Отсутствовал Сергей недолго. Едва успел он где-то неподалеку соединить концы перебитого осколком снаряда провода, как в землянке тут же зазуммерил телефон.

Князев подошел, взял трубку.

— Алло, алло! «Ромашка»! Почему молчите? Говорит «третий»! Что там у вас? Вы слышите меня? Доложите немедленно обстановку!

— «Третий» спрашивает обстановку! — посмотрев на меня, сказал Князев. — Начальник штаба батальона звонит! — для убедительности добавил он.

— Ну и доложи! Ты что, не знаешь, что ответить? Тогда скажи, что… — Но я не успел договорить, как в землянку пулей влетел Аксенов. Вслед за ним раздалось несколько разрывов.

— Опять бросать начали, сволочи! Ну как? Порядочек? Заработал? — И он выхватил у Князева телефонную трубку: — Товарищ «третий»! Докладывает радист Аксенов! Телефонист убит, связь я только что восстановил. Нас на КП сейчас трое: снайпер Николаев, санинструктор Князев и я. Мы отбиваемся от немцев, они перекатываются через нас, прут на траншеи роты…

— Скажи, что просим огня артиллерии на себя! Пусть ударят по лощине покрепче! Вон их тут сколько — всех не перестреляем, — подсказал я Аксенову.

— Товарищ «третий»! Николаев просит «огурцов» на лощину, и пусть бьют прямо по КП! Только скорей! Немцы могут ворваться в землянку! Их очень много, они забрасывают траншеи гранатами. Николаев бьет их прямо через окно…

— Вас понял. Где комроты?

— Пока не знаем. Ушел в роту сразу же после бомбежки. Связи со взводами нет, восстановить ее сейчас невозможно — кругом немцы. Из землянки выйти не можем. Дайте скорей огня!

— Держитесь, сейчас дадим им прикурить! Из землянки не выходите, корректируйте оттуда огонь!

Разрывы снарядов и мин заглушили голос из штаба — по лощине начала бить наша артиллерия.

— Отлично, «третий», отлично! Спасибо за огонек! Теперь доверните чуть вперед, метров на пятьдесят, к насыпи. Немцы бегут сюда, на КП! Не бойтесь за нас, бейте по землянке! — кричал Аксенов в телефонную трубку.

Я бил по отступавшим в страхе фашистам — прямо им в лицо. А над лощиной уже сгущались сумерки, видимость заметно ухудшилась.

— Двадцать восьмой! — продолжал подсчитывать Князев мои попадания. — Ну, кажется, это последний сегодня, а?

И действительно, над лощиной повисла тишина. Прекратились выстрелы с обеих сторон. Немцы откатились, положение снова было восстановлено. Ночью они к нам не сунутся — в этом мы были уверены.

На войне иногда одного боя, даже протяженностью в несколько минут, бывает достаточно, чтобы он остался в памяти на всю жизнь. В таком бою молодые становятся седыми, тихие — храбрыми, наглец оказывается трусом. В таком бою не только познаются люди, узнаешь и самого себя.

Почти целый день длился этот бой. Я понял, что совсем не боюсь немцев, пусть даже их вдесятеро больше, — потому что ты не один, рядом с тобой товарищи, которые всегда придут тебе на выручку в трудную минуту. А фашистов надо уничтожать, чтобы выжить самому и не дать погибнуть друзьям.

Когда наступила тишина, я почувствовал, как здорово устал, как велико было напряжение. Захотелось сесть, вытянуть ноги, чтобы унять появившуюся противную нервную дрожь в коленях.

— Аксенов, давай быстро с Князевым в роту! Восстановите с ней связь, окажите помощь раненым. За телефоном я посмотрю. Обязательно найдите комроты. Пусть, если жив, вернется на КП, к телефону! — сказал я, вытирая пилоткой пот с лица.

Ребята мигом шмыгнули из землянки и через минуту уже были в наших траншеях. В такие моменты важно, чтобы тобой кто-то авторитетно командовал. Сейчас я для них был этим авторитетом, хотя бы только по званию. Командир роты мне тоже был нужен, чтобы он распоряжался мной и не давал раскиснуть от усталости. А меня уже клонило ко сну. На КП я остался совершенно один.

Через какое-то время после ухода ребят в землянке снова зазуммерил телефон. Я взял трубку.

— Как там дела, Николаев? Что видишь перед собой? — спросил «третий», когда я представился ему и доложил обстановку.

— У нас тихо-спокойно, — докладывал я. — Немцы откатились на исходные, возможно, до утра беспокоить не станут. На КП я сейчас один, жду командира роты. Санинструктора и радиста послал в роту — восстановить связь и найти лейтенанта.

— Хорошо. Что будет нового, докладывай сразу. Придет Попов — пусть сразу соединится со мной, — приказал капитан Найда.

А минут через двадцать после этого разговора Анатолий Князев, вернувшийся на КП роты, уже рассказывал мне:

— Ну, на сегодня война, кажется, кончилась. Командир роты жив, вот-вот придет сюда. Видел я сейчас в траншеях твоих дружков — снайперов Рахматуллина и Добрика. Говорят, давали прикурить фашистам. Еще Карпов Иван свой пулеметный взвод привел, да и сам со снайперкой стоял — работал, как говорят, «в четыре руки»! А главное, подмога нам хорошая пришла!

Снайпера сержанта Ивана Карпова в полку знали как отличного пулеметчика. К тому же он умел работать с людьми, мог научить подчиненных меткой стрельбе.

Большие они друзья — Иван Карпов и его «максим». Долгой разлуки не выносили и не раз выручали друг друга из беды. Вот и сегодня Иван сам стоял за пулеметом.

— Эх, пообедать бы сейчас!.. — мечтательно произнес напарник Карпова, его второй помер.

— Обед еще заработать надо! — заметил Иван. — Давай-ка лучше бруствер под пулеметом поднимем, сектор обстрела расчистим!

И пулеметчики привычно и сноровисто начали готовить огневую позицию. Работа спорилась. Вокруг пока было тихо.

— Стой! — вдруг произнес сержант Карпов.

Близко хлестнул один выстрел, другой, а на левом фланге роты уже завязалась ружейно-автоматная перестрелка.

— А ну, ребята, кончай перекур! Всем по местам, всем рассредоточиться! Приготовимся к встрече незваных гостей! — распорядился Карпов. Но его бойцы и без того уже быстро встали за пулеметы. Над их головами завыли немецкие мины, разрываясь где-то позади, за траншеей.

— Мазилы! — презрительно произнес кто-то в адрес фашистских артиллеристов. — Стрелять бы научились!

— Предупреждать надо — не пригибался бы! — вторил ему другой пулеметчик. — Вот мы вам покажем сейчас, как бить надо!

Бойцы шутили. Однако, как только фашисты стали приближаться к нашим траншеям, заполнив всю лощину, лица пулеметчиков стали сосредоточенными и суровыми, а движения — скупыми и решительными. Лишь только подпустив противника на двадцать-тридцать метров, подал сержант команду «Огонь!».

Первым заговорил карповский «максим». Голос его был зычным и злым. «Тах-та-та-тах-та!» — строчил по фашистам Иван. В ответ раздались крики и стоны раненых фрицев, не ожидавших такого решительного отпора. Под огнем пулеметов волна атакующих моментально отхлынула, но тут же, развернувшись, снова пошла напролом.

— Хотите еще? Н-н-нате, получайте! Что, не нравится? — сквозь плотно стиснутые зубы зло цедил Иван Карпов, нажимая на гашетки.

Теперь цепи гитлеровцев приостановились, смешались и повернули обратно. Немцы бежали, оставляя в лощине десятки трупов. Особенно много лежало их перед пулеметом сержанта Карпова.

Но вот перед огневой позицией Ивана стали разрываться вражеские мины.

— Нащупали, гады! — сказал Иван и бережно прикрыл свой пулемет плащ-накидкой. — Отдохни, браток, малость! — Он взял в руки снайперскую винтовку. — Пусть думают, что подавили пулемет!

Но немцы продолжали наседать. Все больше и больше появлялось их из-за насыпи железнодорожного полотна. Они шли, низко пригибаясь к земле, подбадривая себя трескотней из автоматов.

— Всем приготовить гранаты к бою! — крикнул сержант Карпов, а сам бил и бил из пулемета, переводя дуло «максима» от катка к катку, пока в кожухе его не закипела вода. Рядом из снайперской винтовки Ивана вел огонь по фашистам его подносчик патронов Василий Незнанов.

— Шестой! — подсчитывал он свои попадания, но вдруг охнул: — Все, ребята, прощайте! Напиши, сержант, моей… — И, не закончив фразы, упал на дно траншеи.