На этот раз вошел мой сопровождающий.

— Товарищ полковник, прошу вас отправить на машине в госпиталь нашего снайпера, и распорядитесь там, как я говорил. Создайте товарищу Николаеву все условия: ему предстоит важная и срочная работа. Будете продолжать над ним шефство. Я дал Николаеву и ваш телефон.

— Слушаюсь, Андрей Александрович! Будет исполнено! — Полковник щелкнул каблуками, вытянувшись по стойке «смирно». — Разрешите идти?

— Да, пожалуйста. Ну, еще раз успеха вам! Мы хорошо поговорили, отдохнули, теперь будем работать! — И товарищ Жданов снова на прощание пожал мне руку.

— Ну, рассказывай! Где был? — накинулись на меня с вопросами товарищи по палате.

— Был в Смольном, пил чай с Андреем Александровичем Ждановым.

— Да ну! О чем разговор-то был? Да не томи, рассказывай!

Слушали меня внимательно, не перебивая, и только когда я закончил свой рассказ, посыпались вопросы: как выглядит товарищ Жданов, как одет, как разговаривал со мной и так далее. Все их интересовало!

Я охотно ответил на все вопросы: мне и самому хотелось еще раз все пережить, чтобы эта встреча запомнилась на всю жизнь.

В этот же день мне принесли стопку тетрадей в клеточку и с десяток карандашей «Тактика». Предупредили, что по мере надобности машинистка хозчасти госпиталя будет находиться в моем распоряжении.

С жаром взялся я за работу. Надо было не только все потолковей изложить, но и уложиться в срок. Что и говорить, задача для меня была не из легких.

Все свободное от процедур время, прихватывая порой и ночь, сидел я в палате или за столом дежурной медсестры в коридоре и усиленно писал. Писал о том, что знаю, что сам пережил и испытал. Как умел, изложил, кажется, все. Привел примеры из жизни и работы наших снайперов — моих друзей и учеников. Написал и о том, что нужно для успешной работы снайпера: как его одеть, снарядить, чтобы ему было тепло, легко и удобно. Сказал и о специальных карточках-книжках для учета уничтоженных фашистов, об особых пропусках для сверхметкого стрелка — разрешении ходить по территории всей дивизии, когда это бывает необходимо. Упомянул и о неправильном использовании снайпера в обороне, что иногда случалось, и об эффективном использовании его в бою.

Когда рукопись, на мой взгляд, была готова, обсуждена и одобрена в палате, еще раз окончательно вычитана и обработана мной, а потом и перепечатана на машинке, я позвонил из кабинета начальника госпиталя по оставленному мне номеру телефона.

В Смольный мы отправились вдвоем. Проводить до Политуправления Ленинградского фронта меня вызвался майор Петр Антонович Глухих, уже выписанный к тому времени из госпиталя.

В Смольном с его помощью мы быстро нашли человека, которому нужно было сдать рукопись. И только тогда я с облегчением вздохнул, когда передал ее из рук в руки.

В тот же день там же, в Политуправлении, мне вручили новые именные часы — точную копию тех, что побывали в моем животе, только надпись на крышке часов была уже другая: «От Политуправления Ленинградского фронта снайперу Николаеву». Вместе с часами я получил и пригласительный билет на первый слет снайперов фронта в Смольном.

22 февраля 1942 года с пригласительным билетом в кармане я уже самостоятельно шагал из госпиталя в Смольный. Сопровождать меня туда на этот раз вызвалась наша Аленка.

— Ты еще слаб, да и плутать будешь один, опоздаешь, чего доброго. А я хорошо знаю город и проведу тебя коротким путем, — сказала она тоном, не терпящим возражений. Доводы Аленки были убедительны, а действия одобрены нашей госпитальной палатой и, главное, старшей медсестрой отделения Александрой Ивановной, ее мамой.

Город Аленка действительно знала очень хорошо. Времени до 15.00 оставалось в обрез. Мы торопились: рассчитывать приходилось только на собственные ноги. По дороге нам встречались троллейбусы, стоявшие у обочин широких улиц города, занесенные снегом. Транспорт в Ленинграде не работал: электроэнергии, питавшей до войны троллейбусы и трамваи, теперь не было.

К Смольному, как ни торопились, мы подошли едва-едва к сроку. Мужественная Аленка, пожелав мне удачи, тут же повернула обратно: ей предстоял неблизкий путь. А я с замиранием сердца уже протягивал дежурному по Смольному свой пригласительный билет.

— Почему опаздываете и почему один? — строго спросил он, рассматривая пригласительный. — А ваши документы?

— Документов у меня нет, вот только это… Я из госпиталя, меня пригласил товарищ Жданов, — попытался я объяснить дежурному. — Можете позвонить, там подтвердят! — И я протянул ему листок с номерами телефонов, написанными рукой Андрея Александровича Жданова.

Дежурный начал названивать, и, на мое счастье, все выяснилось очень быстро — буквально через пару минут я сдавал на вешалку шинель. Раздевшись и приведя себя в порядок перед огромным зеркалом, я поднялся по лестнице.

В коридоре было пустынно. Редко-редко мимо меня пробегали задержавшиеся где-то бойцы в закопченных войной гимнастерках и скрывались за дверью Шахматного зала. Мне было неловко перед ними в своем новом, с иголочки, обмундировании, и я стоял, нерешительно озираясь вокруг.

Вот, оживленно разговаривая, прошли мимо два бойца, направляясь в зал. Один из них показался мне знакомым.

— Юрка! Семенов! — в отчаянии крикнул я. — Подожди-ка меня!

Оба, остановившись, удивленно посмотрели в мою сторону, потом подошли поближе, и Семенов кинулся ко мне.

— Женька! Здорово! Откуда ты взялся? — И вдруг, не дослушав меня, бросился в зал, скрылся за дверью.

— Что это с ним? — спросил я бойца.

— Сам не понял, — ответил он.

Мы разговорились. Оказалось, что боец — снайпер из 6-го полка нашей, 21-й дивизии. Я узнал, что на слет явилась большая группа — человек тридцать — наших. И он стал перечислять знакомые фамилии. Но договорить так и не успел: из зала вышла группа ребят, которых я сразу узнал.

Во главе группы быстро шагал Юрий Семенов, а за ним, улыбаясь, шли мои верные друзья и напарники по работе — снайперы Иван Добрик, Иван Карпов, Загид Рахматуллин, Сергей Корчагин, Алексей Шестерик и другие наши ребята.

— Смотрите-ка, а ведь это и правда наш Женька! Жив, значит? — И Иван Карпов стиснул меня что есть силы.

— Николаев! Здоровэньки булы, земляк! — обнимал меня Добрик.

За ними начали тискать меня и остальные. Они хлопали меня по спине, плечам и рукам, как будто хотели испытать на прочность, убедиться, что я живой.

— Пойдем с нами, там найдем место и для тебя, — сказал Юра Семенов и потащил меня за собой в зал. За нами двинулись и остальные ребята.

Все мы были в приподнятом настроении и от нашей встречи, и от той обстановки, в которую попали, — ребята прямо с переднего края, а я из госпиталя. От того, что все мы находились сейчас в Смольном.

Мне не терпелось узнать, как там дела в полку, все ли наши живы-здоровы, каковы успехи друзей, что делается на переднем крае, но поговорить об этом было уже некогда: из боковых дверей к столу президиума шли люди в военных и гражданских костюмах.

— А я, ребята, от вас, пожалуй, больше не уйду! — успел шепнуть я.

— Да не отпустят тебя из госпиталя!

— Не отпустят добром — сбегу! В полку долечат!

— Тогда давай сразу к нам. Мы на Литейном, в Доме Красной Армии остановились.

Как только члены президиума расселись за столом и в зале утихли аплодисменты, наступила полнейшая тишина. Слово было предоставлено члену Военного совета Ленинградского фронта, дивизионному комиссару Кузнецову.

— Товарищи! — начал он. — Завтра вся страна отмечает День Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Мы собрались с вами, чтобы вместе со всей страной встретить этот знаменательный для Родины день…

Говорил он недолго — время военное! Рассказав коротко о рождении и славном боевом пути нашей армии, Кузнецов отметил значение ее в наше тяжелое время, время войны с фашизмом. Потом сказал о том, что на нашем фронте в войсках родилось снайперское движение истребителей фашистов, о необходимости этого дела в период позиционной войны против немецких захватчиков, назвал фамилии лучших из лучших истребителей фашистской нечисти.