызвав Гуансюя, Цыси заявила, будто она против расточительных торжеств в то время, когда Китай только что потерпел поражение от крохотной Японии, но при этом она так выразительно смотрела на императора, что празднество, конечно, состоялось.

Парк согласия (Ихэюань) — это роскошный летний дворец, построенный для императрицы вместо Парка радости и света (Юаньминюань), который ей так и не дали восстановить. Цыси с лихвой наверстала упущенное; строительство Парка согласия стоило примерно тридцать миллионов лянов, кроме того, его многократно достраивали и перестраивали, на что уходило около полутора миллионов ежегодно. А когда там жила вдовствующая императрица, содержание дворца обходилось в десять тысяч лянов ежедневно. Во время празднования шестидесятилетия Цыси всем крупным чиновникам было предложено пожертвовать в ее честь ни больше ни меньше как четверть жалованья. Стоимость преподнесенных подарков составила несколько миллионов лянов.

Но средства для развлечений императрицы складывались не только из подарков и казны. В период между франко-китайской и японо-китайской войнами Цыси не постеснялась присвоить себе даже деньги, отпущенные для военно-морского флота: «Уже в 1888 году ассигнованные адмиралтейству на закупку судов за границей средства были с согласия главы адмиралтейства великого князя Чуня переданы на строительство загородного летнего дворца». Возле озера в придворном парке вырос «павильон из белоснежного мрамора в форме пришвартованного к берегу колесного парохода, напоминающего о происхождении средств, на которые был построен дворцовый ансамбль Цыси». А в 1893 году адмиралтейство и вовсе упразднили «за ненадобностью». Нельзя сказать, чтобы поступки императрицы и ее фаворитов не встречали никакого отпора со стороны окружающих. Так, «после первых тяжелых поражений цинских войск в Корее и Маньчжурии императору Гуан-сюю стало ясно, что утверждения столичных сановников о богатейших арсеналах и неприступных крепостях служили лишь прикрытием для воровства и взяточничества, что из-за границы в Китай поступали недоброкачественное оружие и боеприпасы. Он не замедлил обрушиться на Ли Хунчжана, который, по словам русского посланника А. П. Кассини, „не пренебрегал никакими средствами для округления своего и без того громадного состояния“. Однако шестидесятилетняя Цыси, которая 29 сентября 1894 года фактически вновь взяла в свои руки государственное правление... издала хвалебный указ о заслугах Ли Хунчжана, чтобы смягчить указ императора Гуансюя о его отставке».

Во время японо-китайской войны цензор Ань Вэй-цзюнь подал Цыси удивительно дерзкий доклад с просьбой не ограничивать монарха. Правительница пришла в ярость, сместила Аня с должности и отправила в ссылку. Вскоре произошла аналогичная история с Коу Ляньцаем, который сначала прислуживал императрице и даже был одним из ее любимых евнухов. Цыси послала его шпионить за Гуансюем, но тот, убедившись в благородстве государя, стал просить ее предоставить императору большую свободу и приостановить строительство летнего дворца. Разъяренная Цыси велела пытать Коу Ляньцая, а затем отрубила ему голову.

Несмотря на то что Гуансюй давно достиг совершеннолетия, вдовствующая императрица совсем не желала передавать ему власть. Напротив, она под благовидным предлогом избила палками его любимую наложницу Чжэнь, стала приучать его к опиуму, а потом, ссылаясь на собственные же выдумки, распространила слух, будто Гуансюй «утратил добродетель» и его надо сместить. Эта атмосфера передана в романе Цзэн Пу, где герой Бэнь Динжу, написанный с сановника Вэнь Тинши, говорит:

«Вам, конечно, известно, что императорские наложницы Цзинь и Бао попали в опалу. Сегодня утром евнуха Гао Ваньчжи, который был приставлен к Бао, переедали в департамент дворцовых дел и отрубили ему голову. Вдовствующая императрица хотела сначала издать указ о проведении следствия, но министр Гун Пин[22] отговорил ее, боясь, что огласка повредит государственному престижу. Потому она и выбрала тайный путь. Разве это не начало низложения императора?»

Цянь Дуаньминь, прототипом которого является сановник Ван Минлуань, отвечает:

«Я тоже кое-что слышал о размолвке между двумя дворцами, однако думаю, что на низложение государя старая императрица вряд ли решится пойти. Конечно, она давно уже мечтает об этом, но ведь сейчас самый разгар войны, положение исключительно опасное. Думается, что ваше беспокойство не более основательно, чем страх человека из Ци.[23] Если это по-прежнему вас волнует, то генерал Лю Икунь, на ваше счастье, как раз в Пекине. Можете тайно повидаться с ним и попросить принять соответствующие предупредительные меры. Я же посоветуюсь с канцлером Гао Янцзао и министром Гун Пином. Под предлогом защиты столицы мы вызовем в Пекин старого генерала Ни Гутина. Этот человек предан императору и смел, с ним можно быть абсолютно спокойным. Кроме того, мы попросим Чжуан Чжидуна[24] — губернатора провинции Цзянсу — разместить войска Фэн Цзыцая в районе Хуайхэ — Сюйчжоу. Эти меры заставят императрицу призадуматься, а если она и решит что-нибудь предпринять, мы будем готовы к отпору.

Вэнь Динжу восхищенно согласился...».

Действительно, во время японо-китайской войны Цыси не удалось свергнуть императора. Но от своих намерений она отнюдь не отказалась.

Поражение в войне с Японией окончательно показало, что феодальный режим в Китае разложился и спасти страну можно лишь путем обновлений. Эту миссию поначалу взяли на себя социальные реформаторы (Кан Ювэй, Лян Цичао и другие), которые в 1895–1897 годах и особенно в период «ста дней реформ» 1898 года при поддержке Гуансюя провели ряд преобразований в политике, экономике, военном деле и культуре. Но ход этого реформаторского движения уже достаточно показан в специальных работах. Я сосредоточусь главным образом на Цыси, которая, по метким словам Вэнь Цзи-на, «следила за успехами реформаторов как кошка за мышью».

Когда Гуансюй в 1898 году стал издавать свои либеральные указы, вдовствующая императрица, развлекавшаяся в летнем дворце, определенное время не мешала племяннику и даже приказывала молчать тем реакционерам, которые умоляли ее остановить императора. Лян Цичао, ссылаясь на циничное признание Жун Лу, считает, что это было провокацией, рассчитанной на то, чтобы реформаторы совершили побольше «грехов». К сожалению, это очень правдоподобно и, мало того, похоже на курс «пусть расцветают все цветы», проводившийся в 1956 году, за которым последовала усердная прополка взращенных цветов.

Разгром реформаторского движения довольно ярко показан в романе Сюй Сяотяня:

«Пристрастие Гуансюя к группе Кан Ювэя и всяческим новым идеям вызывало крайнее неудовольствие у реакционно настроенных сановников — таких, как Сюй Инкуй, Сюй Хойли, Хуай Табу, Ган Ни. Они днем и ночью выискивали пороки либералов, чтобы при удобном случае донести на них вдовствующей императрице. А она тем временем по-прежнему веселилась в Парке согласия, не думая ни о каких государственных делах. Даже когда император сам спрашивал ее о чем-нибудь, Цыси отвечала ему только через Ли Ляньина. Но одним вопросом она все-таки заинтересовалась и сделала Жун Лу, смещенного при императрице Цыань, командующим пехотными войсками. Когда освободилась вакансия генерал-губернатора столичной провинции Чжили и Жун Лу попросил Цыси назначить на это место его, она вдруг пожелала нанести императору визит вежливосги и настоятельно рекомендовала ему Жуна. Почему же ее заинтересовала такая незначительная проблема? Во-первых, потому что Жун Лу был ее племянником, а во-вторых, потому что этот племянник не имел достаточных оснований занять должность генерал-губернатора: стало быть, ему следовало оказать особую помощь.